- Ничего-то я здесь не знаю, - обратилась она к шоферу. Уж отвезите вы меня, пожалуйста, до порта.

Вдоль полосы портовых причалов высились тупые бивни корабельных форштевней; здесь же на досках причалов матросы драили щетками громадные полотнища парусины, и шофер привычно гнал "победу" прямо по густо намыленным тентам.

- Может, заодно уж, и где "Александр Матросов" стоит, знаете? спросила Екатерина Михайловна.

"Александр Матросов" оказался пузатым, с крепкой грудью, океанским буксиром, почерневшим от тяжких и неустанных трудов. Волна сильно качала его, перекинутая на пирс с его борта сходня ерзала под ногами, и Екатерина Михайловна очень боялась упасть в воду.

Какой-то человек в промасленном ватнике и с трубкой в зубах подхватил ее за локти, бережно поставил на скользкую палубу:

- Кому прикажите доложить? - спросил он игриво.

- Мне бы Олешева, я жена его. Вот. приехала!

- А-а-а, - нисколько не удивился моряк, как будто жены к Олешеву приходили каждый день. - Идите под полубак, третья дверь от камбуза. Вы, что такое камбуз, знаете? Так вот, третий клинкот по левому борту. Каюта кочегаров, там написано.

В каюте, куда прошла Екатерина Михайловна, молодой здоровяк матрос играл с пушистым котенком. В иллюминатор залетали брызги, по столику перекатывалась, грозя разбиться о палубу, пустая бутылка из-под вермута.

Парень выслушал женщину и сразу взялся за кепку:

- Это можно, - с готовностью сказал он. - Только супруг-то ваш сейчас на подогреве котлов. Пойдемте - я покажу, где он.

Они вышли к площадке крутого трапа, матрос помог Екатерине Михайловне спуститься вниз и, крякнув, толкнул перед собой тяжеленную стальную дверь. В лицо сразу полыхнуло горячим жаром, замутило от противного запаха перегретого масла, навстречу рванулось яростное шипение пара, свистящий вой котельных форсунок.

- Эй, Олешев! - гаркнул матрос, перешагивая через высокий комингс. Тут к тебе пришли.

Екатерина Михайловна заглянула внутрь и отшатнулась: ее муж, Роман Иванович, всегда такой чистюля и аккуратист, сейчас стоял, опираясь на лопату, раздетый до пояса, в каких-то рваных брезентовых штанах, и по его усталому, похудевшему телу стекал крупный, обильный пот.

Боясь войти в эту корабельную преисподню, пышущую огнями, Екатерина Михайловна прислонилась плечом к острому горячему косяку двери и. заплакала. Роман Иванович отбросил лопату и крикнул кому-то в полумрак кочегарки:

- Васька, подсмени-ка меня на часок, потом сочтемся по дружбе. Он слегка обнял жену, подталкивая ее к выходу, и ласково попросил:

- Ну-ну, хватит, что ты! Не надо плакать. все очень хорошо. Ты даже не знаешь, как все хорошо!..

Муж умылся, привел себя немного в порядок, и они поднялись на причал.

- Пойдем, - сказал Роман Иванович, беря жену под руку, - тут неподалеку есть одно место, посидим.

- Куда это? - рассеяно спросила жена.

- Там увидишь. Больше-то все равно здесь некуда деться, не стоять же на причале.

Он привел ее в портовую закусочную, стены которой украшали "Девятый вал" Айвазовского, никого здесь не пугающий, и грозные напоминания о штрафе для тех, кто осмелится заниматься "распитием спирто-водочных изделий".

Екатерина Михайловна, никогда не бывавшая в заведениях подобного рода, присела за столик. Дружинники как раз выводили пьяного матроса, а нервная толстая официантка кричала ему вслед:

- Чтоб ты потоп, зараза! Вот приди только еще раз, так я ребятам с танкера "Юкагир" скажу. они тебя выдрают, как медяшку. Не будешь приставать к честным девушкам!

- Ромочка, милый мой, уйдем отсюда, - взмолилась Екатерина Михайловна. - Уйдем, прошу тебя.

- Да, - покорно согласился муж, вставая, - здесь, конечно, не "Универсаль", а я уже не главный калькулятор.

Направляясь к дверям, Екатерина Михайловна чуть было снова не расплакалась.

- Боже мой. Боже мой! - в растерянности повторила она несколько раз.

Выбравшись из порта в город, они зашли в столовую Междурейсового дома моряков и долго молчали, сидя друг против друга, разделенные букетом искусственных цветов.

Наконец Роман Иванович спросил:

- Ты деньги от меня получила?

- Да, спасибо, - отозвалась жена. - Что это за деньги?

- Это моя получка, причем - первая!

- И такая маленькая? - грустно улыбнулась Екатерина Михайловна.

- Погоди, - утешил ее муж, - сейчас я только ученик кочегара. Пройдет месяца два, сдам экзамен, и мне поручат нести самостоятельную вахту. Тогда я буду получать много больше.

Официантка с размахом поставила перед ними две тарелки с солянкой. Жена неохотно взялась за ложку, и подбородок ее снова дрогнул в сдерживаемых слезах, когда она увидела, как по-голодному накинулся ее муж на еду.

- Разве на корабле плохо кормят? - спросила она.

- Наоборот, очень хорошо, - ответил Олешев. - Но мне теперь никогда не хватает. Знаешь, тяжелая работа, свежий ветер, вокруг мужская компания, все здоровенные парни - вола съедят. Ну и я, глядя на них. сама понимаешь!

Роман Иванович не постеснялся доесть и порцию жены, от компота отказался и торопливо допил бутылку пива.

- Теперь пойдем, - сказал он, позволив жене расплатиться за обед. Пойдем, мы должны поговорить.

4

Они долго беседовали о пустяках, старательно обходя то главное, что неизбежно должно было всплыть в разговоре. И только усевшись на скамейке бульвара, вдоль которого ветер гнал сухой и колючий песок, Екатерина Михайловна решилась спросить:

- Ну а теперь скажи: зачем ты все это сделал?

Человек, с которым она прожила столько лет, вместе с которым оплакала гибель сына и выдала замуж взрослую дочь, - теперь этот человек сидел перед ней каким-то новым и праздничным, несмотря на обтрепанную бахрому своих штанов, чем-то совсем непохожим на прежнего. И было сейчас в нем что-то непостижимо гордое, почти мальчишеское, озорное.

- А ты разве не поняла? - с вызовом переспросил он.

Екатерина Михайловна ответила с печалью в голосе:

- Если бы не твои годы, я могла бы понять, но. скажи, ты не будешь жалеть? Или уже стал жалеть?

- Я давно жалею. Очень давно.

- О чем же?

- О том, что не сделал этого раньше. Но раньше было просто нельзя. Я тянул свою канцелярскую лямку без любви и без желания. Ради тебя, ради семьи, и меня даже считали отличным работником. А вот, представь, задуманное в юности, оказывается, может мучить и в зрелые годы!

- Но зачем же было бежать тайком, по-мальчишески, не предупредив?

Роман Иванович слегка сгорбился:

- Я понимаю, это подло с моей стороны. Но так было задумано. Еще в ранней юности. Давным-давно. Когда я рос в Оренбурге и, никогда не видя моря, только грезил о нем. мне хотелось именно бежать! Бежать к морю! И вот, как видишь, я бежал.

Екатерина Михайловна, видать, не все понимала:

- Нам завидовали люди, - произнесла она в ответ на его признание. - У нас был такой прочный дом. Дочь за хорошим человеком. Тебе полагалась бы хорошая пенсия. И вдруг - все прахом!

Роман Иванович крепко стиснул жену за локоть:

- Да пойми же ты и меня! - почти выкрикнул он. - Я то ведь счастлив вот в этой робе, вот в этих штанах, за которые ты стыдишься меня, наверное. Мне тяжело было бы состариться, так и не исполнив своей мечты! Ну прошу тебя, пойми меня.

Жена отвернулась.

- Выходит, - сухо промолвила она в сторону, - выходит, что все эти годы со мною ты был несчастлив? И ты молчал об этом?

- Да нет же! С тобою-то как раз я был счастлив. Я любил наших детей. Я мечтал иметь внука от дочери. Но зато я никогда не был доволен своим трудом! Сейчас же я, пусть даже грязный, снопом валясь после вахты на койку, все равно самый счастливый!

Жена ответила не сразу, со вздохом:

- Ладно, если ты счастлив, я перечить тебе не стану. Только ответь, что делать мне? Ну да, мне.

- Как что? - удивился муж. - Переезжай сюда, в этот город. Будешь меня ждать, когда я в море.