А кого я хочу, чтобы оно выбрало?

Я гляжу сверху вниз на окровавленное лицо Лу. Я почти не знал его – а с другой стороны, чем мне придется пожертвовать, чтобы воскресить его из мертвых? Всего лишь двумя минутами моей жизни. Это будет краткий миг амнезии. Пустяк в сравнении с теми часами, которые за всю жизнь исчезли из моей памяти – стерлись без малейшего следа, как будто их никогда не было. А сколько моих виртуальных «я» умерли в то время, когда я был под настройкой, чтобы реальным оставался тот, кто принимал оптимальное решение? Так что дело привычное – я всю жизнь умирал ради того, чтобы все шло как надо.

Право на решение мне не принадлежит, но, вызывая «Гипернову», я громко шепчу:

– Выбери кого-нибудь другого. Пусть выживет он. Мне все равно.

Я нажимаю кнопку «ВЫКЛЮЧИТЬ».

...и ничего не меняется (как и следовало ожидать). Я подхожу к единственному в комнате стулу и тяжело опускаюсь на него. Карен молча стоит рядом, и это успокаивает.

Через пятнадцать минут – любому, кто работал более грамотно, чем я, этого хватило бы, чтобы привязать Лу к стулу и схлопнуться, – я вызываю «Шифроклерка». «Доктор Панглосс» подскажет мне, что делать с колбой самой заразной на свете культуры простейших.

– Только об одном тебя прошу – вдумайся в то, что я сказал. За пределами Пузыря должны быть состояния, полные самых невероятных событий! Чудеса. Сны. И обязательно должны быть состояния, где твоя жена до сих пор жива.

На мгновение его слова зачаровывают меня, но...

– Ты не можешь знать это наверняка. Ты не можешь знать, что создатели Пузыря – люди. Все это только спекуляции.

Не обращая внимания на мои слова, он тихо повторяет:

– Вдумайся в это.

Я невольно повинуюсь. Если представить, что Карен жива, то... Не будет больше галлюцинаций, вызванных модом, не будет этих солипсистских шаржей. Вернется вся наша с ней жизнь – пусть вместе с прежними трудностями и промахами, но по крайней мере настоящая, реальная жизнь.

Эти мысли приводят меня в ужас. Голова идет кругом. Так вот какова цена избавления от мода верности? Допустим, с недавних пор любые моды вызывают у меня отвращение – но ведь «Карен» должна была по-прежнему делать подобные сантименты физически невозможными.

Не надо его слушать. Надо заставить его заткнуться. Я говорю:

– Даже если ты прав, что это может означать? Для меня это никогда не станет реальностью. Чистые состояния расходятся, расщепляются, но никогда не соединяются друг с другом.

– Как только мир перестанет схлопываться, все станет возможным, – говорит он с блаженной улыбкой. – Схлопывание является причиной асимметрии времени. Ты сможешь проскочить обратно в прошлое, туда, где она еще жива...

Я качаю головой:

– Нет. Это сделают некоторые мои версии, но далеко не все. Получится хаос, безумие. Создавать миллиарды копий самого себя, чтобы горстка их смогла добиться того, чего я хочу – так жить невозможно!

«Невозможно?» А ведь сегодня ночью я поступил именно так.

Помедлив, он говорит:

– Значит, ты действительно не хочешь, чтобы кто-то – кто-то, в кого превратишься ты – смог вернуться в ту ночь, когда она умерла? Вернуться и все исправить?

Я открываю рот, чтобы сказать «да, не хочу», но вместо этих слов у меня вырывается какой-то звериный вой.

Он бросается вперед. Придя в себя, я прицеливаюсь, но поздно – он хватает колбу за горлышко и высоко поднимает ее над столом. Если я застрелю его, она упадет и разобьется.

Неуловимым движением он швыряет колбу в открытое окно, и, разрывая сетку от насекомых, она вылетает наружу.

Секунду я остолбенело гляжу на него, готовый нажать курок исключительно от злости на собственную глупость. Затем бросаюсь к окну и смотрю вниз. Переведя лазер в режим освещения, я вижу, как световое пятно скользит по осколкам стекла и мокрым пятнам на тротуаре. Лучом я испаряю лужицу и выжигаю бетон вокруг нее.

Лу говорит:

– Ты зря тратишь время.

– Заткнись, мразь!

Кто-то высовывает голову из окна прямо подо мной. Я ору на него, и голова исчезает. Я веду луч все более широкими кругами, пытаясь убедить себя в том, что есть еще надежда: ветерок совсем слабый, диффузия происходит медленно... Пустяки по сравнению с тем, чтобы найти Лу в двенадцатимиллионном городе.

В конце концов я смиряюсь с горькой правдой: не имеет значения, уничтожу я амеб или нет. Допустим, я как раз из тех маловероятных версий – возникших после того, как колба ударилась о землю, – которым удастся полностью стерилизовать воздух и тротуар. Но это не важно – никто из тех, кто так позорно прокололся, не будет реализован. В той реальности, которая будет выбрана, Лу и пальцем не дотрагивался до колбы.

Я оборачиваюсь и смотрю на него:

– Мы с тобой уже принадлежим истории, – говорю я со смехом. – Теперь ты понимаешь, что мне приходилось переживать из-за твоих паскудных замков.

Я закрываю глаза, пытаясь подавить страх. Жить останется то виртуальное «я», которое сумело победить там, где я проиграл. На что еще я могу надеяться? Я сам хотел победить – но теперь уже поздно.

Я говорю:

– Если я застрелю тебя, это будет убийством? Ведь ты уже все равно что мертв?

Он не отвечает. Я открываю глаза, прячу пистолет в кобуру. Под моим пристальным взглядом он по-прежнему молчит. Он не очень-то похож на человека, признавшего свое поражение и готового героически погибнуть. Наверное, до сих пор верит, что «истинный Ансамбль» может его спасти.

Я говорю:

– Хочешь знать, как все было? Я вошел в комнату, привязал тебя к стулу и уничтожил Endamoeba. А вот что будет дальше: я освобожу тебя от мода верности. Ты будешь мне благодарен. Потом мы с тобой сделаем то же самое со всеми членами Канона. Они выступят в качестве свидетелей, и тогда ничто не спасет от правосудия ПСИ, МБР, а может быть, и весь Ансамбль. После этого каждый из нас пойдет своей дорогой, и мы будем жить долго и счастливо.

Выйдя из здания, я иду по направлению к центру, огибая залив, – иду просто, чтобы идти, и стараюсь ни о чем не думать. Я мог бы вызвать «Н3» с ее абсолютным стоицизмом. Я мог бы вызвать «Босса» и включить сон. Но я не делаю ни того, ни другого. Пройдя около трех километров, я наконец смотрю, который час. Один час тринадцать минут.

Достигшая успеха версия должна уже минут сорок быть в квартире. Я поворачиваю обратно и иду, выкрикивая ругательства. На улице полно людей, но на меня никто не оглядывается. Внезапно обессиленный, я сажусь на землю на краю тротуара.

Привычка пересиливает отвращение, и я пытаюсь вызвать «Карен». Ничего не происходит. Я запускаю «Мыслемеханизмы»: мод по-прежнему подключен к шине. Я запускаю диагностику – и моя голова переполняется сообщениями об ошибках. Отключив тест, я обхватываю голову руками. Что ж, придется умирать в одиночка Я хочу одного – чтобы все кончилось как можно скорее.

Через некоторое время я поднимаюсь на ноги. Я спрашиваю у проходящей мимо женщины:

– Это что – виртуальная загробная жизнь?

– Насколько мне известно, нет, – отвечает она.

Я вынимаю игральную машинку, потом прячу, потом снова вынимаю. Чем это мне поможет? Если я до сих пор размазан – а я, конечно, размазан, – я буду расщепляться на тридцать шесть версий при каждом бросании костей, и один из вариантов будет все больше укрепляться в своем знании, в то время как остальные так и останутся в сомнениях.

Я все равно бросаю кости.

Семь. Три. Девять. Девять. Два. Пять.

«Чего ты еще ждешь? Собираешься еще раз обыскать город в поисках спрятанных копий описания мода? Еще раз пробраться в МБР и на этот раз уничтожить оригинал?»

Но я не собираюсь делать ни то, ни другое, прежде чем схлопнусь – надо сберечь чудесный успех сегодняшней ночи и уменьшить риск необратимого размазывания.

Я бросаю взгляд на пустое серое небо и направляюсь в город.

К рассвету сомнений не остается – я схлопнулся. Я единственный уцелевший. Любая достигшая успеха версия уже схлопнулась бы к этому времени. Сам факт моего существования подтверждает, что моя неудача реальна и необратима.