-- Я?! Не любил вас?! В тот миг, как я увидел вас, я понял,что сердце мое разбито! Я наслаждаюсь вашим голосом, взорами, движениями! Только приличия света вынуждали меня молчать до сей поры!.. -- Я нес весь этот любовный вздор, и веря и не веря себе. Голова моя кружилась.

-- Вы... вы в самом деле любите меня? -- с тоской спросила она. Каждое слово давалось ей с видимым трудом. -- Ежели... вы не обманываетесь, обещайте... помнить меня. Всегда... Обещайте... Когда я буду молить вас о помощи, вы протянете мне руку? вы не отвернетесь? не презрите меня?.. -- Я буквально осязал, как ее печаль волнами переливается в меня. Жгущая душу жалость к ней завладевала мною. -- Обещайте ж мне быть моим ангелом-хранителем... Я прошу вас... -- И дальше она стала называть меня теми исполненными неги и пламени словами, которые незачем предавать бумаге, ибо смысл их, всем известный, сохраняется только в подобные минуты.

-- Да! -- клялся я в безумии! -- Да! Я! Я буду вашим хранителем! Я буду целовать ваши следы! Я хочу поминутно видеть вас, слышать вас... -- В такие мгновения и обычно-то не вполне отдаешь себе отчет в своих заверениях, а на меня нашло просто какое-то помрачение: ни перед кем я не изливал столь словоохотливо свою пылкость, никогда до такой степени не терял себя.

Видимо, долго еще я обнимал ее колени и целовал руки, ибо, когда очнулся, дождь уже прекратился, и лесная тишина нарушалась только падением с мокрых ветвей отдельных крупных капель, глухо шлепавших по нижним листьям.

-- Украдите меня, -- вдруг сказала она, сузив глаза и без тени иронии. -- Я вас прошу. -- Я по-прежнему обнимал ее колени и молча, вопросительно и преданно смотрел на нее. -- Украдите меня! -- продолжала она. -- Что вам стоит? -- Но в тоне ее я почувствовал скрытый яд. -- Вы человек состоятельный. Доход ваш с имений меньше, конечно, чем у князя жалованье", но он, вы сами говорили, таков, что позволит вам вести безбедную жизнь в любой части света. -- Она посмотрела на меня вдруг долгим и каким-то особенным глубоким взором. -- Вы ведь смелый человек, ***? Вы прокрадетесь под утро в дом князя и унесете меня через окно? -- Она усмехнулась. Я молчал. -- Хорошо, вы меня не станете красть в прямом смысле слова, как вещь. Я сама выйду в условленное время и вспрыгну к вам в коляску? -- В голосе ее уже не слышалось насмешки. -- Скажите что-нибудь в ответ! Сядьте, сядьте на скамью рядом со мной! Вот так. Ну? Что вы молчите? -- В глазах ее был нешуточный блеск.

-- Хорошо... Прекрасная мысль... -- отвечал я помедлив. -- Но куда ж бежать?.. Хотя... Впрочем... Но для того необходимы некоторые приуготовления...

Она быстро перебила меня:

-- Сколько времени потребуется, чтобы совершить ваши приуготовления? -Во мне нарастал некий щемящий страх: тон ее был решителен и серьезен, и я вдруг подумал, не сошла ли она с ума. -- Не молчите только! Ответьте!

Я пытался быть рассудительным :

-- Если за границу, необходимы тщательные сборы и...

-- За границу, -- прервала она, -- не нужно никаких сборов. Нужны только деньги. Скоро князь отправится в Або. Оттуда рукой подать до Швеции. Из Швеции мы уедем в Италию.

Почему в Италию?

Потому что в Париже слишком много русских.

Д-да... Италия... Отечество Петрарки и Тасса...

И Данта. Вы согласны?! Вы готовы?!

Я находился в крайнем недоумении; сердце стучало; мысли разбегались. Если считать, что она не шутит, условие ее было непосильным: я имел в своем распоряжении наличными около пятисот рублей, и, узнай маменька, что я снова пустился в школьничанье, не знаю, что бы было. Сосредоточившись, медленно и пресерьезно я ответил:

-- Надо обдумать... Идея отличная... Италия, говорите вы...

Она посмотрела на меня с подозрительным беспокойством. Лицо ее выразило размышление.

-- А если?.. -- Она взглянула вопросительно и в некотором смущении. -У меня есть деньги! При умеренной жизни, к которой мы оба стремимся, на них, по моим расчетам, можно прожить безбедно несколько лет... Лет пять. Поверьте, я готова на все! И если я сдаюсь вам, то совсем не имеет значения, чьи деньги мы станем тратить. -- Я был одарен при этих словах таким нежным и трогательным взором и таким ласковым пожатием руки, что не сумел тотчас ответить, а она, взяв мою руку в свои ладони, сжала ее мягко и крепко. -- Не сердитесь, что я говорю вам так. Мы найдем способы к жизни. Вы вступите в королевскую гвардию... Ведь в Италии, надеюсь, уже нет ни республики, ни революции?.. А когда иссякнут мои средства, вы сможете вполне искупить свой долг. Поймите меня! Я устала. Я не хочу более быть вечной притчей во языцех. Я знаю, какие взгляды бросают мне в спину, я знаю, что петербургские и московские матушки прячут от меня своих дочерей и что только положение князя доставляет мне доступ в свет. Но мне душно в нем! Душа моя иссушена ежедневным, ежечасным напоминанием о моем положении!

Как я желал ее в это мгновение, с ее пылающей, впервые явившейся мне в истинном виде красой! Никого никогда я не любил так, не желал! Я готов был разрыдаться. Будь у меня под рукой своя карета, я бросил бы в нее княгиню, крикнул бы: пошел! -- и был таков! Но, на счастье или на беду, от появления мгновенных мечтаний до их исполнения должно пройти время, и я знал, что карету предстоит нанять, что верных помощников требуется подкупить, я знал, что до поездки князя в Або еще целая вечность -- не менее недели, -- и очень хорошо знал, что словам княгини нельзя доверяться. А она все более разгоралась:

-- Каждый почитает своим естественным правом претендовать на роман со мной, у каждого в глазах желанье моей красоты -- и не более. Вы первый, в ком я угадала родную душу, кто увидел во мне... -- Глаза ее снова затуманились, она вздрогнула и прикрыла их. Медленно покачала она головой. Потом взглянула на меня твердо и насмешливо: -- Вы со своей поселяночкой так ли молчали, как дело пошло к развязке? Кстати, в Италии тоже растут цветы, их тоже продают юные девы, и у них тоже можно покупать букеты. Как вы ее спросили? "Что тебе надобно?" А знаете, как будет по-итальянски что тебе надобно? -- Che vuoi будет по-итальянски что тебе надобно! Но вам нет нужды это запоминать! Я вас не отпущу от себя ни на шаг! Вы будете моим и более ничьим никогда! Я сама отравлю любую, кто посмотрит на вас! -- Она была как в бреду. -- Я вас украду, я сделаю вас своим пажом, повелителем, единовладетельным самодержцем! Да! И так будет! Так я хочу, хочу, хочу! -Ногти ее впились в мою ладонь с такою силой, что я едва не вскрикнул от боли, а она засмеялась, и счастливейшая улыбка осветила ее лицо.

И сладко мне и страшно становилось. Румянец пылал в ее щеках, глаза блистали, руки были сухи и горячи. Я чувствовал, как ее полугорячечный жар заливает мне душу, и голова шла кругом. Видимо, я переменился в лице, потому что она вдруг захохотала.

-- Разве вы не о том мечтали? Ха-ха-ха!

-- Я не верю, не могу верить... в то, что это не розыгрыш. Если это шутка -- скажите мне, умоляю вас! Если вы говорите серьезно... -- Я терял слова. -- То тоже скажите... Что вы молчите?.. Ответьте мне!..

Вдруг она подняла палец к губам:

-- Тс-с! -- и плавно выскользнула из беседки.

-- Ах! -- раздалось тотчас.

Я бросился вслед за нею и увидел: по тропе идет, огибая лужи, Л., адъютант князя и неизменный наперсник княгини. Разумеется, он немедленно окликнул ее с радостным изумлением; затем заметил меня и сухо раскланялся. Я отвечал тем же. Тоска и злоба меня охватили. А княгиня, как ни в чем не бывало, защебетала:

-- Вы очень вовремя появились, любезнейший Л.! Право, просто прекрасно, что вы выбрали для своей прогулки именно этот путь! Мы уже час ломаем головы, как выбраться из ловушки, в которой оказались по милости дождя. Я никак не решусь ступить на такую мокрую землю и все жду, когда просохнут дорожки, и уже утомила ***, -- она лукаво посмотрела на меня, -- своей болтовней. Какова гроза? -- не давая нам сказать ни слова, продолжала она. -- Я не помню ничего подобного в своей жизни! Я вся дрожу от сырости и чувствую, что уже больна. Вы должны немедленно доставить меня домой! Но я не могу итти по такой грязи! Что же делать? Что вы молчите оба? Неужели вы не в состоянии ничего предпринять? -- Л. хотел было что-то сказать, но она перебила его. -- Хорошо! Коли вы не можете ничего придумать, придется мне исправлять вашу недогадливость, хотя, право, она непростительна. Вот что вы сделаете. Вы составите из своих рук кресло. Вот так, -- и она, обернувшись ко мне, быстро скрестила свои руки с моими, показав, как должно выглядеть кресло; Л. побледнел, а она быстро продолжала. -- В этом кресле поместится ваша несчастная больная, и вы донесете ее до сухих дорожек. -- Она перевела глаза с Л. на меня, затем снова посмотрела на него и залилась смехом.