39. Признав читателей в свидетели дешифровки сложнейших аллюзий, намеков, перифраз и перекрестных инсинуаций, использованных Достоевским в своих романах и публицистике, З.С. Борщевский убедительно показал тайную и личностную направленность пера Достоевского на М.Е. Щедрина, осуществленную "с плеткой в руке". Начиная с "Записок из подполья", о которых еще пойдет речь, "Щедрин" присутствует в качестве опознанной мишени в "Дневнике писателя" (январь 1877 года), в "Преступлении и наказании", анонимно в "Подростке", под видом "Липутина" в "Идиоте", в образе "Ракитина" в "Братьях Карамазовых". Подробности см. в книге З.С. Борщевского "Щедрин и Достоевский".

40. Борщевский З.С. "Щедрин и Достоевский", М., 1956, с. 225-226.

41. "Вы знаете ли, maman, что это за ужасный народ, - восклицал он ("куколка" Персианов, имевший в виду нигилистов - А.П.) - Они требуют миллион четыреста тысяч голов! Ja vous demande, si c'est pratique!.. (Я вас спрашиваю, осуществимо ли это!..). Они говорят, что наука вздор... la science! Что искусство - напрасная потеря времени... les artes! Что всякий сапожник во сто раз полезнее Пушкина... Pouschkinne!" Салтыков-Щедрин, М.Е. Полное собр. соч., т. Х, с. 122.

42. "Русский архив", 1891, кн. 2, вып. 5ь8, с. 96-97.

43. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч., С.-П., 1895, т. 11, с.346.

44. Там же, с. 622, 627.

45. Достоевский Ф.М. Литературноие наследство, М., 1973, т. 86, с. 102.

46. Достоевский - А.Н. Майкову. Письма, т.2, с.61.

47. Сильвио, по мысли Автора "Дневника писателя", был выведен из повести, "взятой простодушным и прекрасным Пушкиным у Байрона". См. Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.С.-П., 1895, т. 10, с. 47.

48. Современная исследовательница отмечает двойственное отношение Достоевского к "скитальцам", полагая, что самый термин был, скорее всего, заимствован Достоевским из тургеневского "Рудина". Буданова же ссылается на соответствие между "бесприютным скитальцем" у И.С. Тургенева и "бездомным скитальцем" у Ф.М. Достоевского. Развивая мысль о том, что понятию "скитальца", включающему понятие "лишних людей", противостоит на другом полюсе понятие "подполья", Н.Ф. Буданова ставит проблему "скитальчества" в центре разногласий между Достоевским и западниками. "Спор Достоевского с А.Д. Градовским и К.Д. Кавелиным о вhOрусских скитальцах' - вhOлишних людях', причинах их появления, трагического вhOскитальничества' и бездействия на вhOродной ниве' не был отвлеченным литературным спором, а носил злободневный характер, - пишет она. - Это был спор о русской либерально- демократической интеллигенции, воспитанной на передовых европейских идеях, о ее роли в русском общественном прогрессе, отношении к народу. В пылу полемики Достоевский вступил в явное противоречие с собственными суждениями о вhOскитальцах' в Пушкинской Речи, где он поставил их на большую нравственную высоту, признал носителями русской национальной идеи вhOвсечеловечности', объяснил причины их трагического бездействия и отрыва от народа объективными факторами. Теперь же он охарактеризовал вhOскитальцев' как отщепенцев от родной земли, праздных белоручек, возвысившихся над народом в гордости своего европеизма". Буданова Н.Ф. Достоевский и Тургенев. Творческий диалог. Л., 1987, с. 184.

49. Достоевский Ф.М. Полн. собр. Соч., т. 11, С.-П., 1895, с. 455.

50. Достоевский - А.Н. Майкову. Письма, т.2, с. 468-469.

51. Бурсов, Б.И. Личность Достоевского, Л., 1979, с.70.

52. Подробности отношений Белинского с Бакуниным, с которым Достоевский познакомился через Белинского, могли стать известны Достоевскому или от самого Белинского, влюбленного в сестру Бакунина, или по Пыпинской биографии Белинского.

53. Гинзбург, Л.Я. О психологической прозе. Л., 1971, с. 71.

54. По вопросу о прототипах Ставрогина существуют разночтения.

55. Лев Шестов. Достоевский и Нитше, С.-П., 1903, с. 127-128.

56. Волгин, И.Л. Последний год Достоевского. Исторические записки, М.,1986, с.463.

57. Цитируется по книге Игоря Волгина. Последний год Достоевского., М., 1986, с. 370.

58. Комарович, В.Л. ""Мировая гармония" Достоевского" в кн. Властитель дум. С.-П., 1997, с. 583.

59. "Речь г. Достоевского очень хороша в чтении, - писал К.Н. Леонтьев, - но тот, кто видал самого автора и кто слыхал, как он говорит, тот легко поймет восторг, охвативший слушателей... Ясный, острый ум, вера, смелость речи... Против всего этого трудно устоять сердцу. Но возможно ли строить новую национальную культуру на одном добром чувстве к людям без особых, определенных, в одно и то же время вещественных и мистических, так сказать, предметов веры, вне и выше этого человечества стоящих, - вот вопрос?

Космополитизм православия имеет такой Предмет в живой личности распятого Иисуса. Вера в божественнось распятого при Понтийском Пилате назаретского плотника, Который учил, что на земле все неверно и все неважно, все даже нереально, а действительность и вековечность настанет после гибели земли и всего живущего на ней:вот та осязательно-мистичская точка опоры, на которой вращался и вращается до сих пор исполинский рычаг христианской проповеди... Даже г. Грановский догадался упомянуть в своем слабом возражении г. Достоевскому, о пришествии антихрста и о том, что Христос пророчествовал не гармонию всеобщую (мир всеобщий), а всеобщее разрушение. Я очень обрадовался этому замечанию нашего ученого либерала". Леонтьев, К.Н. О всемирной любви, по поводу речи Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике. О Достоевском. М., 1990, с. 13, 14. Ответ Ф.М. Достоевского К.Н. Леонтьеву поступил в форме "Объяснительного слова", которым он предварил в "Дневнике писателя" текст Пушкинской речи. "В этой идее, - пишет Ф.М. Достоевский, казуистически истолковав леонтьевское чтение церковного канона как лишенное и религиозного и нравственного содержания, - есть нечто безрассудное и нечестивое. Сверх того, чрезвычайно удобная идея для домашнего обихода: уж коль все обречены, то чего так стараться, чего любить добро делать? Живи в свое пузо. (Живи впредь спокойно в одно свое пузо!)". Возможно, позиция Ф.М. Достоевского, занятая им по отношению к "единомышленнику" К.Н. Леонтьеву, и не была изобретена им в качестве самозащиты, как это представляется на первый взгляд. Если припомнить, главный издательский канон журнала "Время", сочиненный не без участия Ф.М. Достоевского, требовал от авторов подведения всех идеологических проблем под литературный критерий (все мы "думали ограничиться только литературной ролью", признавался его постоянный сотрудник и друг Достоевского Н.Н. Страхов). Едва начав публикацию "Дневника писателя", Ф.М. Достоевский, вероятно, снова столкнулся с этой проблемой. И судя по тому, что разговор о проповеди добра велся у него от лица литературного персонажа, разрешил ее литературным образом, то есть доверив своему персонажу проповедовать убеждения, им самим не разделяемые, при этом постоянно одергивая себя вопросом "да уж не врешь ли ты, братец?" Конечно, этим литературным персонажем не мог оказаться никто иной, как сам автор, что однако не исключает того, что идея испытывалась по литературному стандарту. "Достоевский будто бы знал одного господина, который вел себя именно таким образом, - читаем мы у Б.И. Бурсова. - И он будто спросил того: вhOдля чего ж он убеждает других, если сам не верует?' Достоевского удивлял этот человек и тем, откуда он черпает жар, с каким проповедует свои убеждения, вhOесли сам в своих словах сомневается'. Тот вhOотвечал, будто оттого и горячится, что все пробует самого себя убедить'. Очень заинтересовал этот господин Достоевского. Он готов и пожурить его. вhOВот что значит полюбить идею снаружи, из одного к ней пристрастия, не доказав себе (и даже боясь доказывать), верна она или нет?' Пожурив, тут же и пожалел: вhOА кто знает, ведь, может, и правда, что иные всю жизнь горячатся даже с пеною у рта, убеждая других, единственно чтоб самим убедиться, да так и умирают неубежденные'.О ком же это столь проникновенно говорит Достоевский? Кто его так сильно взволновал и заинтересовал? Почему перед ним оказалась такая странная личность? Перед Достоевским никто иной, как сам Достоевский, конечно, сильно шаржированный. Все это рассуждение - ничто иное, как чисто автобиографическое признание".