Страшный удар выломал правую плоскость, которая вывернулась и стремительно ударила по фонарю. Браун не успел даже испугаться. В голове мелькнула мысль о катапульте. Но эту мысль выбило из головы влетевшее в кабину крыло, которое разрубило пилота почти до пояса. А нейроны мысли мутным облачком вымыла в море ледяная вода, хлынувшая в разломанный самолет.
Томми, заложив вираж, прошел над кипящей водой и как-то сразу понял, что спасать там некого. Внутри у Ла Гардии все заледенело — как леденело, наверное, падающее на глубину тело добряка и рохли Джеффри Брауна. Сквозь этот лед Томми с интересом наблюдал за собой: как он, пилот Ла Гардия, вместо того чтобы умереть на месте, набирает высоту, связывается с базой, что-то докладывает, выслушивает ответ и бросается за бомбером, не обращая внимания на крики диспетчера.
Он собрался зайти с фланга и без затей расстрелять Ту. Но экипаж Blackjack разгадал маневр и врубил форсаж. «Лебедь» заревел, пустил в нос «Орлу» ленту видного даже в темноте черного дыма и стал удаляться от преследователя.
Томми сказал несколько испанских слов и тоже усилил тягу. Он знал характеристики Blackjack наизусть и был, конечно, в курсе, что бомбардировщик может развивать скорость до 1300 миль в час. Но верить в это было тяжело — особенно с учетом любви русских к вранью по любым поводам, а также того существенного обстоятельства, что паспортные характеристики редко удается подтвердить в повседневной практике — любой автомобилист скажет, что лично ему редко удается развить заявленную производителем предельную скорость.
Если русские и приврали, то не сильно. Eagle разогнался до восьмисот миль (предельное на такой высоте и при таком ветре значение). Но отставание от Blackjack не сократилось, а потихонечку росло. Ла Гардия испытал острый приступ бешеного отчаяния и сменил ракеты ближнего действия, которых, в общем, уже и не было, на дальнобойные AMRAAM.
Первая ракета не взорвалась вообще, голышом канув в море, вторая рванула в нескольких сотнях футов от пылающих сопел Ту-160.
Ла Гардия спокойно, как на компьютерном симуляторе, обошел сферу, в которой мог попасть под осколки. Но на этом ракетный потенциал Eagle иссяк. Собственная точка возврата маячила где-то рядом с кончиком носового обтекателя. И ас Томас Ла Гардия решительно ничего не мог сделать с безоружным наглецом, подло и жестоко унизившим его великую страну и коварно убившим его друга и напарника. В России экипажу Blackjack не удалось бы уйти далеко. Но бесславное завершение перехвата стало бы очередным, хотя и не таким заметным, поражением великой державы, не способной покарать обидчика с первого удара.
Яростные размышления мелькнули в голове Томми, как щетка дворника по ветровому стеклу, и тут же испарились. Ла Гардия коротко и сильно, тут же охрипнув, вскрикнул. Силуэт бомбардировщика перестал удаляться и вообще стал более заметным из-за редких искр, вылетавших откуда-то из-под правого крыла. Похоже, осколки последней ракеты все-таки зацепили «Лебедя».
Если бы Ла Гардия слышал переговоры экипажа «Юрия Дейнеко» и понимал бы русский, ему бы стало совсем хорошо.
— Экипаж, приготовиться к катапультированию.
— Валера, нормально. Вытянем.
— Без разговоров. Тут не танк и не братская могила. Дергаться не будем. Просто приготовиться. Паша, что с движками?
— Один накрылся, остальные пыхтят пока.
— Е… Ладно, прорвемся. Короче, предупреждать времени не будет, как выскочите, знайте — это я кнопочку нажал.
— Товарищ полковник, себе нажать не забудьте. Без вас там кисло в «Титаник» играть.
— Разговорчики.
— Виноват. Только не забудьте.
Впрочем, Томми и так видел, что Ту-160 сбавил скорость и слегка набрал высоту. Пилот улыбнулся и нежно погладил пальцем кнопку стрельбы. Шестиствольная пушка Volcano сохранила почти полный боезапас, около 900 снарядов, но распорядиться ими следовало наверняка. Особенно сейчас, когда нет необходимости торопиться.
Как оказалось, Ла Гардия ошибался. В наушниках щелкнуло, и раздался мужской голос с сильным славянским акцентом:
— Орел, вы приблизились к воздушному пространству Российской Федерации. Предлагаем немедленно изменить курс.
Томми кивнул и открыл огонь. Первая очередь скользнула выше зализанной спины бомбардировщика, который сманеврировал — так что вторая цепочка снарядов прошла над правым крылом.
— Орел, вы вторгаетесь в воздушное пространство России. Даю пять секунд на смену курса, потом открываю огонь.
Бортовой компьютер жалобно заныл, подтверждая, что F-15 стал чужой мишенью, а экран радара показал две стремительно приближающиеся со стороны Мурманска отметки.
Томми не обратил внимания на эти мелочи. Терять ему было, в общем-то, нечего: точку возврата Ла Гардия миновал. Во всех смыслах. Томми выпустил новую очередь. Она оказалась более удачной: по меньшей мере два снаряда выбили искры из хвостовой части фюзеляжа «Лебедя».
— Открываю огонь, — предупредил летчик русского истребителя.
И через секунды сразу две огненных трассы прошли впритирку к крыльям F-15.
— Маму твою имел, — сказал Ла Гардия с выражением и нажал на спуск.
На этот раз он не собирался снимать палец с кнопки — и не снял. Он успел заметить, что несколько снарядов угодили в левое крыло, которое сразу задымило, и в горб кабины сразу за остеклением. Упавший на фюзеляж Ту-160 отсвет яркой вспышки разбежался по сетке трещин, наброшенной на стекло. Но Томас Ла Гардия этого не увидел. Он сгорел в той самой вспышке, высеченной встречей российской ракеты с американским истребителем.
Двойка Су-27 с ревом прошла над падающими в море обломками и синхронно развернулась к берегу. Тот же голос осведомился:
— Ну что, герои, по вам тоже стрелять или так сядете?
— Да нет разницы, зема. У нас горючка на нуле, и мотор один остался.
— Блин. До земли дотянете?
— Постараемся. А керосинчику не подбросите?
— Летит уже керосинщик, потерпите. Вы там все живые?
— Ну, как бы да. В основном. Спасибо за встречу.
— Да ладно, разве это встреча. Все впереди.
— Е-мое, может, нам сразу в море булькнуть?
— Наоборот. Вы герои, парни.
— Ух, ты. Это в России, что ли? Или Мурманск отделился, наконец?
— Блин, болтуны эти стратеги. Летаете где-то сутки напролет, и не знаете ни хрена. Все, пацаны, кончилась Америка на нашей земле.
— Е… А поподробнее можно?
— Подробности письмом. Все, керосинщик идет. А мы почапали. Тут за вами еще желающие скачут, встретить надо. Raxim itegez[22], как говорится.
— О господи. Наши совсем победили, что ли?
— А мы никогда и не проигрывали. Покеда, земляки. С вас бутылка, завтра занесете.
— Да хоть ящик. Скажи только, кому.
— Rawil Asylgareev minem isemem. An'ladysyz my?[23]
— О господи. И тут уже они. Стоп. Асылгареев, ты, что ли?
— О, татары по-татарски понимать научились. Я, конечно. А ты кто?
— Охамел ты, лейтенант. Зайцева такого Валерия помнишь?
— Валерий Николаевич? Товарищ майор?! Это вы, что ли?
— Ага, только полковник. И в отставке.
— Вот ни хера себе отставка. А я теперь майор. Ч-черт, товарищ полковник, все, не успеваю. Утром переговорим, обязательно, ладно?
Они переговорили утром. Уже после того, как экипаж Зайцева благополучно принял полсотни тонн керосина, приземлился на ВПП североморской базы Североморск-3, вообще-то не предназначенной для приема стратегических бомбардировщиков, тем более таких истерзанных.
Выяснилось, что почти сразу после бомбежки Белого дома — и не исключено, что именно из-за этой бомбежки, — на сайте whitehouse.gov оказался общедоступен раздел «Документы особого контроля». Там среди нескольких малоинтересных законопроектов обнаружились планы «Свободная Россия» и «Духовное возрождение», предусматривавшие раздел и фактическую колонизацию России, которая в документах именовалась с русским акцентом — Ruccifl.
