Н о в и к о в. Был его дедушка католикос или не был?

Г р е ч к а (смотрит в окно). Ух, разгулялась, моя дорогая...

Е р е м е е в. Метет?

Г р е ч к а. Так метет, что не дай бог.

Молчание.

Н о в и к о в (тихо запевает):

Вдоль по улице метелица метет... Эх, любил эту песню покойный комиссар!..

Я р о ш. А ну, цыть.

Прислушиваются. Слышно далекое пение самолетов.

П а р х о м о в. Наши...

Я р о ш. Цыть.

Дальний взрыв. И приближающийся рокот самолетов. Несется метель за окнами.

Г р е ч к а (у окна). Где-то шагают детишки наши...

Моторы громче.

Н о в и к о в. Вот так.

Проходит через зал и поворачивает выключатель. Вспыхивают ряды сверкающих бра. Зал феерически освещается.

Б о л ю т и н. Вы что?! Вы что?!! (Бросается к выключателю.)

Я р о ш (отшвыривает его). Не подходи!!!

Г р е ч к а. Кому не нравится - катись в Германию: там затемнение по всей форме!

Вбегает С е п р е.

С е п р е. Это, это, что это?! Потушить!

Близкий взрыв.

Туши свет! Сейчас туши свет!

Его окружает тесное безмолвное кольцо. Музыка моторов совсем близко.

Н о в и к о в (он стоит у выключателя, прислонясь к стене; он запевает полным голосом):

Вдоль по улице метелица метет.

За метелицею девица идет...

С е п р е (затопав ногами). Молчать! Молчать, русский!..

У него отнимают винтовку.

Г р е ч к а (вторит, проверяя затвор винтовки):

Ты постой, постой, хорошая моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя.

С е п р е. Выпустите меня отсюда... О-о-о, потушите свет! Пустите меня!

Г р е ч к а (ударяет его прикладом). Полежишь тут Ничего.

Я р о ш (подняв руки). Сюда... Сюда... Ближе... Ближе... Давай! Давай! Давай на арсенал!

Н о в и к о в (закинув голову, медленно и мечтательно):

На твою ли на приятну красоту,

На твое ли что на белое лицо...

Страшный взрыв. Свет гаснет. Черная глухая темнота.

Х о р (из мрака):

Ты постой, постой, красавица моя,

Дозволь наглядеться, радость, на тебя...

Бешеная метель, кружась, охватывает все. Сугробы, как братские могилы, мгновенно нарастая, погребают песню под собой. И сквозь снежные смерчи проходят над сугробами две белые фигурки - В а л я и К о е л и.

1942 - 1956

Б Е С С О Н Н И Ц А

______________________________

Пьеса в трех действиях

ДЕЙСТВУЮШИЕ ЛИЦА

Е л ь н и к о в А л е к с а н д р А н д р е е в и ч.

О л ь г а И в а н о в н а, его мать.

С е д о в И в а н И в а н о в и ч.

М а н е ч к а }

З и н а } его дочери.

Н а д е ж д а, жена Ельникова.

Р о д и о н, ее брат.

Г о р я ч е в а З и н а и д а А л е к с а н д р о в н а (Заинька).

К р а м и н В л а д и м и р И п п о л и т о в и ч.

В а л ь к а, мальчик.

В а с я.

М и х а и л М и х а й л о в и ч Б а с к а к о в.

Х у д а я с т а р у х а }

Т о л с т а я с т а р у х а }

Г о с т и } у Баскакова.

Г о р н и ч н а я.

Н е д е л ь с к и й.

В р а ч.

П о с ы л ь н а я.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Год 1943-й

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В квартире О л ь г и И в а н о в н ы Е л ь н и к о в о й. Комната с старинным комодом и высоким сундуком. Передняя. Кухня. В переднюю выходят двери еще двух комнат. Вечер, в углу комнаты горит лампа под абажуром. Остальная часть квартиры освещена светом, падающим через кухонное окно из окон дома, расположенного напротив. Под лампой О л ь г а И в а н о в н а гадает М а н е ч к е на картах. С е д о в починяет радиорепродуктор.

О л ь г а И в а н о в н а. Легла карта ничего себе. Очень шикарно легла карта. Видите, какая красная и веселая. Можете смело перестать волноваться.

М а н е ч к а (углубленно). Четыре туза - исполнение желаний?

О л ь г а И в а н о в н а. Четыре? Да что вы! А я и не заметила смотрите, пожалуйста... Конечно, исполнение желаний, полное исполнение желаний... Ну, что же вам сказать, чтобы не соврать? В прошлом у вас разлука, удар, слезы... Это в прошлом, в прошлом! Видите сами, что позади... Предстоит вам известие из казенного дома - вот казенный дом! от военного короля.

М а н е ч к а. Плохое известие?

О л ь г а И в а н о в н а. Наоборот, червонное известие, радостное известие, чудное известие... А на сердце - марьяжный король.

М а н е ч к а. Знаете, Ольга Ивановна, мне иной раз кажется - уж лучше плохое известие, чем никакого.

О л ь г а И в а н о в н а. Ну, что вы, Манечка...

М а н е ч к а. Нет, правда. А то вот так ждешь, ждешь седьмой месяц, и чего ни придумаешь, особенно по ночам...

С е д о в. А вот ничего не придумывай, и все.

О л ь г а И в а н о в н а. Придумывать нехорошо. Придумываньем этим самым можно и беду накликать.

М а н е ч к а. Ну, Ольга Ивановна, я не такая суеверная.

О л ь г а И в а н о в н а. Эх, голубчик, станешь суеверной... Вы думаете, я до войны занималась этой ерундой? А как началось, да как уехал мой Саша на фронт, да как пошел у нас немец города брать, тут я эту науку и изучила. Приду из госпиталя с дежурства, чем отдохнуть, выспаться - сижу и картами шлепаю: для дома, для сердца...

Входит З и н а, слушает.

Всего бояться стала: зеркало разбил квартирант - жил у меня тут инженер с семьей из Киева - так даже поясница разболелась, верите слову? Думаю, обязательно будет несчастье!

З и н а. Было?

О л ь г а И в а н о в н а. Нет, слава богу, обошлось: даже было, наоборот, счастье, - тринадцатого декабря это случилось, помните, девочки, какой день?

С е д о в. Немцев отогнали от Москвы...

О л ь г а И в а н о в н а. Даже так, что с того разбитого зеркала пошли дела на поправку. Теперь, слава богу, конец завиднелся. Я даже заметила себе, что разбитое зеркало - к счастью... Манечка, не отчаивайтесь вы, голубчик, вот вам мое слово: дождетесь вы мужа, а я дождусь сына, муж войдет, вы ему деточку свою покажете, и счастье будет, и радость будет, и уж как мы эту радость будем теперь ценить, Манечка, верно?

М а н е ч к а. Какая я была... Ветреная, или глупая, или просто дрянь? Бывало, смотрю на него и думаю: есть лучше... могла выбрать повиднее, поласковее... не такого хмурого... Он хмурый был. Вдруг что-нибудь смешно ему покажется, он захохочет и сразу опять замолчит, насупится, грызет свою папироску... Войди он сейчас в эту дверь, да скажи: Маня! - и ничего больше не надо...

Молчание.

З и н а. Ольга Ивановна, расскажите про вашего сына!

О л ь г а И в а н о в н а. Чего ж особенного рассказывать...

З и н а. Ну, как чего особенного!

О л ь г а И в а н о в н а. Сын как сын...

С е д о в. Ольга Ивановна, у вас не найдется вот такой медной штучки, вот такой, не толще?

О л ь г а И в а н о в н а. Поищу... (Роется в ящике.)

З и н а. Расскажите, какой он знаменитый у вас.

О л ь г а И в а н о в н а. Знаменитый не для всех, а для тех, кто музыку уважает. Вон, Вася - тот и не знает, что есть на свете скрипач Александр Ельников.

З и н а. Ну, Вася! А вот папа знает. Правда, папа, ты знаешь?

С е д о в. Видал на афишах...

О л ь г а И в а н о в н а. Потому что культурный человек, жил в столице. Двести миллионов людей под одну марку не подгонишь. Но, конечно, Сашу знают многие. Особенно в Москве. Вот такая штучка подойдет, Иван Иваныч?.. Он в Москве и консерваторию кончал, и женился, и другой раз женился, а ко мне приезжал два раза всего, последний раз перед фронтом. Приехал усталый такой - дорога трудная была, много эвакуированных к нам ехало... Прости, говорит, мать, закружился в жизни, забывал тебя, а тебя одну, говорит, мне бы и помнить... На, говорит, тебе душу мою, оставляю на хранение. И оставил скрипку.

М а н е ч к а. Жалко, Зина, жили мы в Москве столько лет, и ни разу не послушали...

З и н а. Манечка, а я слышала. Я скажу, когда это было: в финскую кампанию. Ночь была, стужа - у-у-у! - я бежала домой откуда-то - от тети... И на Смоленской площади - пусто было, буран - и вдруг слышу, скрипка! Над бураном, понимаешь, над ночью, выше домов, выше всего скрипка! По радио. Я остановилась, слушала... Потом мне сказали, что это Ельников играл.