Когда Камаледдин умолк, эмир Инанч обратился к Низами:

- Мне очень нравятся стихи нашего молодого поэта.

Низами поблагодарил эмира.

- У меня нет достойного стихотворения, которое можно было бы прочесть на столь большом торжестве, - сказал он. - Здесь присутствуют пожилые маститые поэты, и я считаю неприличным читать свои стихи в их обществе.

Гатиба и Дильшад, сидевшие за тюлевым занавесом, натянутым перед окном, страстно хотели послушать молодого поэта.

Однако Гатибе не верилось, что Низами станет читать стихи в этом обществе.

Все окружили поэта. Раздались голоса:

- Мы просим!

- Прочтите что-нибудь!

Фахреддин шепнул другу на ухо:

- Ты должен что-нибудь прочесть. Не хочу, чтобы твое молчание истолковали как проявление робости, как наше поражение.

Эмир, видя колебание Низами, подошел к нему и приветливо сказал:

- Я не поэт, но глядя на прелести весны, каждый невольно становится поэтом, хочет читать стихи и слушать стихи. Прошу вас, осчастливьте наше общество.

Низами встал и прочел:

Я живу в такое время, что ученью грош цена,

Людям разума темницей стала светлая страна.

Благородство не в почете, изгоняется оно.

Кто стихам внимать захочет, если на сердце темно!

Единенье и согласье истребляются вокруг,

Всюду распри и раздоры, точит меч на друга друг.

Не с кем горем поделиться, хоть оно у всех одно,

Как печально, что у власти горстке подлых быть дано.

Не в чести достойный чести, зло смеется над добром,

Кровожадность власть имущих описать нельзя пером.

Не цветы покрыли землю, луг - в крови, печален день,

Словно мать над павшим сыном, долу клонится сирень.

Нет, не маки на равнине, это - кровь богатырей,

Не поет любовных песен - стонет с горя соловей.

Путь одной мечте священной преграждают сотни бед,

Лик свободы вечно скорбен н следа улыбки нет.

Стихотворение произвело на слушателей магическое действие. Молодой поэт нападал на методы правления эмира. Присутствующие были потрясены талантом и бесстрашием Низами.

- Слово поэта - воля его народа, - сказал как ни в чем не бывало эмир Инанч. - Поэт рассказывает в своем стихотворении о том, в каком трудном положении находятся страна и его народ. Разве я не потому созвал вас сюда? Я всячески пытаюсь найти выход из положения, о котором говорит поэт. Вся беда в том, что до сего времени народ не мог сам управлять своей страной. Судьба народа находилась в руках других. Я полагаю, после того, как свобода будет завоевана, мы сможем безмятежно наслаждаться прекрасной природой Азербайджана, и соловьи в наших садах будут петь не траурную песню о страданиях народа, а свои веселые любовные песни.

Гатиба, как и все, слышала смелое, резкое стихотворение Низами.

- Он - герой! - шепнула она Дильшад. - Бесстрашный, удивительный юноша! Как жаль, что он недруг моего отца.

- Если бы он не был таким, - зашептала в ответ Дильшад,- герой Гянджи Фахреддин не был бы его близким товарищем. Но, мне кажется, ты заблуждаешься, считая Низами недругом твоего отца. Чтобы утверждать подобное, надо иметь какие-то основания.

Гатиба вздохнула.

- Основания у меня есть. Люди, подобные Ильясу, не могу быть друзьями моего отца.

Рабыня поэта Абульуллы Себа-ханум, услышав слова Гатибы, подумала про себя: "Знать бы мне раньше, что бедный сиротка-мальчик станет знаменитым поэтом и будет любим такими знатными девушками, как Гатиба, я бы давно постаралась прибрать его к рукам и использовала бы в своих интересах. Однако и теперь еще не поздно. Коль скоро Гатиба влюблена в него, ей не найти более умелой и проворной посредницы, чем я.

- Понравилось ли тебе стихотворение, прочитанное молодым поэтом?

Гатиба удивленно взглянула на Себу-ханум.

- К чему тебе знать, понравилось ли мне стихотворение Низами?

- Я спросила это без всякого умысла,- не растерявшись, ответила Себа-ханум. - Я давно знакома с молодым поэтом.

- Откуда ты его знаешь?

- Юный сирота часто бывал в доме Абульуллы. Но потом случилось одно происшествие, и он перестал посещать старого поэта.

Глаза Гатибы загорелись любопытством.

- Какое происшествие?

- Абульулла отдал старшую дочь в жены поэту Хагани, а младшую, Махтаб-ханум, собирался выдать за Ильяса. Однако молодой поэт уклонился от брака, и они рассорились.

Гатиба усмехнулась.

- И хорошо сделал, что уклонился. Кто такая Махтаб-ханум, чтобы заполучить в мужья столь редкую личность?

Себа-ханум кивнула головой.

- Я сама так думаю и всегда была против их брака. Один волосок на голове молодого поэта дороже сотни таких девиц, как Махтаб-ханум. Хотя мой господин не питает добрых чувств к юному Низами, я все-таки не перестала относиться к нему по-дружески, не поссорилась с ним. Больше того, я готова помочь ему создать семью. Мне не страшно, пусть мой господин накажет меня за это!

Этот недолгий разговор с Себой-ханум вселил в сердце дочери эмира большие надежды. Она подумала, что с помощью Себы-ханум сможет приручить Низами и достигнет своей цела. Итак, надо приблизить к себе рабыню Абульуллы.

Гатибу осенила одна идея.

-Если ты намерена продолжать знакомство с таким достойным и уважаемым поэтом, -сказала она, - тебе нечего бояться гнева своего господина. Может, ты хочешь служить мне? Тогда я завтра же заберу тебя из семьи Абульуллы.

Себа-ханум тотчас смекнула, что служба при дочери эмира сулит ей большие выгоды.

- Я до самой смерти буду верно служить госпоже! - В голосе Себы-ханум прозвучала мольба. - Забрать меня из семьи Абульуллы - значит избавить от тяжких мук совести. Я никогда не заставлю себя уговорить уважаемого поэта Низами любить Махтаб-ханум. А они вынуждают меня к этому.

Гатиба гневно нахмурилась.

- Они все еще не хотят отстать от благородного юноши?

- Разумеется. Только прошу вас, об этом никто не должен знать. Иначе они меня погубят. Абульулла с женой хотят запихнуть свою дочь, как кость, в горло этого прекрасного юноши.

Гатиба тряхнула головой.

- Я пока еще жива! Кто такая Махтаб-ханум, чтобы мешать мне? Через день ты будешь служить у меня. Тогда мы и решим с тобой, что ты будешь делать.

На этом их разговор оборвался, так как прием в саду Баги-ирэм подошел к концу.

Дильшад была огорчена тем, что между Гатибой и Себой-ханум завязалась дружба. Ей был хорошо известен нрав Себы-ханум, которая сеяла сплетни среди рабынь Гянджи.

Себа-ханум, попрощавшись, собралась уходить. Гатиба сунула ей в руку завернутые в шелковый платок сто золотых динаров.

Сад опустел. Эмир Инанч взял под руку старого визиря, и они пошли по аллее. Тохтамыш все никак не мог успокоиться после выступления Низами.

- Враг! Большой враг!.. - твердил он.- Бесстрашный враг. Умный враг.

МЮШАВИРЭ

Патриоты Арана решили созвать большое мюшавирэ и разоблачить на нем заявление эмира Инанча относительно независимости Азербайджана, объяснить народу, что собой представляет на деле эта независимость.

Одним из первых на мюшавирэ выступил Фахреддин и сделал предложение по поводу независимости Арана. Коснувшись действий и обращения эмира Инанча к авторитетным лицам Гянджи, он сказал:

- Мне нет дела до того, с какой целью было сделано это обращение. Однако настало время провозгласить наконец независимость страны. Если говорить о размерах государства, то Аран нисколько не меньше Щирванского шахства, У Ширвана нет возможности расширить свои границы, а у нас такая возможность имеется. Мы можем передвинуть наши границы по ту сторону Аракса и Куры. Время благоприятствует. Государства, способные помешать этому, сейчас заняты другими делами. Мы завтра же можем взять эмира Инанча за ухо и выдворить отсюда.

Фахреддин говорил долго. Его речь была одобрена недальновидными, недалекими людьми, присутствовавшими на мюшавирэ. Они обменивались рукопожатиями, поздравляли друг друга по случаю будущей независимости Арана.