Такая беллетризация понятна. Действия и побуждения Соколова показаны как исключительно принципиальные и достойные восхищения. Но там, где Солсбери не хватает информации, ему приходится импровизировать по поводу событий и отношений. Более того, повествовательная свобода позволяет ему говорить с точки зрения различных персонажей - например, матери Соколова. Помимо этого, Солсбери не стесняет себя в описании любовной жизни Соколова. Все это может сделать прямое сравнение Соколова с Солженицыным не вполне допустимым, несмотря на то, что книга создана с явной симпатией к основному герою. Однако такой способ повествования дает и другие преимущества. Структурно действие книги организовано в двух временных планах. Главы, которые последовательно рассказывают о жизни Солженицына, переплетаются с рассказом в настоящем времени, к которому все больше приближается та, другая, жизнь. Это "реальность" брежневского Политбюро, представленная читателю глазами относительно либерального Андропова, перед которым в начале 70-х встает сакраментальный вопрос: сажать иль не сажать, в то время как его соперники по Политбюро пытаются воспользоваться затруднениями, возникшими в связи с этой дилеммой.
Несмотря на то, что в конце 60-х - начале 70-х годов официальные представители советского строя высмеивали предположения, высказывавшиеся на Западе, в отношении того, что советские лидеры могут обсуждать такие тривиальные вопросы, как отдельные проявления диссидентства, документы Политбюро, опубликованные многие годы спустя, свидетельствуют о том, что история с Соколовым не была в этом отношении такой уж надуманной12.
Целиком от себя Солсбери добавил детективный мотив, связанный с передачей "Черной книги" ("Архипелаг ГУЛАГ") на Запад. Интрига заплетается вокруг буквы "ять", обнаруженной в документе, которому предстоит стать главной уликой. Злосчастную букву усмотрел Андропов и поразил своих сотоварищей по Политбюро сообщением о том, что она отсутствует в современном русском алфавите. Брежнев поздравляет Андропова с тем, что его зоркость затмевает проницательность Шерлока Холмса.
Солсбери не единственный писатель, попытавшийся вплести Солженицына в придуманное им остросюжетное повествование. "Врата ада" в лучшем случае могут претендовать на то, чтобы считаться произведением ловко сделанной популярной беллетристики. Герои и сюжет практически не выходят за рамки литературных клише. В то же время книга является честной адаптацией восприятия Солженицына как диссидента, приличного человека, скромного, но стойкого патриота, увлеченного социалистическими идеями и готового к героиче-скому самопожертвованию. Таким образом, роман передает образ Солженицына, который существовал в 60-е годы и отчасти существует по сей день. Этот образ практически не имеет оттенков, так как представляется всего лишь силуэтом на грозовом фоне настоящих опасностей и необычных подвигов. Однако такой монолитный образ Солженицына не был единственным уже к 70-м годам.
2
Если Соколова можно назвать лицевой стороной мифо-творческой медали, то была и обратная - с именем Игнат Ветров. С ним мы сейчас и познакомимся, но сначала взглянем на его "досье":
"В центральную справочную службу через ЦРУ/
Директора центральной разведки ...>
Личный номер: V-261 - Игнат Исаакович Ветров.
Дата рождения: 15 декабря 1918 г., Новочеркасск, Дон.
Семейное положение: Женат.
Род занятий:Студент-математик, армия (артиллерист), учитель, писатель (в данной последовательности).
Особенности: В партии не состоит.
1944-1953 политический заключенный. 1953-1956 ссылка в Казахстан.
1957 Реабилитирован (военным отделом Верховного суда СССР). С 1953 г. болен раком ...>
Профессиональная деятельность: Дебютировал повестью "Один день из лагерной жизни" в журнале "Новый мир" (1962,
No 11). Рассказ принят хорошо, в т. ч. официальной прессой ...>".
Этот длинный "документ" занимает первые три страницы романа восточногерманского писателя Гарри Тюрка, опубликованного в 1978 году. Писатель практически не старается провести грань между Ветровым и Солженицыным. В отличие от Солсбери, Тюрк пишет шутливое вводное слово, в котором напрямую поощряет читателей искать прототипы в действительности: "Если читатель вдруг сочтет, что в данной книге присутствуют параллели с узнаваемыми действительно существующими лицами, то только он будет ответствен за такое сравнение. Однако поскольку автор одинаково высоко ценит непочтительность и интуицию, он желает уверить любого читателя, который вдруг обнаружит в себе эти качества, в своем расположении к нему".
Выбрав имя второго сына Солженицына и отчество, предполагающее наличие отца по имени Исаак, Тюрк направляет ход мысли читателя. Что же касается того, каким человеком будет этот Ветров/Солженицын, то название книги Тюрка- "Фигляр" дает больше, чем просто намек. Однако Тюрк не может ограничиться только намеками. Далее в "досье" читаем:
"Характер: интравертный, с выраженным желанием получить признание. Отчетливо честолюбивый, стремящийся к публичности. Недоверчив. Эгоистичен вплоть до беспринципности в достижении собственных целей, хотя может представляться вежливым. Испытывает трудности в адаптации на публике в силу отбытого наказания в трудовых лагерях. Интерес к общению отсутствует. Неоднократно и сильно выражал свою ненависть к Сталину, Советским органам юстиции и власти государства в целом. (Чрезмерно злопамятен.)"
Ветров, с которым мы сталкиваемся на следующих страницах, не обманет ожиданий. Несмотря на то, что близорукий Запад воспринял его как неустрашимого поборника нравственности, всегда окруженного врагами, Ветров на самом деле - хам и продажный эгоцентрик, который скандалит дома, бьет стаканы и кричит, что только он является единственным подлинно русским писателем, совестью нации
и т. д. Его отец покончил жизнь самоубийством, мать всю жизнь была откровенной антисемиткой, и Ветров оказался ее достойным учеником. Жена его продажна и развратна, а сам он страдает серьезным психическим расстройством. Однако Тюрк не смог бы раздуть подобную карикатуру, чтобы заполнить 600 страниц романа "Фигляр". Как и Солсбери, он избрал сюжетной основой жанр политического детектива13.
История начинается не с Ветрова и, конечно же, не с коварных планов Андропова, а с махинаций ЦРУ. Джеймс Дэдрик, довольно высокопоставленный сотрудник ЦРУ в Лэнгли (штат Вирджиния), приходит за консультацией к Сэфу Картстайну, профессору славистики Гарвардского университета, который уже долгое время работает консультантом ЦРУ.
ЦРУ - в беде, "холодная война" по всем счетам проиграна. Америка защищается от энергично наступающего СССР, который уже близок к победе в борьбе за умы и сердца общественности на Западе. Америка завязла в дорогостоящей войне во Вьетнаме. Общественное устройство разрывается от безработицы, расовых конфликтов и готовой разразиться кампании - борьбы за гражданские права. Только самые хитрые и изворотливые сотрудники ЦРУ могут спасти страну от активного наступления коммунизма. Выбрана стратегия растить и вскармливать так называемых диссидентов в Советском Союзе, раздувая их до непомерных размеров при помощи сети продажных журналистов и издателей, оплачиваемых ЦРУ, провоцируя многострадальные советские власти на справедливое и взвешенное возмездие, а затем поднимать шумиху вокруг того, что коммунисты, как всегда, зверствуют.
Картстайн и Дэдрик прекрасно знают, что их последняя попытка такого рода - "дело "Доктора Живаго"" - с треском провалилась, но теперь на горизонте появился гораздо более благодарный кандидат. ЦРУ разглядело потенциал Ветрова. "Этот вышел на тропу войны, - говорит Картстайн, - и мы должны найти способ оставить его на этой тропе". Выбран и способ решения проблемы - надо направить в Москву надежного связного, который бы льстил непомерно тщеславному Ветрову и манипулировал бы его произведениями в соответствии с планами ЦРУ.
Так рождается гнусный замысел. Дэдрик с Картстайном, чтобы отметить это событие, напиваются и залезают в огромную ванну, где, как выясняется, уже плещутся две обнаженные лесбиянки. Здесь читатель, возможно, начинает сомневаться в тактической проницательности аса шпионажа и зловещего профессора. Будет ли их попытка манипулировать Ветровым столь же несуразной?
