- Спасибо, браток, - тихо проговорил он, не поднимая глаз на матроса, и обратился к заключенным: - Разбирайте, товарищи, а то еще отнимут...

- Эх, ну и река, матушка-кормилица! - воскликнул, глядя на Двину, молодой заключенный матрос с белокурыми лохматыми волосами, кочегар с ледокола "Святогор". - Долго ли ты будешь томиться в неволе?.. Долго ли будешь носить на своей груди чужие, вражеские корабли?

- Не пой лазаря, Прохватилов, - прервал его Жемчужный. - Махорка есть?

Перед тем как взойти на пароход, заключенные столпились у трапа. Некоторые из них молча переглядывались с матросами "Оби".

Маринкин шепнул Андрею:

- Посмотрите на этих матросов! Обратите внимание на их глаза.

Андрей взглянул на нижнюю палубу, куда был перекинут трап. Там возле поручней стояли два матроса с "Оби" в грязных парусиновых робах. Ненависть и скрытая злоба чувствовались в каждой черте их словно застывших, неподвижных лиц. Они в упор глядели на английских и американских солдат.

В последнюю минуту перед отплытием на пристань прибежал какой-то военный. Он сообщил, что заключенных решено отправить не на пароходе, а на барже.

- Правильно... - с презрением сказал подполковник Ларри. - А то эта рвань еще распустит вшей. Нельзя пускать ее на один пароход с нашими солдатами.

Два взвода солдат, посылаемых на Мудьюг, остались на пароходе, а заключенных погнали на маленькую старую баржу, подтянутую к "Оби". Снова пошли в ход приклады и послышалась безобразная ругань.

- Живо! - кричали переводчики. - Не задерживайся, комиссарщина! Грузиться!

- Справа по четыре! Марш! - скомандовал Ларри. - Тихо! Не разговаривать!

Маринкину, с его распухшими, больными ногами, трудно было спускаться в трюм. Увидев, что он замешкался, Ларри засмеялся и приказал конвойному:

- Подгони прикладом этого... Не стесняйся. Застучал пароходный винт, дернулась на тросах баржа. Через полчаса, когда проходили мимо Соломбалы, Андрей услыхал с берега чей-то далекий, приглушенный расстоянием крик: "До свидания, товарищи!"

"Обь" направилась к Двинскому устью. Кроме архангельцев, на барже находились и шенкурские большевики, и коммунисты с Пинеги, и профсоюзные работники, и матросы с военных кораблей. За исключением доктора Маринкина и боцмана Жемчужного, Андрей никого не знал. С ними же он познакомился в тюрьме. Они сидели в одной камере...

И теперь Андрей не думал о будущих страданиях и уже не чувствовал себя одиноким...

Когда вышли в Белое море, баржу стало бросать. По стенкам ее заструилась вода. Жемчужный запел своим надтреснутым, ослабевшим, но все еще звучным баритоном: "Вихри враждебные веют над нами..." Песню подхватили. Тотчас конвоиры с яростью захлопнули люки. Сразу пахнуло сыростью, трудно стало дышать.

Базыкин, обхватив голову руками, сидел на ящике. Он вспоминал, как Шуру прогнали прикладами, и в ярости стискивал зубы.

- Все, все вспомнится вам... - хрипло бормотал он.

Группа заключенных собралась вокруг Жемчужного.

Боцман рассказывал товарищам о Мудьюге. Большинство заключенных не имело об этом острове никакого представления.

Жемчужный объяснил, что Мудьюг находится в Двинском заливе Белого моря, в шестидесяти верстах от Архангельска. Остров невелик и отделяется от материка так называемым Сухим морем, а точнее говоря, проливом, ширина которого в самом узком месте достигает двух верст. В двух-трех верстах от западного берега проходит фарватер. На острове пустынно и голо, только незначительная часть его площади покрыта лесами. На побережье тянутся луга. Селений нет. На южной оконечности острова стоят навигационные створные знаки и метеорологическая станция. Верстах в восьми на север от нее высится Мудьюгский маяк. Вблизи от маяка расположены батареи, защищающие подступы к Архангельску с моря.

Он рассказал, что в конце сентября на острове сменился гарнизон, французские матросы с крейсера "Гидон" уехали на родину и вместо них появились английские солдаты.

- Новый комендант - англичанин... Врач тоже из англичан, шкура подстать коменданту! Не доктор, а палач... Пришедших к нему за помощью он избивает стэком. Из-за этого врача, говорят, десятки людей ушли в могилу.

- Ты что пугаешь? - прикрикнул на Жемчужного один из заключенных в коротком летнем пальто, голова у него была повязана женской косынкой. Егоров, зачем он нас пугает? Нарочно, что ли?

Плечистый, плотный мужчина с большой рыжей бородой и в дымчатых очках, к которому был обращен этот вопрос, посмотрел на своего соседа и ничего ему не ответил.

- Я не пугаю, - возразил боцман. - Навстречу опасности надо идти с раскрытыми глазами. Ишь, завязал уши! Заодно завяжи и глаза.

- Ты прав, Жемчужный... Надо знать все, что нас ожидает, - поддержал его Маринкин. - Но откуда ты все это знаешь?

- Докладывали ему, - высунулся опять человек в косынке.

- Моя природа такая: все знать... - с гордостью, шутливым тоном проговорил Жемчужный и улыбнулся, показывая белые ровные зубы. - Знаю я и то, что на Мудьюге заключенным положено получать по четыре галеты на брата, но всегда за что-нибудь штрафуют, и они получают по две. Знаю, что после Красной Армии там остался склад ржаной муки и этой мукой спекулируют нынче господа американцы и англичане. Я все знаю!.. Даже, что твоя фамилия Пуговицын! - со смехом проговорил он человеку в косынке. - Так что единственный выход у нас, братцы мои, - закончил боцман, - бежать с этого острова.

- Жемчужный дело говорит! - крикнул молодой матрос Прохватилов. Бежать, куда глаза глядят!

Человек в косынке, услыхав эти слова, будто перепугавшись чего-то, отошел от Жемчужного.

Егоров покосился на него и тихо сказал Жемчужному:

- Зря вы так открыто говорите о побеге. Все-таки здесь разные люди...

Эти слова задели Андрея, он посмотрел на Егорова, на Жемчужного, но боцман только махнул рукой и сказал:

- Эх, товарищ Егоров! Наше дело - бегать, их дело - ловить. А бежать все-таки надо! - шепотом прибавил он, наклоняясь к Егорову и к доктору. Нет такой силы, которая могла бы нас сломить. И остров этот тоже нас не сломит. Надо всем нам, товарищи, сговориться и бежать.

- Верно, Жемчужный! Все это верно! - сказал Егоров. - Но прежде чем устраивать такой массовый побег, надо о многом подумать. В одиночку такое дело не делается! Прежде всего, об этом не кричат... А то и сам не спасешься и других подведешь под расстрел. Надо нам и на каторге жить организованно. Понятно?

Егоров снял свои дымчатые очки.

Глядя на измученное лицо с большими синими кровоподтеками под глазами, трудно было узнать в Егорове бывшего председателя Шенкурского совета. Он словно сразу состарился. Только умные живые глаза блестели попрежнему молодо. В них чувствовалась непреклонная воля.

Егорова состарила тюремная камера. Десять дней подполковник Ларри вместе со своими подручными допрашивал его, изощряясь в побоях и пытках. От Егорова требовали, чтобы он выдал местопребывание успевших скрыться шенкурских большевиков, в частности партизана Макина, и указал склады спрятанного оружия. Десять дней Егоров молчал, но это молчание дорого обошлось ему.

Боцман знал, что в Шенкурске Егоров пользовался безграничным авторитетом. Такой же авторитет приобрел он и в тюрьме. Ему невольно подчинялись даже и не знавшие его люди.

Выслушав Егорова, Жемчужный коротко спросил:

- Дисциплинку хотите?

- Да, хочу, - ответил Егоров. - Без нее мы пропадем.

Боцман задумался.

- Что ж... - негромко сказал он, - это резон! Это вы, пожалуй, не зря советуете.

Достав нож, ловко припрятанный при обыске, Пуговицын и Прохватилов начали дележку хлеба. Каждый получал не больше одного куска. Прохватилов, не глядя на куски, выкрикивал фамилии, Пуговицын выдавал.

- Интервенты будут нас так кормить, чтобы мы подохли... - горячо говорил тем временем Базыкин. - Голодом они хотят заменить массовые расстрелы. Бороться с тяжкими испытаниями, которые нас ждут, мы можем только путем организованной, взаимной поддержки. Товарищ Егоров прав... Дисциплина прежде всего.