Сергунько провел в разъездах вместе с Гриневой двое суток. Ей нравились вспыльчивый и смелый характер молодого питерского рабочего, юношески непосредственная прямота его суждений.
Как-то в разговоре с Валерием Гринева упомянула о Фролове, назначенном комиссаром виноградовской бригады, и с большой похвалой отозвалась и о комиссаре и о командире. Валерий и тут ничем не выдал себя, словно все это ни капли его не касалось, словно он нисколько не стремился к Фролову, на Двину. Он знал, что стоит ему попроситься туда, как Гринева скажет: "Блажь... Сражаться надо там, где тебя поставили", И тогда все будет кончено.
Наступил день отъезда. Прощаясь, Гринева сказала:
- Ну, Валерий, будь счастлив. Желаю тебе боевых удач.
- Спасибо, товарищ Гринева. Только насчет счастья это вы зря. Как бы мне в трибунал не угодить...
- Почему в трибунал? - спросила она с удивлением и даже с беспокойством, потому что уже привыкла к Сергунько и считала его безупречным командиром.
Махнув рукой на всю свою дипломатию, Валерий чистосердечно рассказал ей, в чем дело.
- Сбегу я отсюда. Сами посудите: я разведчик. А меня, точно тыловую крысу, заставили обучать новобранцев. Или вот, вы приехали, вас сопровождать. Тоже нашли адъютанта!
Гринева улыбнулась.
- Козелков зовет меня "фроловец". А все почему? Иногда не удержишься, скажешь: "При Павле Игнатьевиче так было или этак". Ну, а начальству это не по душе. Конечно, каждый должен воевать там, куда он направлен, - поспешно сказал Валерий. - Но могут же быть исключения. Мы же люди, а не камни... Он опустил голову. - Сбегу я отсюда, ей-богу, сбегу!
- Ладно, - невольно улыбнувшись, сказала Гринева. - Я поговорю с Козелковым.
- Нет, нет! - испуганно возразил Валерий. - Козелков сразу поймет, что я вам пожаловался. Как бы еще хуже не было. А впрочем, - с отчаянием в голосе сказал он, - мне все равно! Куда ни кинь, везде клин... Чувствую, что трибунала мне не миновать...
- Как-нибудь обойдется, - потрепав Валерия по плечу, сказала Гринева. А что прельщает тебя на Двине? - спросила она.
- Там настоящие командиры... Виноградов, Фролов... - взволнованно ответил Валерий.
Гринева уехала, а через день в отряд пришла телеграмма: Сергунько вызывали в Вологду. Когда он явился в штаб, там ему вручили направление на Двину и письмо, которое он должен был лично передать Фролову.
Все устроилось так быстро, что Валерий не смог даже повидать Гриневу и поблагодарить ее.
Вместе с ним выехала и Люба.
Это случилось неожиданно для нее самой. Получив телеграмму, Валерий начал собираться. Любка помогала ему, пекла хлеб на дорогу.
- Что пригорюнилась? Хочешь, махнем вместе? - шутя предложил ей Валерий.
Услыхав это, Люба переменилась в лице:
- А кто бумажку выправит? Ни на железку, ни на пароход с пустыми руками не сунешься.
- Эка важность! - хвастливым тоном сказал Валерий. - Со мной-то! Какие тебе бумажки?
- Господи... - прошептала Люба, от радости у нее перехватило дыхание. Ну, бес!.. Смотри, коли обманешь, плохо тебе будет. А Козелков отпустит? Валерий свистнул:
- На что ты ему сдалась? Да и чихать нам на него. Не теряя ни минуты, Любка вынула из сундука
свою самую дорогую вещь - пальто с круглыми буфами на плечах, которое она почему-то называла казакином, - выстирала смену белья, уложила его в торбу с хлебом, а через несколько часов уже ехала теплушкой в Вологду вместе с Валерием. Сначала она сидела на своей туго набитой торбе, точно изваяние, широко раскрыв глаза и будто не понимая, куда ее везут и что с ней будет. А потом развеселилась и к вечеру даже запела "Василечки".
Валерий теперь ругал себя за легкомыслие, но отступать было поздно. Он успокоился только тогда, когда знакомые писари из вологодского штаба по просьбе Валерия состряпали для Любки что-то похожее на документ. Из Вологды они приехали в Котлас, затем с грехом пополам добрались водой до Красноборска, но в Нижней Тойме Любку ссадили, так как пропуск у нее был только до Котласа. Любка долго ругалась с начальником морского патруля.
С карабином за плечом она стояла перед неуступчивым рябым военмором и смотрела на него так, словно готова была оттолкнуть его прочь и силой взойти на сходни. Кругом чернели бушлаты.
- Там уже бои... - говорил Любке начальник патруля.
- А я что, гулять еду? - огрызалась она.
- Ну, отваливай! Некогда мне! - отмахивался от нее начальник. Документы твои до Котласа... А ты вона где! Уж в Тойме!.. Как ты к нам попала, ума не приложу!
- Духом святым!
Матросы загоготали. Валерий стоял, покусывая губы, чтобы тоже не рассмеяться. Любка посмотрела на него, он пожал плечами.
- Вот идолы! - сказала она. - Все заодно! Ну, ладно...
Началась посадка. На попутный буксирный пароход, идущий из Нижней Тоймы в Чамовскую, Любку не пустили.
Валерий уже бежал по трапу, как вдруг Любка догнала его и сунула ему в карман какую-то записку.
- Андрюшке передай, - сказала она вдогонку Валерию.
Когда пароход отчалил, Любка крикнула с берега:
- Пусть Андрюшка...
- Что? - приставляя ладонь к уху, переспросил Валерий.
Любка ответила, но пароходные гудки заглушили ее слова.
- Жинка твоя, краской? - спросил Валерия один из стоявших рядом с ним матросов.
- Кабы так, - ответил Валерий и загадочно улыбнулся.
- А кто же?
- Сама по себе... Попутчица.
- Попутчица?.. - с недоверием протянул матрос. - А у тебя губа не дура... Умеешь попутчиц выбирать!
Матросы засмеялись. Сергунько тоже посмеивался вместе с ними. Он не особенно жалел о том, что Любка отстала. Ему легче было добираться без нее. Он уже начал опасаться, как бы и его, чего доброго, не задержали в пути. Только добравшись до Чамовской, Валерий окончательно успокоился.
Но ни в самой Чамовской, ни на пароходе "Желябов" не оказалось никого из тех, кто был ему нужен. Фролов еще не вернулся. Старик Нестеров куда-то ушел с партизанами. Андрей Латкин, по словам вахтенного матроса, должен был появиться здесь к вечеру. Валерий решил остаться на "Желябове" и дождаться хотя бы Андрея.
"Стоило похлопотать и помучиться", - думал Валерий, оглядываясь по сторонам. Все нравилось ему здесь, на реке: и пароходные гудки, и лодки, бороздящие воду, и свежий ветер, и широкий простор.
Привольно раскинулась Двина. Багряная мгла стояла над ее широкой поймой. С парохода, подошедшего вслед за буксиром, высаживались матросы. Часовые с винтовками дежурили возле боевых грузов. Берег кишел бойцами. Слышались крики, смех. Катер, хлопотливо треща, нырял по волнам. Все было полно жизни. И Валерий думал, что недаром его так тянуло сюда, на Двину...
Еще мальчишкой он бегал купаться на побережье Финского залива, на отмели за Путиловским заводом и на Петровский остров. Сейчас все эти детские и юношеские воспоминания переплетались с тем волнением, которое охватывало его при мысли, что он скоро увидит Фролова и Андрея.
Вахтенный матрос рассказал Валерию, что в ближайшее время ожидается штурм Ваги.
"Хорошо, что я поспел к самому делу", - с радостью думал Валерий.
На "Желябове" у большого медного бака, к которому матросы ходили за кипятком, Валерий почти нос к носу столкнулся с Андреем. В темном коридорчике между стенкой камбуза и железным кожухом машины стоял боец. Он старательно ополаскивал чайник, выливая горячую воду на железную палубу. В темноте Валерию была видна только спина этого бойца.
- Ну, скоро ты, рохля? - нетерпеливо сказал ему Валерий.
Боец обернулся и вскрикнул:
- Господи, Валька!
- Да кран закрой, черт! - крикнул Валерий, сразу узнав Андрея.
Андрей быстро завернул кран. Друзья расцеловались.
- А теперь пойдем, - сказал Валерий. - Тебя ждет еще один сюрприз...
- Сюрприз? Какой сюрприз?..
- Увидишь! - ухмыльнулся Сергунько. Он передал Андрею письмо от Любки. "Андрюшка свет ясно солнышко, - не признавая ни точек, ни запятых, писала Любка, - поклон низкий как ты поживаешь и твое здоровье и добравшись слава богу только идолы мешают вспоминаю часто я за родину иду не взыщи что сюда Козелков баб не берет говорит приказ есть на Онеге не зачислять хотя какое зачисление корку хлеба да винтовку. Что надобно мне я свет мой в Ческом отряде была но винтовку уходя отобрали в Котласе у матроса карабин выгодно сменяла на масла большой катыш но его надобно чинить теперь имею оружие. Поди батя будет ругаться корову продала ты скажи... Целую золотого скоро свидимся накорябала не разберешь Любовь Ивановна Нестерова..."
