- Давно ждешь?
- Часа полтора, не больше, - сказал Вазген и, увидев двух подозрительных типов на верхней площадке, расставил руки, загораживая сестру, как орел, маленький такой орел-последыш.
- Спокойно, это мои ребята, это мой братик, Вазгенчик, родной брат, представила Серафимова стороны друг другу.
- Я пошел, Нонна Богдановна, - сказал водитель, - меня жена ждет.
- Как она себя чувствует? - спросила она Володю, вошедшего в лифт. - Не родила еще?
- Да уж неделю парню, скоро в армию, - улыбнулся тот своей неуклюжей стыдливой улыбкой.
- Ай, ай, ничего не сказал, - крикнула Нонна Богдановна и забарабанила ладошкой по сдвинувшимся дверцам, - накажу, Володя! Опять меня в неловкое положение поставил, - еще кричала она в щелку, склонившись к двери лифта.
- Мы выпьем сегодня кофе? - взмолился Вазген, пожимая Данилову руку.
- Доктор, а сердце? - стрельнула карими глазами сестра и открыла дверь. Пояснила: - Он у нас профессор по сердцу.
- Кардиохирург, - поправил Вазген. - Кофе вам сейчас не помешает, что-то вы истерзанные оба... Боролись за мир во всем мире?
- Вазгенчик, я сейчас на кухне ужин приготовлю, а Юрий Алексеевич тебе все расскажет. У него боевое ранение в голову, сотрясение мозга, и снимок еще не сделали. Ты посмотри, только осторожно, - кричала она у же с кухни, - это очень ценная, дорогая голова.
- Да ничего существенного, - прокряхтел Данилов, садясь, нет, заваливаясь на диван и снова на миг теряя сознание.
- У-у, сильно он у тебя расшибся, - шепнул Вазген озабоченно, прибежав на кухню за мокрым полотенцем, - как это произошло?
- Ударился головой о бордюр, меня спасал, - Нонна вытерла руки и пошла в комнату, подсела на диван и осторожно взяла руку Данилова. - Мой спаситель.
Вазген мало что смыслил в мозгах, но операции на сердце делал отменно. Его клиника держалась на его таланте и новых разработках в кардиохирургии.
- Если у вас будут какие-нибудь сердечные дела, - улыбнулся Вазген, милости прошу, а по прочистке мозгов - это моя Нонна.
- Зачем же сердечные дела лечить? Это так редко случается в наше время, что уже неопасно, - улыбнулся Данилов, - а что касается талантов вашей сестры, сегодня я стал их очевидцем.
- Не всех. Вот кофе я еще варю замечательно, - Нонна стала накрывать на стол.
Они говорили о сверхъестественном: о стечении трех расследуемых дел в одно русло, о Буянове, об интуиции Серафимовой и о том, почему в стране еще нет голода, гражданской войны и экспансии НАТО, о том, что ушел в отставку Ельцин Мандела, о явной передозировке яда свободы.
- Кстати, как Ниссо? - спросила Серафимова. - Ее почему не взял с собой?
- Ты же знаешь, Нонночка, она ни на шаг не отходит от Юли. Девочка уже студентка, а она ее караулит и чуть ли не у ворот института встречает. Ох, уж эти восточные мамы! И наша мама, Юрий Алексеевич, была точно такая же. Как она отпустила Нонну в Москву, да еще на юридический факультет, одному Богу известно, да.
- Ну, в этом деле лучше переборщить, чем потом локти кусать, - высказал свое мнение Данилов, - времена опасные. С лучись что, всю жизнь себя винить будешь. Фемида нынче развратна, иначе адвокатам нечего будет кушать.
- Что-то вы о мрачном, Юра, берите кекс, я сама пекла. Обожаю эти московские полуфабрикаты...
- Что с вами, Нонна? - спросил Данилов внезапно замолчавшую Серафимову.
- Вы оба навели меня на очень интересную мысль, то есть идею, то есть версию...
Она даже подсела к большому круглому столу, за которым сидели мужчины, чего раньше себе не позволяла. Да и не было их, мужчин, собиравшихся за ее столом.
МАТЬ
На следующий день Братченко уже побывал в Болшевском ГУВД, откуда его направили в РУВД военного городка.
Престарелый седоусый участковый, с двумя слоновой кости зубами, торчавшими, как у зайца и Леонида Ленча, зашел в кабинет начальника управления и отдал честь.
- Вот, наш старейший сотрудник, - представил Пегов своего подчиненного, - Петр Ильич Ча...
- ...йковский? - подхватил Братченко.
- Чабанов, - засмеялся Пегов, - это у нас проверенный тест, трюк, можно сказать.
- Сан Саныч, - обратился к нему Братченко, - может, мы не будем вам мешать, пойдем на воздухе поговорим с Петром Ильичом, а еще лучше, прогуляемся в участок?
- Ладненько, - согласился Пегов, - добре, як кажут на Вкраине.
Братченко и Чабанов медленно, беседуя, пошли через всю площадь к станции, участок находился за рынком и второй станцией, можно сказать, платформой Фрязево, которая виднелась сразу после развилки. В сыром пешеходном переходе иод рельсами станции Одинцово стоял саксофонист и играл какой-то красивый блюз.
- Вы знали семьи Похваловых и Юсицковых?
- Да у нас ж-т все друг друга знают, а уж тем более я. Домов-то в ведении всего около ж-т двадцати. Все в ряд, вернее, в два ряда стоят вон там, за тем бетонным забором, видите лаз?
Они уже прошли рынок, Чабанов кивал знакомым, покручивал ус и сдвигал брови, когда видел непорядок.
- Степановна, опять пьяная, иди домой, - рыкнул он на какую-то непромытую мочалку, которая тут же шмыгнула в кусты.
Потом они прошли платформу Фрязево и оказались в застройках хрущевского типа, среди берез, совсем недавно выпустивших свои листики из почек.
- Соседи ж-т мы все тут. Витя Похвалов без отца, это самое, рос, а отца его я знал. Всегда фуражку поднимет, волосы пригладит, говорит: привет, гражданин начальник. Неплохой ж-т был мужик. Сгорел, что называется, на работе.
- Вы, я чувствую, не очень его любили? - заметил Братченко, услышав в голосе Петра Ильича глубоко спрятанную надменность.
- А чё мне его ж-т любить? Он в другом ведомстве служил, ничем не гнушался. Да и сынок его мне...
- Нервы попортил? - подсказал Братченко.
- Да не... - тягуче ответил Чабанов. - Он мне ж-т просто противен, как такие ж-т люди живут, откуда берутся. И ведь пробился ж-т, говорят, в Москве на самые верхи. Приезжал тот год, да не, года ж-т два назад к матери на похороны на четырех машинах, прямо Джеймс Бонда какой.
- А чем же он такую память о себе оставил?
- Да вот, вы ж-т спрашивали еще про Юсицкова, так тот туда же. Да потрусливей, послабей был, все туточки ж-т под Витькину дудку плясали. Ну, кто, конечно, вровень по возрасту. Так они ж-т с Юсицковым приехали - он, Витек, и Юсицкова в Москву переволок, да говорят ж-т, уж убили обоих, так вот они когда приезжали, одну девчонку ж-т тут малолетнюю соблазнили, да и забрали с собой. Ну, ее не то чтобы соблазнили, видели Степановну? Так то ж-т ее мать. Вот. А они ж-т в одном доме все живут, жили. Девка-то шальная росла. Да уж больно ж-т мало ей лет было. Всего-то годков четырнадцать.
- Двенадцать, - поправил Братченко.
- О, - шлепнул его по руке Петр Ильич, - ты, видать, знаешь? Выходит, по всей Москве наша Зинка прогремела. Жива еще?
- Жива, уже в приемнике-распределителе для несовершеннолетних.
- Это вы зря, невредная она, хотя за два года ж-т с этими волками... можно навостриться. Отца жалко, поедом ест себя мужик, а мать за два года спилась окончательно, видал?
- А отец что? - насторожился Братченко. - Непьющий?
- А он ж-т в Москве работает, ему некогда пить. Только на выходные приезжает, иссох весь, я говорю. А может, даже и заболел. Последнее время и приезжать-то перестал почти. Может, и женщину себе завел...
- Приезжал жену проведать? Или узнать, не вернулась ли дочь? Где, вы говорите, он работает?
- Да вот чего не знаю, - Петр Ильич остановился и присел на лавочку во дворе, - а вон она идет, послушалась. Пьянчужки, они ведь послушные, потому ж-т что заботу любят. Степановна, где теперь твой мужик? Вот человек им интересуется.
Женщина, очень худая, опущенная, чернявая, остановилась возле своего подъезда и мутным беспросветным взором поглядела на участкового, подошла поближе, принеся с собой резкий запах своего немытого тела.