- Вы, наверное, но поводу столовой?

- Какой столовой? - удивилась Серафимова.

- Да у нас сейчас все ведомства ринулись свои столовые приватизировать, прямо наплыв.

- А вы давно здесь работаете? Наверное, трудно сюда попасть на службу?

- Да, наверное. Я здесь второй год, а вообщето меня Адольф Зиновьевич за собой уже в третью организацию переводит. Хотите чаю?

- Галя, - решилась-таки Серафимова, - я знаю, что подчас секретари как матери для своих начальников... Вот, такая профессия...

- Да-да, - перебила Галочка, - пылинки сдувать, это как раз мой случай. Он же, в сущности, ребенок, только страной правит, а жить ему секретарь помогает... Хотите, я ему домой позвоню?

Правда, там никто не отвечает...

Галочка явно была растерянна. Ей хотелось сделать доброе дело, и она переживала, что ничем не может помочь.

- Не надо, Галочка, его там нет, он... Я, собственно, к вам... Прошлым вечером случилось непредвиденное, не хочу вас пугать, но вашего начальника больше нет. Убийство... Вы меня понимаете?

Галочка оцепенела. Только губы ее дрожали в улыбке, будто ее разыгрывают, и она готовится, что розыгрыш сейчас раскроют. Она не знала, как ей реагировать, но известие все глубже вгрызалось в ее мозг, и постепенно носик ее покраснел, глаза наполнились слезами, она упала в кресло и, поставив локти на стол, уронила лицо в ладони.

- Ну-ну, девонька, давай соберись. Мне нужна твоя помощь. Понимаешь? Убийцу не нашли по горячим следам, я веду следствие, нам с тобой необходимо поговорить, потом осмотреть кабинет, с людьми пообщаться...

- Я не могу, - прошептала, захлебываясь в слезах, Галочка, - нет, пет... Почему я вчера не поинтересовалась? Мы же в соседних подъездах живем...

Серафимова закурила, давая секретарше время прийти в себя. "Уж не эта ли сиротка звонила вчера в милицию, спутав следствию все карты этим своим звонком?" Та, не обращая внимания на следователя, заходилась плачем все пуще и пуще.

Серафимовой показалось странным, что в приемной не раздавалось телефонных звонков и никто не заглядывал туда в течение вот уже получаса:

неужели никто не знает о случившемся?

Нонпа Богдановна впервые в своей жизни произнесла эту прибереженную на крайний случай, киношиую, пластмассовую фразу, вдруг неимоверно пригодившуюся в эту секунду:

- Примите мои соболезнования. Будьте сильной, - добавила она.

И тут ей показалось, что эти слова прошибли сознание секретарши. Галя сначала закатилась беззвучно, страшно скривив лицо с открытым ртом, потом выдохнула раскатисто, закивала, сильно закусила губу, руки и губы ее тряслись, она попросила сигарету.

- А вы когда вернулись вчера домой? - почти шепотом спросила Серафимова. - Я понимаю, но вы не обижайтесь на мои вопросы, их еще много разных будет.

- В десять. Он не позвонил. Только уезжая, сказал, что его не будет. Но обычно он звонит и говорит, что я могу идти домой, а тут не отпустил.

- Да, в десять там еще шум стоял, - задумчиво произнесла Серафимова.

- А когда, как? - спросила Галочка, вытирая платком совершенно мокрое лицо, ее рыдания еще не прекращались, но она уже обрела способность соображать.

- Я все вам расскажу, только позже, а сейчас давайте откроем кабинет. Вот у меня постановление. А вы держитесь, держитесь. Выпейте воды.

Галочка покосилась на следователя: холодный тон заставил секретаршу взять себя в руки. Она встала и открыла дверь кабинета Финка.

- Позовите кого-нибудь. Двух человек, у кого есть время.

- Кого?

- Прежде чем входить в кабинет, нужны понятые, - учительским тоном пояснила Нонна Богдановна.

Галочка вышла. Ее шатало. Минут через пять возле дверей в приемную толпилось человек десять, другие подбегали, протискивались, подымались на мыски. Галочка еле преодолела заслон, вошла в свою приемную и сказала, что народ в понятые идти отказывается. Серафимова столкнулась со сложностями, которых не предвидела.

Какие-то странные были эти приватизаторы.

- Товарищи, может быть, кто-нибудь соизволит пройти в кабинет и посидеть в качестве понятых? - обратилась она к уставившимся на нее сотрудникам.

Тут же добрая половина оказалась на своих рабочих местах. Кто-то из них, убегая, даже крикнул: "Мы малограмотные". Серафимова разозлилась, резко встала с дивана и подошла к народу. Схватила за пуговицу плюгавенького мужичка, втащила в комнату со словами: "Я освобождаю вас от работы для выполнения гражданского долга". Мужичок бормотал, что он хотел бы выполнять свой долг на рабочем месте, но Серафимова перебила его:

- Ничего, проходите, так безопаснее будет для общества, меньше вреда. И добавила: - Правильно вас Иисус из храма изгонял, сволочи равнодушные.

Эти ее слова напугали сотрудников еще больше.

Потом Галочка все-таки сумела уговорить круглую дамочку из соседнего отдела, заманив ее чаем и пряниками. Та пыталась объяснить общественности, что у нее очень много работы, просто завал.

Общественность оправданий не приняла, жертву подтолкнули в приемную.

Следователь закрыла перед дюжиной носов дверь приемной, повернула ключ в замке.

- Проходите, - сказала Серафимова секретарше и понятым. - Садитесь, вы здесь в уголке, - указала даме, - а вы ко мне поближе.

Она надеялась, что первичный осмотр кабинета ей удастся провести одной, но, увидев размеры кабинета, вызвонила Братченко. Просила подъехать, объяснила, как и что делать, оказавшись в проходной. Потом разложила перед собой бланки, выбрала бланк протокола допроса и задала секретарше главный вопрос. Та уже не плакала, по платок еще был наготове.

- Вчера был вторник. Расскажите мне, Галочка, как проходил ваш рабочий день, и все от начала до конца: что делал Финк со времени прихода в эти стены до окончания рабочего дня. Звонки, визиты, отъезды, совещания. Я слушаю.

ВТОРНИК

Адольф Зиновьевич Финк пришел на работу во вторник, как обычно, в девять двадцать. Это было мило с его стороны - приходить на работу в девять двадцать, чтобы дать возможность секретарю приготовить его кабинет: включить кондиционер, полить цветы, перевернуть лист на настольном перекидном календаре, передвинуть окошечко на стенном календаре, поменять воду в графине, завести часы, что там еще... сбегать в буфет за апельсиновым соком. Последнее время Адольф Зиновьевич сел на "Гербалайф", и каждое утро Галочка разводила ему в стакане апельсинового сока дозу странного порошка из огромной банки.

Результаты начинали сказываться: у Финка обнаружили язву двенадцатиперстной кишки.

Потом Галочка садилась на свое место, включив чайник, так как сразу после "Гербалайфа" Финк любил попить чайку с двумя печеньями или конфетой. Начинались звонки. Она записывала звонивших в блокнот, который Финк подарил ей на Восьмое марта. Рядом с каждой фамилией - приблизительное время звонка. В примечаниях - по какому вопросу звонили, если это удавалось выяснить. А то, знаете, бывают такие, ну прямо секретные агенты, слова не вытянешь. Культуры маловато или считают, что они пуп земли, по голосу их, что ли, узнавать надо?.. Совещаний во вторник никаких не было, и ничего особенного запланировано не было. Честно говоря, у них с Финком не заведено, чтобы секретарь составляла план на день, а тем более на неделю. Бесполезно это.

Стихийно ведь все происходит. Один позвонит, предупредит, что приедет через час; другой и вовсе без предупреждения, а третий за неделю записывается. Таких Галочка, конечно, отмечала - в конце блокнота. Но эти господа - мелкая сошка. Не понимали, что, назвав время и день встречи, Финк тут же об этом забывал. Записывал в настольный календарь, но все равно забывал. Потому что начальство срывало все планы, а еще - всякие там друзья, обстоятельства...

Что еще?

Приехал Финк в обычном непонятном состоянии и настроении. Он такой человек: поутру его лучше не трогать. Входит в приемную, Галочка ему: "здрасьте", он может ответить, может не ответить. Посмотрит на нее туманным взглядом и проходит в свой кабинет. Ключи у него свои. А через пять минут Галочке но коммутатору: