Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Илья тронул его за плечо:

- Афонь, я к тебе пристану, достань винтовочку.

Кирдя вскинул на его плечо руку:

- Самоша, голубь! Из карабина жарить умеешь? Так бери мой, на патроны. Я себе расстараюсь, обо мне разговор никакой...

Илья почувствовал себя на месте, вздохнул, но из Совета выбежал Решетов и накинулся на него:

- Ты что это выдумал? С отрядом уходить?! Или забыл? Маленький?

Илья поежился и тоже закричал:

- А что? Да не ори ты! Все уходят, и я...

- Не все! Остаешься-и точка! Кирдя, бери у него карабин и гляди мне: если он очутится у тебя, отвечать будешь! И в другие отряды скажи, чтоб не брали его.

Идем...

Решетов подхватил Илью под-руку, на крыльце притиснул его к стене и засипел в лицо:

- Заказ, заказ для Москвы готов? Нет? Ага, нянечку тебе надо? Перед всем светом стыдно! И ты не шути.

Молодежь уйдет, тебе придется со стариками кашу варить на заводе. И чтоб она была сварена, слышь? Совет просит, Москва просит. Завтра же пополняйся людьми и гони, гони...

В свете факелов Илья увидел мелькающий среди отрядов платок жены, догнал ее и отдал мешок:

- На, не пускают меня. Иди домой, а я Семку повидаю.

III

После полуночи верховые поскакали за речку. За ними двинулись пешие отряды. На плече Семы сидел Витька, держался за дуло его винтовки и в десятый раз повторял:

- Сем, ты з пло каску не забудь, пливези, слыс?

- Да как же я забуду? В чудак!

Товарищи Семы засыпали Витьку вопросами, передавали его шепелявые ответы по рядам и смеялись. Сема прижимал к груди обутую в матерчатую чуню крепкую ножонку и заглатывал холодок волнения. Ему было радостно и знобко от наивных мыслей братишки, от его серьезного хозяйственного тона и от того, что можно не разговаривать с матерью и Женькой.

- Хода, хода, ребята! - донеслось из передних рядов.

Сема расслышал слова, но сделал вид, будто принял

их за команду, выбежал из ряда, поставил Витьку на

землю и деловито сказал:

- Ну, веди их, папаш, чего канителиться! А ты, мама, не слезись, ведь с отцом остаешься. Ну...

Он поспешно перецеловал всех и с разбегу попал отряду в ногу. Илвн вложил руки Витьки в ладони Алины и Женьки и повернул их к поселку:

- Идите, я сейчас.

Жена сделала несколько шагов, но тут же спохватилась, оттолкнула Витьку и выкрикнула:

- Веди его сам! Мне и так тошно!

"Боится, что тайком в отряде уйду" -подумал Илья и, махнув рукой, зашагал к поселку. Шел он вое быстрее, а когда жена осталась сзади, свернул с дороги и стороною торопливо двинулся назад: ему хотелось догнать отряд и сказать Семе, что он остается в поселке не по своей воле.

Нарастающий из тумана гул шагов отрезвил его. Он рубанул ладонью воздух: "Чего я бегу? Семка и без меня все узнает", - и пошел тише. В отряде смеялись. Илья уловил заливистый голос сына и остановился: "Он уже и не думает обо мне".

Земля гудела под ногами отряда все тише, вот-и не* гула, стелется только шорох, вот-и нет шороха, тихо.

Глядя в туман, Илья видел только что стоявшие на площади отряды, глаза Кирди, улыбку Семы; в ушах его звенели слова Витьки о каске; в памяти всплывали подробности минувшего дня. Он обдумывал слова Решетова, вдруг заметил, что вокруг все меняется, оглянулся и вздохнул: за поселком сквозь туман полыхало пожарище утра, все яснее обозначались заводские трубы.

IV

То, чего боялись, произошло вдруг: из редеющего тумана с трех сторон в поселок ворвались солдаты и казаки. На механическом заводе об этом узнали, когда во дворе уже были пулеметы и с разных сторон грянуло:

- Эй, выходи наружу!

В цехах забегали было и, натыкаясь глазами на винтовки, притихли. Солдаты, стуча тяжелыми ботами, двинулись вдоль верстаков:

- Выходи! Вам говорят? Ну!

Один из солдат через окно увидел крадущихся на задний двор Илью и Володьку Гудимова, прикладом высадил стекло и начал стрелять. Илья и Володька пригнулись и побежали. Им надо было добраться до угла, по бурьяну в канаве добежать до забора-и в степь. Но из-за угла солдаты вывели толпу товарищей. Илья и Володька круто остановились, сделали вид, будто спешили присоединиться к идущим, и двинулись на передний двор.

- Эх, придется дурочку играть, - тяжело выдохнул Володька. - И понесла меня нелегкая к вам на завод...

Илья взглядом охватил согнанных под пулеметы товарищей, гарцующих казаков, хмурых солдат, уловил косые взгляды стариков и решил: "Ну, значит, крышка".

Из-за солдат выступил усатый офицер и указал ва калитку:

- Ну-с, господа пролетарии, пожалуйте по одному на митинг! Ну, н-н-у-у, не стесняйтесь!

За воротами обысканных рабочих подхватывали люди в плащах, спрашивали об оружии, о главарях Совета и гнали в пвлосу пустоты между вытянувшимися в две шеренги, лицом к лицу, ротами солдат.

- Шевелись, скорее! Становитесь по двое в затылок!

Вдоль шеренг ходил седой и с виду совсем не страшный капитан. Одна рука его была в кармане, другая, с полуспущенной перчаткой, болталась. Когда рабочих выстроили, он остановился и затрубил:

- Слушай, все вы-ы1 Пора одуматься! Везде голод, анархия, тиф! Укажите, где у вас оружие, кто верховодит всем, где большевики! Даю честное слово офицера: вам ничего не будет...

Капитан подождал, пока с лица сойдет краска натуги, вслушался в тишину, почуял, должно быть, бессилие своих слов, выдернул из кармана часы на цепочке, отчеканил:

- Даю пять минут на размышление! - и вновь заходил.

Тумана уже не было. Рабочие глядели между винтовок в сторону поселка. Женщины тянулись через полотно железной дороги к заводу, казаки отгоняли их, взмахивали нагайками, и воздух прокалывали вскрики. Солдаты казались слепыми, глухими, неподвижными, и под блузами вскипала злоба: "Ух, чортовы оловяшки!"

Капитан поймал болтающиеся часы и остановился:

- Ну-у?! Или прикажете просить вас?!

Молчание взъярило его еще больше, и он до визга вытянул голос:

- А-а-а, думаете, я пришел шутить с вами?! Вывести каждого десятого! Эй, вы-ы, та-ам!

На концах шеренг выступили солдаты с нашивками, люди в плащах и пошли по рядам:

- Раз, два, три, четыре... десять... вылетай!

Солдаты выталкивали десятых за шеренгу, там их подхватывали другие и вели к верховым:

- Стань и замри!

Человек в плаще накололся на большие глаза Ильи, примерил взглядом, не десятый ли он, и спросил:

- Господин капитан, разрешите перетасовать? Благодарю. Этого назад!

Солдат выдернул похолодевшего Илью из ряда и повел вперед.

- .. восемь, девять... марш!

За шеренгой Илья отстранился от провожатых, подошел к верховым и примкнул к плечу певуна Васи Крамаренко. Он знал, за что его передвинули в десятые, не спорил, но близость смерти наваливалась на плечи и сжимала сердце. В спину фыркала лошадь. Илья перестал думать о себе, опережал глазами счетчиков - "пять, шесть, семь, восемь, девять", - взглядом как бы подхватывал десятого и, боясь, что тот закричит, бережно вел его к себе.

И каждый раз, когда десятый молча проходил пространство между шеренгой и верховыми, облегченно шевелил губами:

"Так, вот так, так..."

За заводами грянули выстрелы. По рядам рабочих засновали огоньки надежды, выпрямили спины и напружили мускулы: "Неужто наши вернулись?" Но выстрелы поредели, оборвались, и глаза заволокла муть.

Илья бранил себя за то, что не ушел ночью о отрядом.

Сердце лучше Решетова знало, где его, Ильи, место, но он остался и умрет глупо, с пустыми руками. Он передохнул и вкось начал оглядывать десятых.

Иные из них виноваты были только в том, что кляли голод, борьбу, свою долю и не понимали того, что творится в стране. Стоящий рядом многосемейный Самойленко виноват был в том, что выпячивал свою преданность богу, издевался над всем новым и угрожал молодежи не умирать еще лет тридцать. Почему он стоит среди десятых и молчит?

2
{"b":"123740","o":1}