– Не спрашивайте меня, что тут происходит, – продолжал ассистент. – Людей не хватает. Тереза сама тут все организовала. Какой-то ученый из Англии по электронной почте прислал ей рецепт. Сказал, что иначе эта штука съежится, словно старые туфли.

– Вон! – рявкнул Фальконе, и "конский хвост" как ветром сдуло.

Не сводя глаз с тела, Уоллис присел в углу комнаты. На Элеанор все еще было одеяние из мешковины. Вскрытия пока не начинали. Фальконе и сам понимал, что в обозримом будущем ее лучше не трогать. Этот странный, наполовину мумифицированный труп был явно не по зубам Сильвио ди Капуа. Следовало либо звать кого-то со стороны, либо убедить Терезу Лупо снова выйти на работу. Что лучше, Фальконе не знал. Эта женщина слишком много болтала, и только квалификация позволяла ей сохранить за собой место. Тем не менее дело пойдет быстрее, если им не будут мешать.

Д'Амато села рядом с Уоллисом, Фальконе опустился в кресло по другую от него сторону. Помещение выходило на улицу, сквозь крошечное окно сюда доносились звуки обычной римской жизни: шум машин, голоса, музыка и гневные гудки автомобилей. Несмотря на множество расследованных дел об убийстве, Фальконе всегда чувствовал себя в морге неуютно. И дело было даже не в трупе как таковом. Просто смерть отделяла здесь от жизни лишь тонкая занавеска, ее присутствие оставалось незаметным – не считая тех, кого она непосредственно коснулась.

Взглянув на Ракеле д'Амато, он знаком предложил ей начинать. Эх, если бы можно было получить ответы на те вопросы, которые его сейчас мучили! Д'Амато весьма искусно ввела ДИА в это расследование. Дело облегчалось тем, что она и ее коллеги знали гораздо больше полиции. Не обошлось и без утечки информации, причем д'Амато утверждала, что она идет именно из полиции. Возможно, Ракеле права. Все знали, что в полицейском участке есть продажные полицейские. Тем не менее Фальконе раздражало, что никто не задавал ДИА подобных неудобных вопросов. Неужели д'Амато не приходит в голову, что информация может утекать из ее собственной организации? А если да, получается, что она водит его за нос. Это улица с односторонним движением – подобно тем личным отношениям, которые у них когда-то были. Он снова оказался в невыгодном положении, и это его сильно угнетало.

– Мистер Уоллис! – заговорила она. – Мы все время бродим в темноте. Нам почти ничего не известно. Мотив. Точное время. Даже, пожалуй, место преступления. Как вы думаете, что там случилось?

Уоллис покачал головой:

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы же сами сказали, что я вне подозрений.

– У вас должны быть какие-то соображения.

– Неужели? – удивился Уоллис. – Из чего же это следует?

– Эмилио Нери как-то был с этим связан? – спросила д'Амато. – Насколько хорошо он знал Элеанор?

– Нери? – Он помедлил. – Это имя мне знакомо. Но вы должны спросить у него.

– Вы же вместе выезжали на отдых, – напомнила она. – В Сицилию. Не надо с нами играть. Там были Нери и его сын. Кто еще?

– Черт возьми, это же было очень давно! Я уже не помню.

Фальконе вздохнул.

– Я надеялся, что вы нам как-то поможете. Вчера я говорил – пропала еще одна девушка, при очень похожих обстоятельствах. Мы уверены, что ей грозит опасность.

Уоллис немного подумал.

– Но это полная бессмыслица. Вначале вы сказали, что не знаете обстоятельств смерти Элеанор. Теперь говорите, что другая девушка находится в том же положении. Не понимаю – где здесь правда?

– Некогда валять дурака! – отрезал Фальконе. – Нам нужна ваша помощь.

Уоллис не отрывал глаз от трупа, яркого и блестящего под струями вонючей жидкости.

– Я ничего не знаю о другой девушке.

– А как насчет матери Элеанор? – очень осторожно, наблюдая за его реакцией, спросила д'Амато. Уоллис слегка вздрогнул. – Вашей жены. Разве вы не хотите, чтобы в отношении нее свершилось правосудие?

– Ее мать сама лишила себя жизни, – ответил он. – Ее никто не заставлял.

– А у вас нет чувства сожаления? – спросила она. – Чувства... ответственности?

– Она умерла потому, что захотела умереть. – Слова давались ему с трудом. Д'Амато явно нащупала болезненную точку.

– Мой вопрос ее не касался. Я просто поинтересовалась, что вы чувствуете.

Уоллис посмотрел на часы, глаза его стали стеклянными.

– Это я не хочу обсуждать.

Фальконе увидел, как напряглась д'Амато. Такая решимость полезна для работы. Именно это им сейчас и нужно. Хотя за прошедшие годы она явно изменилась. Женщина, которую он помнил, женщина, которую он, возможно, некогда любил, не так хорошо владела своими чувствами.

– Вы их любили? – спросила она. – Ведь Элеанор не была вашей дочерью. Жена вас оставила. Любили вы их в тот момент? Когда ваш брак уже вроде распался?

Услышав вопрос, Уоллис словно очнулся.

– Вы очень настойчивы. Скажу вам только одно – они меня изменили. До этого я был тем, кем был. Они увидели во мне нечто такое, чего я сам в себе не видел. Взамен я научился их любить, но и обижаться тоже. Такой, как я, не должен изменяться. Это плохо для бизнеса. И усложняет отношения с хозяевами.

Фальконе взглянул на тело:

– Это могли сделать ваши хозяева?

– С кем, по вашему мнению, я общаюсь? – неожиданно разозлился он. – Боже мой, она ведь была еще ребенком! Почему же... – Он запнулся, его голос дрогнул. – Это мое личное дело. Я больше не собираюсь об этом говорить. Вас это не касается. Мне нечего вам сказать.

– Где вы были сегодня утром? – прямо спросил Фальконе.

– Дома, – немедленно ответил тот. – Со своей домоправительницей.

– А ваши коллеги? – подключилась д'Амато.

– Какие коллеги?

Она достала свой блокнот и зачитала несколько имен.

– У нас есть список ваших знакомых. Людей одного с вами круга. Они прибыли в Рим вчера.

– Да-да!

Они ждали продолжения.

– Все дело в гольфе, – заявил Уоллис. – Не все же новости плохие! Мы встречаемся раз в год, весной. На воскресенье у нас запланирован раунд в Кастельгандольфо и обед. Если хотите, позвоните им и проверьте. Они подтвердят. Этой традиции много лет. С тех пор как я впервые приехал в Рим, это стало ежегодным мероприятием для старых друзей, если хотите, для старых солдат. Отставных солдат. Вы играете в гольф, инспектор?

– Нет.

– Жаль. – Он выдержал паузу, чтобы придать своим словам побольше веса. – Я-то считал, что полицейские неплохо обращаются с дубинками. Это же ваш способ общения с людьми.

– Не у всех, – ответил Фальконе. – А вы так и не спросили...

– О чем?

– Почему мне нужно знать, где вы были сегодня утром.

Уоллис заерзал на стуле. Ему не понравилось, что его так легко поймали. "Пожалуй, – подумал Фальконе, – я впервые так удачно застал человека врасплох".

– Я надеялся, что вы сами мне сообщите, – неуверенно проговорил Уоллис.

– Убит бухгалтер Нери, человек по имени Верчильо.

Тот даже глазом не моргнул, обратив к инспектору мрачное, бесстрастное лицо. И Фальконе вдруг представил, какое сильное впечатление некогда производил Уоллис.

– Инспектор, неужели я похож на убийцу бухгалтеров? Неужели вы и правда думаете, что, занявшись подобными делами, я начал бы с этого?

– Никаких войн! – предупредил его Фальконе. – Послушайте, я не хочу, чтобы на наших улицах разыгрывались баталии. Если вы собираетесь драться, занимайтесь этим в другом месте и постарайтесь, чтобы никто больше не пострадал.

– Войн? – с усмешкой переспросил Уоллис. – А кто говорит о войнах?

– Это я так, к слову, – сказал Фальконе, понимая, как нелепо звучат его слова.

– Что значит "к слову"? – наклонился к нему американец, его дыхание отдавало чем-то сладким. – Все вполне очевидно. Вы должны это знать, инспектор, да и все остальные тоже. Война – естественное состояние человечества. Это мир и гармония нам чужды, вот почему так чертовски трудно создать их из всего этого дерьма. К войнам я теперь не имею отношения – ни здесь, ни где-нибудь еще. Что же касается остальных... – он с сожалением развел руками, – они могут считать иначе. Но это уже не мое дело.