ДЖУГАШВИЛИ (Сталин) Яков Иосифович (1908-1943) - сын Сталина от первого брака (с Екатериной Сванидзе). Яков не вызывал у Сталина особых отцовских чувств. По согласованию с отцом Яков окончил Институт инженеров железнодорожного транспорта, работал на электростанции имени Сталина, затем поступил в Артиллерийскую академию, стал служить в армии, получил звание капитана. Когда началась война, Яков почти сразу оказался на фронте. В ходе боевых действий его часть попала в окружение. Не избежал плена и Яков. Он был помещен в концлагерь. Немцы знали, что это - сын самого Сталина. Светлана Аллилуева, дочь Сталина, рассказывает, что немцы предлагали Сталину обменять Якова на кого-нибудь из крупных немецких чинов, но он отказался. -Стану я с ними торговаться! - сказал он дочери. - Нет, на войне как на войне. Тем не менее, по свидетельству Долорес Ибаррури, в 1942 г. через линию фронта была переброшена специальная группа с заданием освободить из концлагеря Якова Джугашвили. Очевидно, главную роль здесь играли не отцовские чувства, я соображения иного характера. Сын Сталина в руках у немцев превращался в сильный пропагандистский козырь. Но посланная группа погибла. За годы плена Яков прошел лагеря Хаммельбург, Любек, Заксен-хаузен. Хотя немцы не истязали сына Сталина, подобно многим другим заключенным, нервы Якова, в конце концов, не выдержали. 14 апреля 1943 г. в приступе отчаяния Яков подбежал к лагерному ограждению и бросился на колючую проволоку. Часовой на вышке векинул автомат и застрелил его.
ДЖУЛИАНО Сальваторе (1923-1950) - итальянский мафиози. Еще в начале своей уголовной карьеры в 1947 г. Джулиано "прославился" жестокой резней, устроенной им вместе с сообщниками, в результате которой погибло 11 человек и 27 было тяжело ранено. Самого Джулиано, когда пришел его черед, убрала мафия -классический конец для большинства мафиози. По мнению автора книги "Мафия" ГТеллерта, убийство это организовал Фрэнк Коппола, а непосредственным исполнителем был Лючиано Лиджо. "...Дон Чиччо (Коппола) устроил шикарный ужин в честь Туридду (Джуяиано). Помимо хезяина за столом сидели трое: Джулиано, Пишотта и "человек в кепке" - Лючиано Лиджо, которого Коппола представил как свое ближайшее доверенное лицо. Стол был завален яствами сицилийской кухни. Изрядно закусив и выпив глоток вина, Джулиано ослаб и начал сползать со стула, погрузившись в глубокий сон. Пишотта принялся за дело - вместе с "человеком в кепке" они подняли Джулиано, усадили в машину и погнали в Кастельветрано. По наказу Копполы Лиджо должен следить за Джулиано на всем семидесятикилометровом пути, пока Пишотта будет за рулем. Но главная его задача заключалась в другом. В Кастельветрано они прибыли после полуночи, уложили Джулиано на кровать в доме адвоката и ждали рассвета, когда по "сценарию" должны были появиться карабинеры полковника Луки. В 3 часа во дворе раздались шаги. И тогда произошло то, на что Пишотта никак не рассчитывал: "человек в кепке" выхватил пистолет и застрелил Джулиано, которого Пишотта обещал выдать карабинерам живым. После выстрелов они вместе выскочили из дома. Было 3 часа 15 минут 5 июля 1950 года.
ДОМИЦИАН ТИТ Флавий (51-96) - римский император. Это был один из самых жестоких императоров Рима, не стяжавший ни любви народа, ни славы. Он санкционировал большое количество Казней, в том числе по вздорным обвинениям. "Снискав этим всеобщую ненависть и ужас, он погиб от заговора ближайших друзей и вольноотпущенников, о котором знала и его жена. Год, день и даже час и род своей смерти давно уже не были для него тайной: еще в ранней молодости все это ему предсказали халдеи, и когда однажды за обедом он отказался от грибов, отец его даже посмеялся при всех, что сын забыл о своей судьбе и боится иного больше, чем меча. Поэтому жил он в вечном страхе и трепете, и самые ничтожные подозрения повергали его в несказанное волнение... Накануне гибели ему подали грибы; он велел оставить их на завтра, добавив: "Если мне суждено их съесть"; и обернувшись к окружающим, пояснил, что на следующий день Луна обагрится кровью в знаке Водолея, и случится нечто такое, о чем будут говорить по всему миру. Около полуночи он вдруг вскочил с постели в страшном испуге. Наутро (18 сентября 96 г. - А.Л.) к нему привели германского гадателя, который на вопрос о молнии* предсказал перемену власти; император выслушал его и приговорил к смерти. Почесывая лоб, он царапнул по нарыву, брызнула кровь: "Если бы этим и кончилось!" проговорил он. Потом он спросил, который час; был пятый, которого он боялся, но ему нарочно сказали, что шестой. Обрадовавшись, что опасность миновала, он поспешил было в баню, но спальник Парфений остановил его, сообщив, что какой-то человек хочет спешно сказать ему что-то важное. Тогда, отпустивши всех, он вошел в спальню и там был убит. О том, как убийство было задумано и выполнено, рассказывают так. Заговорщики еще колебались, когда и как на него напасть - в бане или за обедом; наконец, им предложил совет и помощь Стефан, управляющий Домициллы, который в это время был под судом за растрату. Во избежание подозрения он притворился, будто у него болит левая рука, и несколько дней подряд обматывал ее шерстью и повязками, а к назначенному часу спрятал в них кинжал. Обещав раскрыть заговор, он был допущен к императору; и пока тот в недоумении читал era записку, он нанес ему удар в пах. Раненый пытался сопротивляться, но корникуларий Клодиан, вольноотпущенник Парфения Максим, декурион спальников Сатур и кто-то из гладиаторов набросились на него и добили семью ударами. При убийстве присутствовал мальчик-раб, обычно служивший спальным ларам**: он рассказывал, что при первом ударе Домициан ему крикнул подать из-под подушки кинжал и позвать рабов, но под изголовьем лежали только пустые нежны, и все двери оказались на запоре; а тем временем император, сцепившись со Стефаном, долго боролся с ним на земле, стараясь то вырвать у него кинжал, то выцарапать ему глаза окровавленными пальцами. * Перед этим 8 месяцев подряд в Риме видели огромное количество молний, одна из них ударила даже в спальню императора. ** Лары - в римской мифологии божества, охранявшие очаг и семью.
ДОСТОЕВСКИЙ Федор Михайлович (1821-1881) русский писатель. В конце января 1881 г. Достоевский серьезно заболел, начались горловые кровотечения. Утром 28 января жена писателя Анна Григорьевна проснувшись в семь утра, увидела, что Достоевский смотрит в ее сторону. Анна Григорьевна спросила его о самочувствии, на что Он ответил: - Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру. - Голубчик мой, зачем ты это думаешь? - возразила Анна Григорьевна в страшном беспокойстве, - ведь тебе теперь лучше, кровь больше не идет, очевидно, образовалась "пробка", как говорил Кошлаков*. Ради Бога, не мучай себя сомнениями, ты будешь еще жить, уверяю тебя! - Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие. "Это Евангелие, - вспоминает А.Г.Достоевская, - было подарено Федору Михайловичу в Тобольске (когда он ехал на каторгу) женами декабристов... Федор Михайлович не расставался с этою святою 'книгою во все четыре года пребывания в каторжных работах. Впоследствии... он часто, задумав или сомневаясь в чем-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от читавшего). И теперь Федор Михайлович Пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: "Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду". - Ты слышишь - "не удерживай" - значит, я умру, - сказал муж и закрыл книгу. Я не могла удержаться от слез. Федор Михайлович стал меня утешать, говорил мне милые ласковые слова, благодарил за счастливую жизнь, которую он прожил со мной. Поручал мне детей, говорил, что верит мне и надеется, что я буду их всегда любить и беречь. Затем сказал мне слова, которые редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной жизни: - Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже мысленно! Я была до глубины души растрогана его задушевными словами, но и страшно встревожена, опасаясь, как бы волнение не принесло ему вреда. Я умоляла его не думать о смерти, не огорчать всех нас своими сомнениями просила отдохнуть, уснуть. Муж послушался меня, перестал говорить, но по умиротворенному лицу было ясно видно, что мысль о смерти не покидает его и что переход в иной мир ему не страшен. Около девяти утра Федор Михайлович спокойно уснул, не выпуская моей руки из своей. Я сидела не шевелясь, боясь каким-нибудь движением нарушить его сон. Нов одиннадцать часов муж внезапно проснулся, привстал с подушки, и кровотечение возобновилось. Я была в полном отчаянии, хотя изо всех сил старалась иметь бодрый вид и уверяла мужа, что крови вышло немного и что, наверно, как и третьего дня, опять образуется "пробка". На мои успокоительные слова Федор Михайлович только печально покачал головой, как бы вполне убежденный в том, что предсказание о смерти сегодня же сбудется. Среди дня опять стали приходить родные, знакомые и незнакомые, опять приносили письма и телеграммы... Я весь день ни на минуту не отходила от мужа; он держал мою руку в своей и шепотом говорил: "Бедная... дорогая... с чем я тебя оставляю... бедная как тебе тяжело будет жить!.." Несколько раз он шептал: "Зови детей". Я звала, муж протягивал им губы, они целовали его и, по приказанию доктора, тотчас уходили, а Федор Михайлович провожал их печальным взором. Часа за два до кончины, когда пришли на его зов дети, Федор Михайлович велел отдать Евангелие своему сыну Феде... Около семи часов у нас собралось много народу в гостиной и в столовой и ждали Кошлакова, который около этого часа посещал нас. Вдруг безо всякой видимой причины Федор Михайлович вздрогнул, слегка поднялся на диване, и полоска крови вновь окрасила его лицо. Мы стали давать Федору Михайловичу кусочки льда, но кровотечение не прекращалось... Федор Михайлович был без сознания, дети и я стояли на коленях у его изголовья и плакали, изо всех сил удерживаясь от громких рыданий, так как доктор предупредил, что последнее чувство, оставляющее человека, это слух, и всякое нарушение тишины может замедлить агонию и продлить страдания умирающего. Я держала руку мужа в своей руке и чувствовала, что пульс его бьется все слабее и слабее. В восемь часов тридцать восемь минут вечера Федор Михайлович отошел в вечность.
