С ним летел опытный штурман - гвардии старший лейтенант Грабов. И это обнадеживало. Мы ждали и мысленно подсчитывали, сколько еще у торпедоносца в баках горючего. Вначале скрывали волнение: всякое случается, придет! Но время шло, и по самым оптимистическим расчетам стало ясно, что в баках воздушного крейсера не должно остаться ни капли бензина. Никто в оставшиеся часы ночи не сомкнул глаз. Неужели сбили? Где они? Погибли? Или холодные декабрьские волны бросают сейчас резиновую спасательную шлюпку?
...Чистякова встретили над Либавой таким огнем, что нe помогло и маневрирование. Но он спланировал, как было приказано, и минировал подступы к базе.
Снаряд, разорвавшийся в кабине, изуродовал приборную доску. Заклинило управление, вышла из строя радия. Все-таки Чистяков развернул самолет и повел его, чувствуя, что скорее кружит над морем, чем выдерживает курс.
Напрягая все силы, довел торпедоносец до берега. Больше машина не слушалась. Резко снижаясь, она шла к земле. Парашютами воспользоваться было нельзя - мала высота. Да и как он, комсомолец, командир, мог покинуть самолет, когда, лишенный связи, в задней кабине оставался стрелок-радист!
Торпедоносец врезался в лес. Экипаж оказался в армейском госпитале. Узнали мы об этом через сутки.
Вернувшись в полк, комсомольский экипаж Чистякова неоднократно бомбил Либаву. Но тогда, 13 декабря, мы еще не знали о его судьбе, а брошенное Виктором слово "талисман" возымело действие.
- Ну, "талисман", а на топмачтовый с нами полетишь? - спрашивал меня Бударагин.
Куда денешься, если "талисман"? Полечу.
В Данцигской бухте
Долго ждали вылета на комбинированный торпедный, бомбовый и топмачтовый удар, а приказ поступил неожиданно. Бежим к самолетам. Летчик Иван Головчан-ский спрашивает:
- Никто ничего не забыл?
- Забыли! Фотоаппарат, - говорит штурман Зайфман. - Ну, черт с ним!
Штурман - совсем мальчишка - явно волнуется. Но вот включены моторы, начинается обычная работа, и Зайфман успокаивается. Этот самолет в варианте, когда штурман не в передней кабине, а за летчиком, вместе с нами, воздушными стрелками. Опробую пулемет, все нормально. Штурман колдует над картой.
Взлет. Ведущий нашей волны - Василий Меркулов. Я летал уже в его экипаже. Меркулов и Рензаев потопили тогда транспорт. Борзов похвалил экипаж за стремительные действия. А теперь Меркулов поведет за собой большую группу. Он кружит над аэродромом, ожидая, пока все мы пристроимся. Последний самолет только взлетает. И вдруг я слышу приказ Борзова:
- Сбор прекратить, идите на посадку.
Голос командира невозможно спутать ни с чьим другим, но я не спешу сообщить Головчанскому. Мало ли что? На одном нашем аэродроме однажды знакомый голос передал:
- Батурин, вам курс...
Хорошо, что это был многоопытный Герой Советского Союза Александр Батурин. А если бы новичок? Курс был дан под жерла четырех зенитных батарей. Потом напрасно искали автора радиограммы. Не нашли. И я молчу. Но вот земля повторяет приказ, я вижу, что самолет Меркулова разворачивается. Значит, все правильно.
- Полет отменен, - передаю по СПУ.
- Что? Отменен? Лучше бы лететь, - говорит штурман.
Это правда, лучше лететь, чем снова томиться в ожидании приказа. Ждали, впрочем, недолго.
...Мы везли фугасы мгновенного действия. Смотрю на близко летящий самолет Николая Разбежкина. Вчера с Николаем толковал командир. Иван Иванович спрашивал, давно ли младший лейтенант писал матери.
- Недели две назад, - ответил Николай.
- А вот Пелагея Николаевна беспокоится, - и Борзов протянул летчику треугольник, - старый человек, надо понимать.
В ту пору нам люди в сорок казались стариками.
- Может, пропало мое письмо? - недоумевал Николай. - Я обязательно напишу, сейчас же напишу, товарищ командир.
- Вот и договорились, - кивнул Борзов и продолжал:
- Судя по адресу, вы с комэском Шишковым оба из Башкирии. Знатный у вас земляк. Надеюсь, и вы таким станете. В партию собираетесь вступать? Вам уже двадцать два, зрелый возраст, и воюете хорошо. Если решите, буду вас рекомендовать...
И вот Разбежкин и штурман Ильиных летят на топ-мачтовый удар, летят в одном строю с Героями Советского Союза Борзовым, Котовым, Шишковым, Ивановым, Бударагиным, рядом с опытными Меркуловым и Рензаевым, с успевшими себя проявить в яростных боях Гагиевым и Демидовым, Скрябиным, Головчанским, Чистяковым...
Свои бомбы, когда они сброшены, не видишь. Но бомбы Разбежкина - вот они, летят в воздухе, плашмя бьются о воду, потом еще и еще раз и ударяются в борт транспорта. Взрывы потрясают транспорт, он рушится, и невозможно оторвать взгляда от тонущего судна. Звучат новые взрывы - гвардейцы громят караван, прорывающийся к Либаве.
В следующем полете Разбежкин действовал в паре с экипажем старшего лейтенанта Филимонова. На самолете Разбежкина разнесло снарядом мотор. А тут еще беда: транспорт успел отвернуть от филимоновской торпеды. Комсомолец Разбежкин на поврежденной машине пошел в атаку. Правда, ему не удалось на одном моторе под огнем точно нацелить самолет, но одна его бомба взорвалась в корме, и поврежденный транспорт потерял ход.
После этого вылета Борзов выдвинул младшего лейтенанта командиром звена.
Готовилось собрание комсомольского актива дивизии, и в полк позвонил Григорий Захарович Оганезов.
- Иван Иванович, - сказал Оганезов, - мне доклад делать на активе, попросите, чтобы Калашников, Букин и Белов подготовили заслуживающие внимания факты.
- Передам, Григорий Захарович, но пока ты запиши несколько фамилий: Разбежкин, Ильиных, Головчанский, Скрябин. Настоящие комсомольцы, отважны в бою.
- А дисциплина?
- Уставная.
- А общественная работа?
- Хочешь послушать хорошую политическую информацию - приходи утром, когда ее проводит Головчанский. Агитаторами являются Ильиных и Скрябин. Ну, а если не забыл, что тебя мы пригласили на новогодний вечер, то увидишь большой концерт.
Борзову не надо лезть в записные книжки, он все время с гвардейцами, знает их и гордится талантами подчиненных.
Потом, на комсомольском активе, когда начались прения, Иван Иванович слушал рассказ политработника Добрицкого о том, как живут комсомольцы в другом минно-торпедном полку.
- Молодости подчас в комсомольцах не чувствуется, - говорил Добрицкий. - Вот пришли в клуб - не танцуют комсомольцы, а если комсорг - и подавно: "стыдно, неудобно". Рано стареете, товарищи. Такая "серьезность" толкает к казенщине. Полюбили комсорги директивы давать. Получается так: даю комсоргу дело, он вызывает заместителя, дает указания, тот в свою очередь дает указания комсоргам подразделений и т. д. Все дают директивы. Где уж тут работать!
"Метко замечено, - думает Борзов, - но в Первом гвардейском директив, писанины минимум. Каждый комсомолец делает то, что может. Потому и политическая активность высока, и спорт развит, и художественная самодеятельность постоянно действует". Об этом рассказал активу Калашников.
"Вы летите ведущим"
Командирской обязанностью считал Борзов вовремя заметить у подчиненных такие качества, как инициатива, организаторские способности, нешаблонность тактического мышления, вовремя повышать молодых пилотов в должности. Радовался Борзов назначению командиром эскадрильи Михаила Шишкова. Ведь двадцатитрехлетний комэск лишь за полгода прошел путь от новичка до мастера торпедной атаки. Но это не случайность. Борзов растил командиров звеньев и эскадрилий постоянно, растил внимательно и заинтересованно.
Вслед за выдвижением Шишкова, Иванова и других авиаторов Борзов обратил внимание на Александра Гагиева. Он летал на минирование и торпедный удар одиночным экипажем. В топмачтовых атаках бывал ведущим пары, четверки. Для лидирования больших групп еще, казалось, было рановато. Однажды Борзов прорабатывал задание на комбинированный удар большой группой. Разыграли бой с конвоем. Вначале Борзов рассказал, как будет действовать сам, затем о своих действиях доложил каждый экипаж. Отработали взаимосвязь, взаимоподдержку, очередность и последовательность ударов. Уже прогревали моторы, когда командир дивизии сообщил, что прилетает командующий, и приказал послать ведущим кого-либо из комэсков. Закончив переговоры с командиром дивизии, Иван Иванович сказал:
