Если все именно так, значит, незачем, приковывая к "oобе внимание, набирать высоту или разворачиваться. Полет следует продолжать вот так, над островерхими крышами, доворачивая самолеты к порту, к рейду. На шоссе у закрытого железнодорожного шлагбаума стояла колонна автомашин и мотоциклов. Сотни гитлеровцев, задрав головы, смотрели на самолеты, ничего не предпринимая от неожиданности. Летчик хорошо видел их лица. Пианов-уже на земле-утверждал, что особенно ему но понравился один, с красным носом. Шутка шуткой, но Пресняков вел самолет в нескольких метрах от дымовых труб. Да, поволновались и Пресняков, и Иванов, и Склярочко, и экипажи Скрябина и Филимонова.

...Все в порядке, город уже позади. Иванов удивляется, что прошли без происшествий. Вспоминает, что в норные дни войны сюда летали однополчане Ефремов, Гречишников, Плоткин, Борзов, Пятков. И он, Николай Иванов, тоже летал - воздушным стрелком в экипаже Бориса Громова.

Прямо по курсу внизу большое портовое хозяйство, склады, автомашины, работающие краны на причальных стенках. 

А что там впереди? Очертания смазаны дымкой. Пресняков протер глаза: не мираж ли? .

- Это же лодка! - не веря еще самому себе, кричит Иванов. - Подводная лодка...

- Атакую подводную лодку! - передает Пресняков ведомым.

И тут же из дымки выплывает... вторая подлодка. Алексей Скрябин сразу же устремляется к ней. Приходится пожалеть, что у Скрябина и Филимонова не торпеды, как у Преснякова, а бомбы-пятисотки. Охотились-то за другой целью!

- Курсовой - девяносто. Ход - три узла. Доворот на пятнадцать градусов влево, - передает Иванов исходные данные.

Пресняков быстро выполняет заданный Николаем до-ворот, сближается с подводной лодкой. В поле зрения появляется и сразу же открывает огонь транспорт и сторожевой корабль. Перед торпедоносцем Преснякова сноп трассирующих пуль и снарядов. Филимонов, чтобы помочь ведущему, взмывает, затем, снижаясь, поливает огнем всех передних точек палубу и надстройки сторожевика. Волей-неволей противник переносит огонь на Филимонова. А Пресняков тем временем вышел на боевой курс.

- Бросил! - выдыхает Николай Иванов и тут же приказывает стрелку-радисту:

- Фотографируй.

Подводная лодка - рукой подать. На палубе трое держатся за леера, смотрят вверх...

Александр Пресняков и Николай Иванов никогда не видели так близко лица врагов. В глазах немцев - страх и удивление. Наверное, не могли прийти в себя: как это советские самолеты атакуют их с самой неуязвимой стороны, со стороны военно-морской базы.

Круто развернув самолет, Пресняков искал взглядом только что атакованную лодку.

- Взрыв! - хором прокричали Иванов, Скляренко и воздушный стрелок Лепехин.

Пресняков и сам уже видит пламя, черный дым солярки и вздыбленную корму подводной лодки. Это конец. Иванов не может унять радость.

Бой продолжается. Вторая подводная лодка спешно погружается. Когда две "пятисотки" Алексея Скрябина, рикошетируя, пролетают над рубкой и рвутся неподалеку, лодка скрывается в пучине.

Гидроудар лодка испытала немалый. Однако уничтожена ли она? Скрябин не знает этого, и никто не знает, но он недоволен собой.

- Эх, на пять бы секунд раньше, и потопил лодку, - говорит Алексей. - А сейчас терзайся от мысли, что ушла...

Самолеты Преснякова и Скрябина не получили серьезных повреждений. А в крыльях самолета Филимонова невооруженным глазом видны крупные пробоины.

- Долетишь? - спрашивает Пресняков.

- Все нормально, долечу, - отвечает взволнованный летчик. - Вот только сердце...

- Что? - с тревогой переспрашивает Пресняков. - Кто-нибудь ранен в экипаже?

- Сердце, говорю, болит: неужели всплывет вторая? Пресняков больше ни о чем не спрашивает. Все и так ясно. Если молодой летчик, возвращаясь из такой переделки, думает о результатах удара - значит, все в порядке. Будут у него победы.

...Борзов не скрывает, что доволен. Он пять, десять минут рассматривает фотографии. Расспрашивает о курсовом угле атаки, о том, как отходили от цели. Необходимо, чтобы все летчики сегодня знали, как надо действовать. Ведь через несколько часов в небо снова уйдут торпедоносцы.

- Обедайте, отдыхайте накоротке, и пойдем вот сюда, - говорит Борзов и показывает на карте самый дальний маршрут.

После очередной победы фронтовой поэт написал такие стихи:

Торпедоносец Иванов

Фашистов в море бить здоров.

И он смеется в меру сип,

Он делал немцам оверкиль,

И от его улыбки тоже

Фашистов драл мороз по коже.

Экипажу Преснякова неоднократно доводилось попадать в трудные переделки. Однако в такой, как 24 июля, они еще никогда раньше не бывали. Вылетала четверка торпедоносцев во главе с Пресняковым без предварительной разработки. Начальник штаба указал Александру место и время обнаружения конвоя разведкой, его курс и скорость.

- Маршрут проложите в воздухе, - сказал Люкшин.

Линию фронта прошли благополучно. Когда оборвался лес, Иванов увидел почти одинаковой конфигурации бугры без каких-либо следов травы.

- Неужели самолетные капониры? - вслух подумал Иванов. - Не иначе площадку для "фокке-вульфов" делают, чтобы нас встречать. А может, уже и зенитки поставили?

Как в воду смотрел Иванов: с разных сторон одновременно ударили зенитные автоматы и пулеметы.

- На бреющий, - приказал Пресннков ведомым и сам прижал самолет к земле. Впереди - одинокая береза. Рванул на себя штурвал, но не успел избежать удара. Треск заглушил выстрелы. Только гул моторов свидетельствует о том, что полет продолжается. Снова удар, но слабее. Посыпались куски плексигласа. В кабину ворвался поток встречного воздуха. Пресняков охнул от острой боли. Не мог открыть глаза. Кровь заливала лицо.

- Командир, высоко от земли оторвались, - услышал летчик взволнованный голос Скляренко.

Пресняков чуть отдал штурвал и провел левой рукой по глазам. Пальцы ощутили кровь. Понемногу стал видеть. Прочные стекла кабины разбиты, пол завален ветками, корой и листьями. Дребезжит капот-обтекатель на левом моторе. На крыльях, неизвестно за что зацепившись, висят ветки березы. И с левым мотором неладно: греется сверх всяких норм. Торпеду пришлась сбросить на лес.

- Скляренко, доложи состояние самолета и самочувствие.

- Повредило стабилизатор, сорвало остекление кабины и антенну. Связи ни с кем не имею, ведомых не вижу, - сообщает старший сержант.

Особенно опасно повреждение стабилизатора, на нем крепятся рули глубины.

- Николай, почему молчишь, как себя чувствуешь? Коля, если слышишь, нажми световую сигнализацию.

Молчание. И лампочка не загорается. Что с Ивановым? Ранен? Без сознания? Или убит разорвавшимся в кабине снарядом?

- Коля, дорогой, отзовись, - кричит Пресняков. Все напрасно.

Линия фронта пройдена. Вот наконец аэродром. Пресняков выпускает шасси, хотя и не верит, что это удастся. Индикатор свидетельствует, что вышли все три колеса, но сомнения не рассеяны.

- Будем садиться на грунт! - со всем возможным в такой обстановке спокойствием сообщил Пресняков.

...Колеса коснулись земли. Все, кажется, нормально. Вдруг нос торпедоносца начал быстро опускаться. Пресняков едва успел выключить зажигание и рвануть штурвал на себя, как почувствовал удар, затем самолет передней кабиной начал вспарывать землю. Подвернулось левое шасси, не выдержав нагрузки, подломилось и правое. Летчика бросило на жесткие переборки. Все же он выбрался из самолета. В проеме полуразрушенной кабины залитый кровью штурман. Жив! Александр оттащил друга от самолета, бросился к Скляренко, зажатому в турели. Подбежавшие матросы освободили тяжело раненного стрелка-радиста из металлического плена.

Иванов потерял много крови, но ранения в голову оказались, к счастью, не очень опасными. Во всяком случае оптимизм и юмор не покинули Николая. Первое, о чем спросил, когда пришел в себя, это о березе.

- Саша, а березу ты довез до аэродрома?