Но Петя не внемлет угрозам. Подстрекаемый Понедельником и Вторником, он во время ночного дежурства по редакции пытается пропихнуть в номер свободолюбивую статью. Бдительный метранпаж снимает трубку, вызывает 2-12*, и террориста увозят в психушку. Понедельник и Вторник в восторге. До сих пор их подрывная работа ограничивалась чтением "Архипелага", а теперь в их рядах есть настоящий узник совести, о котором - голубая мечта! - вдруг да расскажет "Голос Америки". Аня плачет или, проще сказать, глаза ее обращаются в источники слез.
______________
* "Два-двенадцать" - цитата из фильма В. Хотиненко "Зеркало для героя" (среди кандидатур на экранизацию "Дома Архитектора" мелькала и эта; 2-12 было всунуто в текст, чтобы сделать кандидатуре приятное, потом кандидатура отпала, а цифры остались) - там мирные граждане в минуты идеологической опасности соединялись по такому номеру с известными органами. Вряд ли, однако, В. Хотиненко знает, что уже у него это - цитата. Из "Белой гвардии". Именно по этому номеру звонит неизвестный из "аппаратной" гетманского дворца в штаб мортирного дивизиона, чтобы сообщить о побеге гетмана. Кроме того, 212 - это код Манхеттэна.
А в город между тем пришли неприятности. Дело было так. В горкоме, на очередном дремотном партсобрании, персек бубнил доклад "Об ухищрениях Флакка со словом "Rex"", глава местной ГБ Белухин готовился поднять навязший на зубах вопрос о Плотине и метафизическом превосходстве идеограммы над буквенным письмом, а инструктора, как обычно, читали под столами Элиота да переводили из "Cantos" Паунда. Тут впорхнула оперативная ворона, носящая рабочее имя Джонатан Ливингстон, и шепотом каркнула Красухину в ухо. Красухин встал, подошел к телефону, буркнул: "Барышня, соедините", с кем-то скупо перемолвился, после чего стало известно, что Архитектор снесся с Москвой и просил разрешить ему выезд в "государство смерти Израиль". Энские власти не очень верили в существование Израиля, но заявление, однако, налицо. Самый догадливый из отцов понял вдруг, что Архитектор - еврей ("Как интересно, я никогда не видел живого еврея!"); завитал дух беспокойства: снова что-то сносить, возня, хлопоты, затраты. Но отцы еще не поняли, насколько ужасающи ожидающие их последствия.
Всем, разумеется, известно, сколь много замечательных построек числится за Архитектором. Автовокзал, аптека, баня, библиотека. Хуже того, городской театр и Дворец пионеров. Но сильные града сего не в состоянии сообразить, что размашистому таланту Архитектора они обязаны святынями: зданиями КГБ, горкома и, страшно вымолвить, роскошным Домом, в котором они все живут, которому позавидовала бы и столица. Жить стоило бы только затем, чтобы жить в таком Доме. "Отцам" и в голову не придет, что к их Царь-Дому мог приложить руки какой-то конкретный архитектор, будь он даже таким знатным и уважаемым, как наш.
Наплакавшись, Аня берет себя в руки (каламбур) и идет к Архитектору, который известен своими либеральными порывами и мог бы спасти Петю. Архитектор сразу вспоминает симпатичного юношу, чей дагерротип Аня прижимает к груди. После той встречи на гладком месте Архитектор испытывает что-то похожее на угрызения совести: не смог утешить парня, не нашел нужных слов. Он соглашается похлопотать за Петю. Завтра же.
Басинский (генерал Басинский - годы не прошли даром) занимает теперь весьма солидный пост в союзном ГБ. Ведает, в частности, вопросами въезда-выезда и всылки-высылки. С тех пор, как стало известно о репатриационных интенциях Архитектора, Басинский проявляет к нему живейший интерес. Майор Лекух, тайное доверенное лицо Басинского в Энске, сообщает ему обо всем, что связано с Архитектором (вряд ли стоит добавлять, что о встрече Архитектора с Аней Лекуху сразу доложила специально тренированная ворона (цитата)). История с Петей Басинскому нравится. Отказ облегчить юную участь станет последней каплей. Басинский как раз прекрасно знает, какие дома канут в Лету, если Архитектор канет в Израиль. Это козырь Басинского, его шанс отмстить и самому пакостному из всех городов России, и лично Красухину. Теперь Басинский сделает все, чтобы Архитектор уехал, а его старый враг остался с разбитым корытом на фоне энских развалин. Басинский вызывает московского корреспондента "Нью-Йорк Тайме" Хоффмана и дает ему материал для первополосной статьи в завтрашний номер (выпустят ли красные свободолюбивого Архитектора?), обещая Хоффману выслать его за это домой, на свободу. Хоффман жалуется, что завтрашняя первая полоса будет занята речью Президента, но Басинский резонно отвечает, что это ерунда: он сам свяжется с ФБР (спецслужбы прекрасно находят общий язык), и Президента передвинут.
Потом Басинский идет к высшему начальству и говорит, что делать нечего: Архитектора надо выпускать, ибо о нем уже завтра начнет шуметь Америка. Не давать же ей лишний повод поволить о правах человека. Еще один довод Басинского в разговоре с начальством: "К тому же он по счету десятый..." "Но мы ведь десятых травим пирожными?" - "Нет, по инструкции мы девятых травим, а десятых выпускаем..."* Процесс пошел. В Энск летит жесткая депеша: пусть Архитектор едет, торговаться не надо, на уступки не идти. И, кстати, не забыть, что все его творения должны быть снесены как дело рук врага и наймита. И потому, когда Архитектор приходит просить о Пете (ему не привыкать выступать в этой роли: в городе с ним считались и иногда шли на мелкие уступки), в горкоме и ГБ разводят руками: выше Москвы не плюнешь.
______________
* Подобная путаница была довольно распространенным явлением, о чем и молчит великое множество документов из архивов госбезопасности. Лишь в последнее время предано огласке немалое число свидетельств, из которых следует: отравление зачастую применялось к тем, кто должен был отправиться в эмиграцию, и наоборот (жертвой путаницы между девяткой и десяткой пал, например, Максим Горький). Ряд экспертов склонны трактовать эти факты как проявления элементарного непрофессионализма и халатности сотрудников ГБ.
На деле, конечно, речь должна идти о более тонких материях. Добрыми тысячелетиями упрочалась мистическая связь между девятью и десятью. Взаимозависимость этих чисел и невнятность границы между ними будут явственно обнажены, если обратиться к т. н. "феномену вала". Вот что пишет по этому поводу академик М. П. Алексеев, комментируя роман Метьюрина "Мельмот Скиталец": "Периодически набегающая на берег во время прибоя наиболее сильная и высокая волна у некоторых народов считалась девятой ...> Однако в Древнем Риме, а затем и в Италии такая волна считалась десятой, а не девятой. ...> "Десятый вал" (Frutto, ondo decumano), встречается также в итальянской литературе ...> В английской литературе обе традиции смешались: Э. Берк говорит о "победоносной десятой волне", А. Теннисон - о "девятой" ...> Для Метьюрина, очевидно, привычным словосочетанием было не "девятый", а "десятый" вал.
Интересно, что операции, связанные с применением отравленных пирожных, нередко фигурируют в гэбэшных отчетах под кодовым названием "девятый вал". Более того, известны случаи, когда агенту было достаточно получить из центра открытку с репродукцией известного полотна Айвазовского, и он знал, как поступить с объектом внимания.
Что касается лиц, отпускаемых в эмиграцию (то есть "десятых"), то в 1983 году, когда случаи путаницы стали особенно часты, была издана спецпамятка, которую сотрудники определенных отделов обязаны были знать наизусть. Ряд экспертов считает, что текст памятки, прозрачно ориентированный на поэтический строй элегий Овидия, принадлежит перу Ю. Андропова или, во всяком случае, прошел его редактуру. В то же время известна версия об авторстве Я. Персикова, будто бы сподвигнутого к этой работе личным обещанием председателя КГБ выпустить автора "Белоснежки и семи гоев" в Израиль. На эту версию работает, по существу, лишь один аргумент: памятка прибегает к приему, призванному ослабить процесс взаимоперетекания цифр: число десять прямо не называется.
Вот изгоняется смерд, всех прочих презренней, в Тартары.
