Когда он переступил порог, его накрыло облако тяжелой, теплой вони. Хотелось зажать нос, вдыхать только через рот. Преодолев первую реакцию, он осторожно втянул в себя воздух. Пахло плотью — не потом, не затхлым запахом одежного шкафа, но чем-то похожим. Гниющим телом.

Дыша через рот, Пол прошел по коридору навстречу свету, вспыхнувшему в ближайшей комнате. Не стоит засиживаться в гостях, подумал он. Как люди могут жить в такой вони? Что-то старуха скажет по этому поводу, попытается извиниться, конечно. Однако она преспокойно распаковывала в кухне покупки.

— Садитесь, дорогой. Чайник вот-вот закипит.

На улице день, но занавески плотно сдвинуты, и единственный источник света — голая, без абажура, лампочка. Пол пристроился на краешке стула у кухонного стола и вновь осторожно вдохнул этот воздух. Вонь защекотала ноздри.

Кухня несколько запущена, всюду громоздятся банки и кружки, но с виду кухня как кухня. Откуда же этот запах? Ему представляются обнаженные, истекающие потом тела, притаившиеся во всех остальных уголках дома.

— Где-то тут у меня были бисквиты, куда ж я их дела? Вы пьете с молоком и сахаром?

Старуха шустро снует между раковиной и столом, а Пол вновь теряет ориентацию в пространстве и пытается припомнить, где он находится, какой нынче день недели, что за страна.

— Молока, дорогой?

— Я видел вас вчера в ресторане, верно? — спрашивает он вдруг.

— Да, дорогой, именно там. Иногда я хожу туда по вечерам, если кто-нибудь согласится посидеть с Альбертом. Это мой внук. Вы скоро с ним познакомитесь.

Хозяйка раскладывает на тарелке печенье.

— Где вы еще побывали? — любопытствует она.

— Проезжали Эдинбург, — отвечает он.

— Жуткий город. Полным-полно чужаков. А чем вы занимаетесь в Штатах?

Пол мысленно повторяет ее слова, прежде чем ответить.

— Раньше я преподавал, — говорит он. На мгновение перед ним всплывают классная комната на третьем этаже школы, ободранные пластиковые окна, стулья из хромированной стали, светло-коричневые парты, привинченные к полу, карта Америки, портрет Линкольна на дальней стене. Старшеклассники смотрят на него, ждут его слов.

— Замечательно. Педагог — благородная профессия, — восхищается старуха и ставит возле его локтя кружку. — Вот сахар, если любите сладкий.

Она ставит на стол вторую чашку и садится напротив гостя.

— А что вы преподавали?

— Историю.

— Даты. Вот как. Альберт любит даты… Дети у вас есть?

— Нет, — отвечает он, недоумевая, как и зачем попал сюда.

— Дети — и благословение, и проклятие. Чего только с ними не случается! Но маленькие — это прекрасней всего на свете. Вы маленьких учили?

— Подростков.

— С ними нелегко.

Пауза. Старуха подается вперед, всматриваясь.

— У вас усталый вид, — замечает она.

— Что такое?

— Усталый вид, дорогой, вон как веки набрякли. Плохо спите.

Внезапно Пола охватывает гнев. Он готов наорать на старуху. Какого черта она к нему лезет? Но лицо ее дышит такой откровенностью, что его вспышка тут же угасает. Нет, она вовсе не оценивает, не судит.

— Перемена часовых поясов, — оправдывается он.

Отхлебывает глоток чая. Вонь становится ощутимее. Того гляди стошнит.

— Свежую баранину ели когда-нибудь? — спрашивает хозяйка.

Пол качает головой.

— Самое лучшее мясо. Моя подруга Сибил берет прямо с бойни. Розмарин, капелька мятного соуса. Вкуснятина. Приходите к нам на обед. Небось в гостинице вас не угостят настоящим шотландским мясом.

Запах становится невыносимым, кружится голова.

— Который час? — спрашивает он.

— Рано еще, дорогой. Только перевалило за половину восьмого.

— Пора возвращаться.

— Что за спешка? — Она помешивает ложечкой чай. — Вы же просто вышли прогуляться спозаранку, верно?

Он заставляет себя поднять глаза.

— Жена уже проснулась, наверное, — мямлит он. — Надо идти. — И подымается со стула.

— Ну, раз вы торопитесь… Какая жалость, только пришли… Ладно, жду вас завтра, непременно. В два часа, на обед. С утра будет дождь.

— Не знаю, право…

— Не стоит волноваться заранее. — Она успокоительно поглаживает его по плечу. Каким-то образом они уже оказались в передней. — Холодает. К концу недели весь город будет в инее. Вот тогда лучше сидеть дома.

Она открывает входную дверь. Пол выходит на улицу, вдыхает морозный воздух, но это не приносит облегчения.

Добравшись до конца мощеной улочки, он смотрит по сторонам в растерянности: как он попал сюда? На вторые этажи тесно прижавшихся друг к другу домов ведут наружные лестницы, из приземистых труб валит дым. Мимо проезжает мальчуган на велосипеде. Пол смотрит вслед маленькой фигурке и решает свернуть за угол вслед за ней.

Он идет на шум людских голосов до самой Маркет-стрит. На площади торговцы уже расставляют прилавки с зеленью и старыми книгами. Продавец придерживает рукой шест с афишей и читает «Откровение» Иоанна, жена стоит рядом и молча подает книги покупателям. Пересохший фонтан, изъеденный морской солью. Пол медленно идет мимо столиков с пирожками и посудой, на ходу принюхиваясь, пробуя местный воздух.

— Где ты был? — вскрикнула Эллен, едва он вошел в вестибюль. — Где, где ты пропадал?

Он посмотрел на нее, взглядом пытаясь выразить мольбу.

— Пол, — с трудом выговорила она, обхватила его руками, заставила опустить голову себе на плечо. — Почему ты меня не разбудил? Что происходит?

Он испробовал уже все слова, пытаясь описать жене свое состояние. Что остается — лишь повторять их вновь. Какой эгоизм! До каких пор он будет искать у нее утешение и надежду, в которые сам не верит?

Давно пора покончить с этим.

Но он цепляется за Эллен, все сильнее прижимает ее к себе, потому что сказать ему нечего.

Утро они провели у себя в номере. Пол сидел в кресле у окна, Эллен читала газету. Она позвонила в библиотеку и сообщила куратору, что приступит к работе на день позже.

С годами она вроде бы научилась справляться с его недугом. Прочла множество книг и статей, посвященных симптомам депрессии и ее лечению, говорила с врачами, к которым он обращался, исследовала проблему — она ведь настоящий ученый. Теперь жене были известны все клинические подробности, и она постоянно напоминала, что вся проблема в лекарствах, болезнь поддается лечению, надо лишь дождаться, чтобы врач подобрал правильную комбинацию.

Из окна Пол увидел, как человек на той стороне улицы опускает письмо в почтовый ящик, и задумался над тем, как пахнет изнутри его кожаная перчатка. Поднес ладонь к носу, принюхался.

— Позвонить доктору Гормли? — осторожно предложила Эллен.

Взгляд его, оторвавшись от окна, замер на шерстяной обивке кресла, где узкие полоски пыли чередовались с темно-синими нитями. Он покачал головой.

Ночью он не мог уснуть и пошел в туалет. Несколько капель мочи брызнуло на край унитаза, и он опустился на четвереньки, принюхиваясь. Потом обнюхал щели между плиток пола, сырой коврик на полу, нижнее белье жены, волосы и чешуйки кожи в сливе ванны. Провел пальцами по задней стенке аптечки, попробовал на язык серовато-белую пыль. Нет, ничто не напоминало вонь, которую он ощутил утром в том доме.

На следующий день с утра зарядил дождь, как и предсказывала старуха. Ланч они ели в полупустой столовой отеля. За дальним столиком супружеская пара из Германии о чем-то негромко спорила, склонившись над картой. Эллен предложила мужу пойти в библиотеку вместе с ней: он бы почитал английские газеты. Ей и нужно-то поработать всего денек-другой, сказала она, а потом можно поехать на поезде в Эдинбург, как следует посмотреть столицу.

К краю ее чашки пристала чаинка; тающее масло блестело; черная муха терла лапки на белой скатерти. Пол вообразил читальный зал библиотеки и тут же ощутил страх перед ожидавшей его несвободой — знакомый страх оказаться в каком-то конкретном месте, стать вдруг заложником собственного выбора.