После похорон скорбящему предстоит нелегкий труд - начать собирать осколки своей разбитой души и восстанавливать себя как личность, с ее достоинством и исключительностью. До этого момента он повторял себе, что человек ничем не лучше скотины и что все - суета; но вдруг Галаха заставляет его вспомнить об антитезе: "Ты, Бог, выбрал человека с самого начала, и Ты счел его достойным стоять перед Тобой". В завершающей Йом Кипур молитве "Неила" это подтверждение космической роли человека следует сразу за его уничижением - цитированием стиха из Экклезиаста, приведенного выше.
Да, говорит Галаха, смерть действительно безобразна и страшна; да, смерть преследует каждого человека, стараясь уничтожить его, со всеми его стремлениями и надеждами; все это так. Наше существование хрупко, и воздействие наших жизней на мир преходяще. Тем не менее смерть не должна повергать нас в прострацию и уныние. Мы не должны поддаваться отчаянию и жалеть самих себя. Наоборот, человек должен принять вызов, который бросает ему смерть, преодолеть себя и строить, зная, что он может и не увидеть величественное здание; сажать, зная, что он может и не вкусить от плодов; исследовать, развивать, обогащать не для себя, но для грядущих поколений. Есть работа, которую нужно сделать для своей семьи и для своей общины. Религиозный еврей в особенности способен ассоциировать свою жизнь с предназначением сообщества Торы, которое вне времени. Как ни кратки наши годы, жизнь приобретает вневременную ценность, если мы участвуем в передаче Традиции. Индивидуум и общество Индивидуум смертен, но "Кнессет Исраэль" - "еврейское сообщество" бессмертно. Галахический принцип "общество не умирает" (Темура 15б) основан на концепции, согласно которой существование "Кнессет Исраэль" как метафизического единства не зависит от физического существования его отдельных членов.
Каждый индивидуум важен по отдельности. В самом деле, тонкие галахические правила траура в период авелут вытекают из того, что Тора воспринимает каждого человека как маленький мир, микрокосм. Смерть каждого индивидуума лишает общий спектр сообщества особого, незаменимого цвета. Высказывание "тот, кто спас одну жизнь в народе Израиля, как будто бы спас целый мир" (Санhедрин 4:5) следует понимать именно в этом смысле. Тем самым, последствия смерти необратимы и невосполнимы.
Тора, однако, признает и реальность еврейской общины, которая есть нечто большее, чем просто собрание многих. Скорее она представляет собой метафизическое единство, индивидуальность, а не просто конгломерат. Община обладает чертами личности. И Земля Израиля была дана не отдельным людям, а Кнессет Исраэль. И Авраам получил землю не как отдельный человек, а как отец будущего народа. Это звучит странно для эмпирического социолога, но в этом нет ничего необычного для галахиста и мистика, для которых Кнессет Исраэль - живая, любящая и сострадательная мать.
Смерть обрывает человеческую жизнь, но наш уникальный вклад, наше влияние, наши мечты и надежды продолжают реализовываться через Кнессет Исраэль. Слова, которыми мы традиционно утешаем скорбящих ("Да утешит тебя Всевышний среди скорбящих Сиона и Иерусалима"), призывают человека присоединиться к тяготам всего сообщества, почувствовать его боль и утешиться верой в будущее освобождение.
Таким образом, осознание своей смертности не только не освобождает человека от его обязательств, но, напротив, усиливает его роль как исторического существа и обостряет его моральное восприятие. Жизнь - это вызов и возможность. "День короток, работники ленивы, награда велика, Хозяин строг и требователен" (Мишна Авот 2:4).
Если перед погребением, во время анинут, человек скорбит в смятении, и скорбь эта отрицает его собственное достоинство и исключительность, то после погребения скорбь просветлена осознанием человеческого величия и избранности. Кадиш
Поворотный момент, при котором анинут переходит в авелут, отчаяние - в печаль, самоотрицание - в самоутверждение, знаменуется Кадишем, который читается при погребении.
Кадиш отмечает начало новой фазы в трауре. Это храбрый, героический траур, содержащий в себе надежду на Божественное спасение. Какая связь между провозглашением хвалы Богу и похоронами? Посредством Кадиша мы восстаем против смерти и ее страшных сетей, которые она плетет вокруг человека. Когда скорбящий читает "Йитгадаль ве-йиткадаш шмей рабба" - "Да возвеличится и освятится Твое великое Имя", - он провозглашает приблизительно следующее: как бы сильна ни была смерть, как бы уродлив ни был конец человеческой жизни, как бы страшна ни была могила, как бы бессмысленно и абсурдно ни выглядело все, как бы глубоко ни было отчаяние, - мы объявляем торжественно и публично, что мы не сдаемся, что мы продолжим дело наших предков и не будем удовлетворены, пока не достигнем полного осуществления нашей конечной цели - установления царства Божия, воскрешения мертвых и вечной жизни.
Сидящий шива совершает тшуву
(перевод статьи р.Авраама Бесдина, представляющей собой изложение лекции
р.Соловейчика)
Тшува по отношению к человеку
Тшува по отношению к Богу
"Издалека Господь явился мне"
На следующий день - мимохорат
Соблюдение семидневного (шива), тридцатидневного (шлошим) и годового (в случае смерти родителей) траура - это не только катарсис скорби, но и переживание переоценки собственной жизни, раскаяние. Авелут (скорбь) непременно является выражением тшувы (раскаяния). Скорбящее сердце есть сердце кающееся, а кающееся сердце ищет искупления. Скорбь мыслящего человека наполнена глубоким чувством вины. Не случайно многие законы "семи дней траура" (запреты мытья, умащения тела, ношения обуви и интимной близости) напоминают законы Йом Кипура - дня, когда евреи взывают ко Всевышнему о прощении.
Какие же грехи хочет искупить скорбящий? - Те, что он совершил в своих отношениях с умершим и в своих отношениях с Богом. Тшува по отношению к человеку
Мы, как правило, запаздываем со своими суждениями о людях, вещах и событиях. Лишь ретроспективно мы открываем для себя истинную ценность того, кого уже больше нет с нами. Это запоздалое понимание особенно болезненно, трагично. Пока человек был рядом, пока он был доступен для общения, мы лишь отчасти понимали его. Осознание его особости, его ценности для нас приходит в тот самый момент, когда он покидает нас, скрываясь в т тогда мы с болью спрашиваем себя: "Что он значил для нас? Почему мы так подавлены и растеряны?"
Подобные вопросы, которыми задается скорбящий, особенно мучительны, поскольку наполнены чувством вины. "Почему я не спросил себя об этом вчера или год назад? Почему я был так невнимателен к этому человеку, до такой степени не ценил его?" Мы протягиваем руки, чтобы обнять его, но между нами уже пропасть. Все, что угодно, мы бы отдали теперь за пять минут общения с ним, за возможность излить ему свою душу, загладить вину, сказать недосказанное, сделать несделанное. Если бы мы только могли... Но, увы, уже поздно. Тщетны старания перебросить мост через пропасть, разделяющую нас, как тщетны были попытки учеников пророка Элияhу найти своего учителя, вознесшегося в буре на небо. Три дня они искали его в горах и долинах, но так и не смогли найти (Книга Царей ИИ 2:17).
Говоря о вине, мы не имеем в виду людей черствых и равнодушных; такие редко предаются раскаянию. Речь идет о людях, привязанных к своим близким, но в глубине души ощущающих ущербность своих взаимоотношений с ними и сожалеющих об утраченных навсегда возможностях исправить это. Тот, кого не терзали подобные чувства, не пережил в полной мере авелут.
Талмуд в трактате Брахот (42б) рассказывает нам странную историю. Когда Рав (основатель Вавилонской академии в Суре) умер, его ученики шли в траурной процессии к месту его погребения. На обратном пути они остановились у реки Данак, чтобы поесть хлеба. Завершив еду, ученики стали обсуждать галахический вопрос, следует ли им произносить зимун (приглашение, объединяющее всех присутствующих для благословения после еды), учитывая, что при трапезе они объединились случайным образом. Когда выяснилось, что они не могут решить эту проблему, Рав Ада бен Аава встал, надорвал еще раз свою одежду, уже один раз надорванную в знак скорби, и сказал: "Рав умер, а мы даже не научились у него простейшим правилам произнесения благословений!" Так, едва похоронив своего учителя, ученики обнаружили свою зависимость от него. Почувствовав заново тяжесть своей утраты, они отдали бы свои жизни за кратчайшую возможность поговорить с ним.
