Но тут женщина увидела лицо своего мужа и остановилась как вкопанная. Все другие мысли мигом вылетели у неё из головы. Он был мертв. Лицо его стало тихим и спокойным; на нем лежала печать той неземной умиротворенности, которая не оставила Элеоноре ни малейших сомнений в том, что Роберт скончался. Она поняла это даже прежде, чем до её сознания дошло, что в этой абсолютной тишине она не слышит уже ставшего привычным хриплого дыхания, с трудом вырывавшегося из груди больного. Все еще ощущая нереальность происходящего, Элеонора смотрела на просветлевшее лицо мужа и не чувствовала ничего, абсолютно ничего – ни печали, ни удивления. Ничего. В голове у женщины крутилась единственная мысль: «Теперь не надо разводить огонь в камине».

За окном первый проснувшийся дрозд издал в предутреннем сумраке несколько пробных трелей, звуки которых переливались, как росинки на траве, а потом запел в полный голос. Теперь уже незачем держать окна на запоре, подумала Элеонора. Внезапно её охватило непреодолимое желание немедленно глотнуть чистого, свежего воздуха, и она, подойдя к окну, настежь распахнула створки, впуская в спальню мягкие, душистые ароматы рассвета. Элеонора закрыла глаза и вздохнула полной грудью. Как странно, что эта упоительная свежесть, которая, проникая в легкие, бодрила, как доброе вино, могла стать смертельной для больного! И тут Элеонора услышала, как Энис тихонько вскрикнула:

– Госпожа! Посмотрите!

Элеонора обернулась. Несколько минут назад Энис тоже проснулась и, подойдя к постели, чтобы взглянуть на своего хозяина, увидела, что тот спокойно спит. Дыхание его было ровным и глубоким, а лоб – холодным и сухим. А потом в комнату ворвалась струя свежего воздуха и разбудила больного. Теперь глаза Роберта были открыты. Он посмотрел на Энис, а потом на Элеонору, явно узнавая их обеих. Он даже попытался улыбнуться им своими страшными, иссушенными губами.

– Элеонора, – прошептал он.

– О, мой дорогой, – вскричала она в ответ, – тебе стало лучше!

– Воздух... какой дивный аромат, – с трудом выговорил Роберт, пытаясь протянуть руку жене. – Элеонора...

Она опрометью пробежала через комнату и схватила его руку, а потом опустилась на колени рядом с постелью, прижав его пальцы к своей щеке, смеясь и плача одновременно.

– О Роберт, о Роберт, я думала, что ты умер, – призналась Элеонора. – Энис, беги и разбуди всех в доме... позови Джоба... скажи им всем... – и больше Элеонора уже ничего не могла выговорить из-за душивших её слез.

Это был какой-то странный, волшебный день, похожий на великий праздник. Новость, как на крыльях, моментально облетела весь дом. Хозяин выздоравливает! Слуги пели, занимаясь своими делами, и улыбались друг другу при встрече. Элеонора провела рядом с мужем весь день, как и тогда, когда Роберт лежал в беспамятстве, но теперь это не было утомительным бдением у постели умирающего. Сейчас это была безграничная чистая радость. Элеонора сидела рядом с Робертом, держа его руку в своих ладонях. Большей частью супруги молчали, перебрасываясь иногда несколькими словами, но сердце Элеоноры было переполнено счастьем: Господь услышал её молитвы!

Роберт был очень слаб и иногда неожиданно проваливался на час-другой в глубокий, спокойный сон. Но когда больной бодрствовал, он не переставал улыбаться Элеоноре, и они разговаривали так, словно не виделись по меньшей мере год.

– Когда я подумала, что ты скончался, – сказала как-то мужу Элеонора, – у меня было такое чувство, что и я тоже умерла – внутри меня все стало черным и пустым.

– Я и не знал, что ты меня так любишь, – ответил Роберт, и глаза его наполнились слезами благодарности. – Энис сказала мне, что ты ни на минуту не отходила от меня. О моя любимая пташка, скольким я обязан тебе!

– Нет, Роберт, – начала Элеонора в смущении. Муж остановил её взглядом.

– Я за все отплачу тебе сторицей, – пообещал он. – Я знаю, что всегда был для тебя жалким подобием мужчины – ну, разве что кроме одного раза... – Элеонора вспыхнула при этом воспоминании, но сердце её захлестнула волна жгучего стыда при мысли о том, что же должен был чувствовать Роберт, когда укладывался с женой в постель. – Но это было не из-за того, что я не любил тебя. Наоборот, это было потому, что я слишком тебя любил. С той секунды, как я увидел тебя, я отдал тебе сердце и душу.

– Роберт, не надо, – тихо заплакала Элеонора. – Я так рада, что ты любишь меня, но... – Продолжать дальше она не могла. – Когда ты полностью поправишься, мы будем счастливы, на этот раз по-настоящему счастливы. Господь милостив. Он позволяет нам начать все заново.

Роберт не до конца понял Элеонору, но был слишком слаб и измучен, чтобы задумываться над словами жены. Вместо этого он заговорил о том, что волновало его самого.

– Ты знаешь, пока я болел, – со вздохом сказал он, – я много думал о самых разных вещах. У меня было такое чувство... будто я заперт внутри себя, не способный ни говорить, ни двигаться: в остальном же я был вполне нормальным человеком... и размышлял о нашей с тобой жизни, обо всем, что с нами случилось. И особенно – о лорде Эдмунде и о нашем долге перед ним.

Элеонора увидела на лице мужа тень печали и уже почти не сомневалась в том, что последует дальше.

– И ты знаешь, о чем я не переставал думать? – продолжал Роберт. – О том, как он умирал. Элеонора, он умирал, всеми преданный и покинутый. Я сражался против него в тот день, когда он погиб. Я предал его...

– Нет, – вскричала Элеонора. – Это не так! Ты не предавал его. Это он предал тебя. Разве можно говорить о верности, когда речь идет о дурных людях? А он стал плохим человеком, Роберт, поэтому-то ты и отдал свою преданность другому.

Роберт устало покачал головой, скользнув волосами по подушке.

– Хотелось бы мне в это верить – это так успокаивает совесть... Но я не могу. Я знаю одно: человек без чести, без преданности своему господину превращается в ничтожество. А верность надо хранить до конца. Негоже слуге требовать, чтобы хозяин объяснял ему свои дела и поступки...

– Как ты можешь говорить такое? – непримиримо возразила Элеонора. – Разве наша совесть не заставляет нас оценивать каждый наш шаг? Если мы будем слепо отдавать нашу преданность...

– Да, именно слепо! Не нам судить – это дело Господа Бога. Но уж коли ты однажды поклялся в верности... – Роберт вынужден был прервать свою речь из-за приступа кашля, но вскоре вновь заговорил – теперь уже более спокойно: – Поклявшись в верности одному, нельзя потом присягать другому Я был человеком лорда Эдмунда. Я и сейчас им остаюсь. Но я предал его.

Элеонора ничего не ответила, вместо этого молча заплакав. В глубине души она чувствовала, что он прав. Она сама отдала свою преданность лорду Ричарду и знала, что бы герцог ни совершил, она никогда не отступится от него. И тем не менее вынудила Роберта стать предателем... Доказала ему, что так надо... А на самом деле – лишь хотела, чтобы вся её семья служила тому лорду, которого избрала она, Элеонора. Она заставила Роберта изменить своему господину. И все-таки Роберт не винил её – нежный, добрый муж, он взял всю вину на себя. Элеонора продолжала беспомощно плакать, и вошедший в спальню Джоб приказал служанкам отвести хозяйку в гостевые покои и уложить в постель.

– Вы должны отдохнуть, госпожа, или доведете себя до такого состояния, что сами заболеете. Вы же совершенно измучены. Пойдите и хоть немного подремлите. Хозяин тоже будет спать, а я распоряжусь, чтобы вас позвали, как только он откроет глаза. Ну, вы согласны?

Элеонора не стала спорить. Она и правда была так утомлена, что, добравшись до гостевых покоев, даже не смогла дождаться, пока служанки её разденут. В чем была, рухнула Элеонора на кровать и заснула раньше, чем коснулась головой подушки.

Она проспала всю ночь, так как Джоб, вопреки своему обещанию, строго-настрого запретил будить Элеонору и никто не осмелился её потревожить. Когда же она проснулась сама, давно наступило утро, вовсю распевали птицы, и мир был свеж и ярок, омытый росой, которая испарялась сейчас под жарким солнцем. В гостевые покои вошла Энис.