– Я себя прекрасно чувствую, – запротестовала она. – Ты обо мне так заботишься, что по-другому и быть не может.
Распрямляясь, он легонько коснулся её руки. Этот жест любому другому мог бы показаться случайным, но Джоб отрабатывал его годами. Ведь именно Джоб и никто другой постоянно наполнял её кубок за обедом на протяжении стольких лет... Его подарком ко дню её рождения стал миниатюрный резной шарик из слоновой кости, внутри которого был еще один, а внутри того – следующий и так далее. Сейчас он висел на цепочке у неё на поясе вместе с её знаменитым молитвенником, и это было лучшим подтверждением того, как она признательна верному слуге.
– Семья смотрится превосходно, правда ведь? – сказала она Джобу, пока они наблюдали, как танцующие сходятся, расходятся и выделывают под музыку всевозможные па. – Единая, как стадо где-нибудь в поле. Дети резвятся, как ягнята, взрослые мирно пасутся на своих выгонах. Что бы там Валлиец ни делал, как бы ни старался, ему нас не сломить.
– Молю Бога, чтобы так и было, мадам, – ответил Джоб. – Он намеревается править нами, как французский король в своей Франции, с помощью налогов и страха.
– Но ему придется убедиться в том, что мы сделаны из другого теста – и тесто это покруче! подхватила Элеонора. – Я так волновалась и тревожилась, когда короля убили.
– Я знаю, – сказал Джоб.
– Но теперь я чувствую какое-то странное спокойствие и не сомневаюсь, нам ничто не повредит, – закончила она. её по-прежнему прекрасные глаза встретились с его – Кто-то из нас может умереть – все мы когда-нибудь умрем, – но семья будет продолжать жить. У тебя нет такого чувства?
Он молча кивнул, не найдя слов.
– Мне сегодня ночью приснился такой странный сон, Джоб, – сказала Элеонора. – Все было как в жизни. Я бежала по вересковым пустошам, туда, к имению Шоу, бежала быстро, и даже вроде бы как летела, словно у меня не две ноги, а четыре. Может быть, так оно и было. А потом у меня в голове вдруг зазвучал голос, сказавший мне: «Ты можешь полететь, если хочешь. Давай, я покажу тебе, как это делается», и я вроде бы поднялась в воздух и полетела без всякого усилия, как будто была рождена на крыльях ветра. Я посмотрела вниз и увидела под собой «Имение Морлэндов», все наши угодья, наших овец, мирно пасущихся на своих пастбищах, и овец этих было столько, что они казались снегом на лугу; и еще я увидела всех наших людей, входящих и выходящих из своих домов, снующих туда и обратно, – десятки наших слуг и работников, направляющихся по своим делам. Потом я взлетела выше, и тогда ко мне пришло это нынешнее чувство – чувство умиротворения, – закончила Элеонора.
– Очень странный сон, госпожа, – сказал Джоб.
– Но хороший, – добавила она.
– Да, такой сон к добру.
– Ну а теперь, бабушка, ты уже вполне отдохнула и можешь опять потанцевать, – раздался у неё в ушах голос Тома.
Она в изумлении обернулась – нет, конечно, это был не Том, а всего лишь Нед. Их голоса были временами так похожи.
– Да, я отдохнула. Бери меня под руку, и пошли – только не торопись. Помни, сколько мне лет.
– Для этого мы здесь и собрались, бабушка, – усмехнулся Нед. – Но по правде говоря, вы выглядите так молодо, что я иногда думаю: то ли вы обманываете нас, то ли просто колдунья и никогда не состаритесь.
– Хватит сказки рассказывать, – рассмеялась Элеонора, – научился льстить без зазрения совести, когда болтался при дворе. Правда, твой дедушка некогда сказал нечто подобное, но это было почти тридцать лет назад, и я не уверена, что он повторил бы это сейчас, увидев меня.
– Тогда мне пришлось бы вызвать его на дуэль за то, что он вас оскорбил. О, королева этой ночи и королева моей души... – он отвесил великосветский поклон.
– Перестань, Нед, я не могу столько смеяться. Это, по меньшей мере, неприлично.
Он поцеловал ей руку.
– Все, что вы делаете, выглядит прилично, бабушка. Вы и вправду королева.
Танцы затянулись до позднего вечера, и была уже почти полночь, когда слуги начали тушить факелы и вся семья разошлась по постелям. Нед и Ричард отнесли гобелен в спальню Элеоноры и временно повесили его поверх старого, видавшего виды.
– Завтра мы укрепим его как следует, – сказали они, – но зато утром, как только проснетесь и раздвинете занавески, вы сразу увидите его.
– Спасибо, – сказала она, – и да благословит вас Господь. Всех вас, дети мои. Сегодня у меня был очень счастливый день.
– Надеюсь, что до утра вы отдохнете, – улыбнулся Ричард. – Если вы помните, вы хотели проехаться со мной на мельницу. Там есть дела, которые требуют вашего внимания.
– А когда это я слишком уставала? – спросила Элеонора. – Если что-то надо делать, значит – надо!
Но в пять часов утра, горничная, откинув полог и собравшись одевать Элеонору к заутрене, внимательно вгляделась в спокойное лицо своей госпожи и опрометью бросилась к хозяину. Но как бы она ни торопилась, все равно первым у постели Элеоноры оказался Джоб; он пощупал ей пульс и прислушался к дыханию.
– Похоже, она переутомилась, слишком много вчера было танцев, – проговорил старый слуга, но, встретившись со встревоженным взглядом Эдуарда, добавил: – Хорошо бы позвать врача.
Доктор сказал приблизительно то же самое.
– Но, учитывая её преклонный возраст, ни в чем нельзя быть уверенным. Хотя она очень крепкая, и, если как следует отдохнет, завтра все будет в порядке. Но наверняка я ничего не могу сказать. Если будут какие-нибудь ухудшения, пошлите за мной. А так я приеду к вам завтра.
Элеонора пробудилась только к девяти часам, и первое, что она увидела, был подаренный ей детьми гобелен, а второе – встревоженное лицо Джоба, склонившегося над ней; затуманенными от слез глазами Джоб с надеждой и ожиданием вглядывался в Элеонору.
– Госпожа, – всхлипнув, сказал он. – Я так боялся... Я был здесь все утро...
– Сколько сейчас времени?
– Почти девять. Вы слишком много танцевали вчера вечером и устали, – продолжил он. – Вам надо отдохнуть и восстановить силы. Я пришлю вам завтрак...
– Матушка... – оттолкнула его подошедшая сзади Дэйзи.
– Помоги мне сесть, – велела ей Элеонора. Она была очень слаба и с трудом могла пошевелиться. Они вдвоем приподняли её и подложили ей под спину подушки. Тут Элеонора увидела, что в комнате были еще её горничная и Ребекка, тихо сидевшая у окна.
– Я чувствую себя слабой, как младенец, – сказала Элеонора. – Прошу тебя, отойди от окна. Так лучше. Нет, Джоб, не надо никакого завтрака. Я слишком устала. Не волнуйтесь, дайте мне просто отдохнуть.
Она велела всем женщинам сесть и попросила Джоба остаться рядом с нею.
– Так будет лучше, на случай, если мне что-нибудь понадобится. Ты лучший посыльный, чем все эти бабы.
– Да, мадам. Врач...
– Успокойся, не нужно мне никакого доктора. Я просто устала, Джоб. И опять мне ночью приснился тот же сон, о котором я тебе рассказывала. Опять я была на болотах – посмотри, их видно из окна. Воздух там такой чистый и свежий, солнце светит так ярко, я никак не могла привыкнуть к этому когда только приехала на север. А теперь для меня это, как глоток живой воды. Здесь даже вереск пахнет по-другому, не так, как на юге, и пчелы жужжат по-другому, и цветы растут не так.
Я привыкла мечтать о поездке на юг, как о поездке домой, но теперь мой дом здесь. И никуда я не поеду. Лорд Ричард любил бывать здесь. И Том обожал эти места. И я рада, что Том был с Ричардом до конца – ладно, не надо пугаться... А иначе как бы он жил, зная, что его господин был убит у него на глазах?
Она какое-то время помолчала, глядя в распахнутое окно. Потом взгляд её переместился на гобелен, она еще раз осмотрела его и улыбнулась. Тот шустрый заяц в центре был прямо как живой, и казалось даже, что на его мордочке играет лукавая улыбка. Лисица, спрятавшись позади него за кустом, подглядывала за ним, но заяц прыгал через вереск с легким сердцем и улыбался Элеоноре через всю комнату, словно говоря: «Я знаю, что она там, но мне все равно». А еще там был белый вепрь, и белая роза, и сокол, а над всем этим сияло солнце. И все это было эмблемами Йорков. «Наш дом так давно связан с будущностью Йорков, – подумала Элеонора, – они вплетены в нашу жизнь, как в этот гобелен. Тот, кто его выткал, знал истину и был прав».
