Вызванный Эли пошел выяснять отношения с Эрезом.

-- Это не от меня. Это -- от Габи, -- сказал он. -- Его квартира над твоей.

Но у Габи уже было чисто и сухо, а у Эреза все разворочено.

Пришел Абрам, посмотрел, он был специалист, сказал, что Габи на этот раз не при чем.

-- Нет, -- уверенно сказал Эрез, -- не может быть, чтобы вода из маминой квартиры шла к вам.

Спорить с ним было бесполезно. Он был человек образованный, кончал колледж, он вообще разбирался во всем прекрасно и никогда ни в чем не сомневался.

Эли сел и устало вздохнул.

Но муж уже знал, что делать. Надо из подъезда, от распределительного щитка взять напряжение, сделать временную наружную проводку, пока не кончится этот вандализм, не просохнет все, тогда и можно будет отремонтировать капитально.

Эли тоже был электрик. Он был согласен, что проблему временно можно решить так.

-- Но кто это сделает?

-- Как кто? Мы с тобой. Ты и я.

Когда мы приводили в порядок квартиру, мужу пришлось немало сделать по ремонту электрохозяйства, Эли это знал и был доволен. Но этот случай показался ему особенно ответственным.

-- Нет, тут нужен специалист. Электрик.

-- А мы с тобой что -- не электрики?

-- Да, но... У меня есть один человек, я ему позвоню.

-- Ну, как хочешь.

Назавтра этот человек явился. Он вошел стремительно и деловито, поставил чемоданчик с инструментом, сбросил дорогую куртку и без лишних слов взялся за работу.

-- Ты знаешь, что надо сделать? -- спросил муж.

-- Да.

Наверное, Эли ему все объяснил, они договорились, он специалист, а ученого учить -- дело гиблое. Тем более, что инструмент у него -- мечта любого мастерового.

Он просверлил в стене отверстие, пропустил провода, сделал внутри, в коридоре разводку, сложил инструмент, надел куртку, сказал:

-- Все, я закончил.

-- Как? А подать ток в душевую?

-- Об этом договора не было. -- И отбыл.

На работу у него ушло часа два. За это время он успел еще несколько раз позвонить маленькой дочке, спросить, чем она занимается, дать указания, что взять поесть. Заботливый еврейский папаша.

-- Жена уехала по делам, -- объяснил он нам.

Вечером приехал Эли.

-- Ну, все в порядке?

До порядка было далеко.

-- Да? -- удивился Эли. -- Сейчас я ему позвоню.

После телефонного разговора Эли стал бледен.

-- Что случилось, Эли?

-- Знаете, сколько он хочет за работу?

Откуда нам было знать, сколько получает в час израильский специалист? Олимам платят по десятке. Если повезет, пятнадцать.

-- Ну?

-- Пятьсот.

-- Что-что? Все трое мы долго молчали.

-- Значит, чтобы сделать проводку к бойлеру и к лампочке, надо еще два раза по полтыщи? -- произнес, наконец, муж.

-- Выходит, так... -- Эли был совсем убит.

-- Почему ты заранее не договорился о плате?

-- Но он сказал, что не видел, что делать, не знает объема работы. Обещал, что будет все в порядке.

Бедный деликатный Эли никак не мог привыкнуть к тому, что евреи бывают разные.

-- Ладно, -- сказал муж, -- дальше я сделаю сам. -- Ему было жаль хозяина.

На этот раз Эли не возражал. И в следующий раз тоже послушался мужа. Он понял, что так дешевле.

Эрез, наконец, закончил реконструкцию маминого туалета, мама об этом радостно нам объявила, теперь ей не надо было спускаться-подниматься по надобности и за водичкой. Но в природе ведь ничего не исчезает, если в одном месте убывает, в другом прибавляется, так нас учили еще в школе, а здесь это подтвердилось. У нас прибавилось. Канализационная яма, куда выходили наши сливные трубы, была засыпана землей и щебнем, разбитыми плитками, вода не протекала.

Опять пришлось вызывать Эли и опять разговора с Эрезом не получилось.

Он был удивлен и невозмутим:

-- Трубы не протекают? Не может быть.

-- Ладно, -- сказал Эли, -- я договорюсь с кем-нибудь, заплачу, почистят.

-- Эли, -- предложил муж, -- давай сделаем сами.

Хозяин неожиданно согласился, уехал, вернулся часа через два в рабочей одежде. Оказалось, он умело держал в руках кирку, лопату, молоток.

Канализационную яму почистили.

А Эрез не останавливался. Он был великолепен в своей деятельности. Высокий, красивый, с горящими карими глазами, он ходил стремительно быстро и, казалось, не выносил ни минуты простоя. Все должно было двигаться, кружиться, меняться.

Еще не закончив реконструкцию своей и маминой душевых, он взялся за принадлежащую ему часть двора. Сначала исчезло небольшое, но пышное дерево, которое Йардена так заботливо поливала. Ее малыш, если его поднимали на руки, срывал с этого дерева оранжевые апельсины и радостно смеялся.

-- Эрез, -- сказала я, -- дерево так трудно вырастить... Тебе не жаль?

-- Перед домом должна быть трава, -- изрек сосед. -- Здесь будет трава.

Он знал, как должно быть и как будет. И что надо делать.

Двор был огорожен металлической решеткой, которую почти не было видно, так буйно разрослись кусты олеандры и еще какие-то, названия которых я не знаю. Они цвели ярко и дурманно. Это был роскошный забор, но его не стало. Эрез собственноручно убрал забор и выкорчевал кусты. Вместо них появились невысокие желто-зеленые кустики. Когда-то двор должен стать образцовокрасивым, так, наверное, считал Эрез, но почему-то верилось в это с трудом. Процесс, творимый нашим соседом, шел в обратном порядке.

Однажды в его двор, громко рыча, вкатил трактор. Он проложил себе дорогу как раз через свежевысаженные желто-зеленые кустики, оставив их лежать на земле искромсанными и безжизненными. За трактором въехал прицеп, из него на середину двора высыпали большую кучу превосходной черной земли. Земля эта так горой и простояла долго, на радость сынишке Габи и его приятелям -- они весело играли здесь, когда Эреза не было дома. На высоту можно было забираться, а потом прыгать вниз, а всего лучше бросать на улицу черные комья -- кто дальше кинет.

-- Эрез, -- как-то спросили мы, -- кажется, уже прошли сроки сева травы?

-- Да. Но ничего, вырастет. У меня сейчас совсем нет времени.

Наконец, пришли какие-то парни и рассыпали, разровняли землю по всему участку. Можно было и сеять, но почему-то это не сделали, а сделали совсем другое.

Как раз на следующий день после того, как чудо-землю приготовили под посев, а может, это было дня через два, теперь уже вспомнить трудно, появился другой рабочий с пневматическим отбойным молотком или чем-то вроде того. Он стал ломать асфальтовую дорожку, что шла от ворот к подъезду нашего дома. Ломать -- не строить, тем более если в руках такое орудие производства. К полудню дорожка превратилась в крошево, оно летело во все концы двора, и вся земля смешалась с раздробленным асфальтом.

-- Что это ты задумал? -- спросили мы Эреза, когда он поздно вечером появился во дворе.

-- Я сделаю новую, гладкую как мрамор дорожку. Будет красиво, и ходить приятно.

-- Да, но как ходить сейчас?

-- Я сделаю быстро. Не больше недели. Я не как Габи.

Да, конечно, кто вас сравнивает.

Две недели спустя я спросила:

-- Ты видел, как твоя мама пробирается по этим камням на улицу? Она спотыкается и падает.

-- Ну что делать? У меня работа. Но еще немного, -- бросил он на ходу, легко выбегая на улицу по битому асфальту.

Пошли дожди, размокла земля, ломаный асфальт резал подошвы, на них налипала грязь. Мы старались лишний раз не выходить из дома, пробираться на улицу и обратно стало делом нелегким. К нам перестали ходить гости, если мы кому-то были нужны, нам кричали с улицы или звонили по телефону.

Отрезанные от мира, мы стали раньше ложиться спать и больше думать.

Мысли были об одном: терпеть дальше невозможно, надо искать другое жилье. Но как искать? Где? Может, все-таки податься в Галилею, где купила квартиру Ирина? Но уже истекали четыре года в Израиле, а прожить их надо на одном месте, в одном городе, тогда, может быть, дадут государственное жилье.