– Так я сейчас!

Он скрылся за дверью кладовой в глубине кухни и тотчас вернулся с бутылкой янтарной жидкости и рюмками.

– Это мое ревенное, – сказал он, наливая щедрой рукой.

Я осторожно попробовал, сделал глоток побольше и охнул, словно проглотил жидкий огонь.

– Крепкая штука! – сказал я, переводя дух. – Но вкус очень приятный. Да, очень.

Под одобрительным взглядом мистера Крампа я отпил еще.

– В самый раз, – сказал он. – Выдерживалось два года.

Я допил рюмку. Вино уже не прокладывало огненной дорожки до желудка, но словно плескалось в пустоте о его стенки, а ноги вьюнком оплетала приятная теплота.

– Прелесть, – сказал я. – Чудо!

Фермер даже плечи расправил. Он снова наполнил рюмки и с восторженным вниманием следил, как я пью. Когда рюмки опустели, он вскочил на ноги:

– А теперь я угощу вас кое-чем другим! – Он легкой рысцой направился в кладовую и вернулся с другой бутылкой – на этот раз с бесцветным содержимым.

– Бузинное, – объяснил он, слегка отдуваясь.

Я попробовал и был поражен тонким букетом: на языке у меня словно танцевали сверкающие пузырьки.

– Просто потрясающе! Настоящее шампанское. Нет, у вас талант! Я даже не представлял себе, что домашнее вино может быть таким вкусным.

Мистер Крамп секунду смотрел на меня молча, и вдруг уголок его рта задергался и все лицо осветилось неожиданной застенчивой улыбкой.

– От вас первого такое слышу. А то можно подумать, что я людей травлю, когда предлагаю им своего винца. Так и воротят нос, а виски и пиво пьют и не морщатся.

– Ну им же хуже, мистер Крамп! – Я смотрел, как он вновь наполняет мою рюмку. – Ни за что бы не поверил, что такую прелесть можно делать самому. – Я посмаковал глоток бузинного. – Нет, правда, не хуже шампанского…

Я еще не допил и половины, как мистер Крамп вновь зарысил в кладовую, откуда донеслось позвякивание. Он появился с бутылкой, полной чем-то кроваво-красным.

– Ну-ка, попробуйте! – пропыхтел он.

Я уже ощущал себя заправским дегустатором и первую капельку катал на языке, слегка прищурившись:

– Н-да… гм… а-а! Просто марочный портвейн, но и еще что-то. Особенное послевкусие. И что-то знакомое… Это же…

– Ежевика! – торжествующе провозгласил мистер Крамп. – На славу удалось. В позапрошлую осень я его делал. Ежевичный был год.

Откинувшись, я отхлебнул бархатное темное вино. Оно ласкало рот, согревало и прятало в себе еле уловимый намек на вяжущий вкус ягод. Перед моими глазами словно повисали тяжелые гроздья, глянцевито-черные, поблескивающие в лучах осеннего солнца. Эта идиллическая картина соответствовала моему настроению, которое с каждой минутой становилось все великолепнее. Мой взгляд с благодушным одобрением скользил по деревенской кухне, уютной, без претензий, по свисающим с крючьев окорокам и кускам копченой грудинки, по лицу гостеприимного хозяина напротив, не спускающего с меня жадных глаз. Только сейчас я заметил, что он так и не снял кепку.

– А знаете, – произнес я, поднимая рюмку и изучая на свет ее рубиновое содержимое, – просто не могу решить, какое из ваших вин мне нравится больше. Они все одинаково превосходны и при этом совсем не похожи одно на другое.

Мистер Крамп тоже расслабился. Он откинул голову, радостно хохотнул и тут же снова наполнил рюмки.

– Это еще что! У меня там десятки бутылок, и все разные. Вы еще попробуйте.

Он побрел в кладовую и вернулся с целой охапкой бутылок всех размеров и цветов.

«Какой обаятельный человек, – подумал я. – И как же я в нем ошибался! Так легко было счесть его бесчувственным тупицей, а теперь его лицо просто светится дружелюбием, радушием, живым умом».

Забыв обычную неловкость и скованность, поглаживая принесенные бутылки, он быстро и горячо заговорил о винах и тонкостях их изготовления.

Блестя глазами, он увлеченно рассуждал о прихотях брожения и выпадения в осадок, о послевкусии и букете. Он, как знаток, сравнивал достоинства шамбертена и нюи-сен-жорж, монтрашета и шабли. Энтузиазм заразителен, но фанатизм неотразим, и я сидел околдованный, а мистер Крамп ставил и ставил передо мной все новые образчики своих достижений, умело чередуя и смешивая их.

– А это вам как?

– Очень неплохо…

– Или чуть сладковато?

– Пожалуй…

– Верно! А вот если так? – Добавляются тщательно отмеренные капли из безымянной бутылки. – Ну что скажете?

– Чудесно!

– А теперь вот это. Островато, а?

– Ну-у… Может быть…

Вновь в рюмку падают таинственные капли, и вновь тревожный вопрос:

– Так лучше?

– Идеально.

Сам он пил со мной – рюмка в рюмку. Мы отведали вина из пастернака и одуванчиков, из первоцвета и петрушки, клевера, крыжовника, свеклы и лесных яблок. Как ни невероятно, но вино из турнепса оказалось настолько восхитительным, что я попросил вторую рюмку.

Мало-помалу все вокруг теряло темп, замедлялось. Время и вовсе остановилось, утратило смысл. Тот же процесс происходил и с мистером Крампом: наша речь, наши движения становились все размеренней, все неторопливее. В кладовую он теперь шествовал с некоторым трудом, иногда выбирая сильно извилистый путь, а один раз оттуда раздался оглушительный грохот – я даже испугался, что Крампом шлепнулся среди своих бутылок, а они рухнули на него. Но я не встал и не пошел посмотреть, что случилось, а некоторое время спустя он вновь присоединился ко мне – словно бы целый и невредимый.

Было около девяти часов, когда в наружную дверь легонько постучали. Но я ничего не сказал, потому что не хотел перебивать мистера Крампа.

– Эт-та, – говорил он, нагибаясь ко мне и постукивая указательным пальцем по пузатой бутылке, – эт-та почище мозельвейна, вот так. Прошлогоднее, и буду вам весьма обязан, коли вы скажете, как оно вам.

Он нагнулся над самой рюмкой и заморгал, но налил ее.

– Ну и… как же оно? Так – или не так?

Я глотнул и помолчал. К этому времени всякая разница во вкусе успела исчезнуть. А к тому же мозельвейна я не пил ни разу в жизни. Тем не менее я утвердительно кивнул в ответ и торжественно икнул.

Мистер Крамп дружески опустил ладонь мне на плечо и собрался сказать еще что-то, но тут и он расслышал стук. Не без труда поднявшись и добредя до двери, он открыл ее. На пороге стоял какой-то паренек.

– У нас корова телится, – расслышал я его сбивчивые слова. – Мы позвонили к ним, а они сказали, что он, может, еще тут.

Мистер Крамп обернулся ко мне:

– Это Бамфорды. До их фермы всего миля. Так вы им требуетесь.

– Хорошо! – Я поднялся на ноги, но сразу уцепился за край стола, потому что кухня вихрем закружилась вокруг меня. Потом остановилась, но тут же выяснилось, что мистер Крамп стоит наверху довольно крутого подъема. Когда я вошел в кухню, пол вроде был вполне горизонтальным, но сейчас мне пришлось взбираться под углом чуть ли не в сорок пять градусов.

Когда я добрался до двери, мистер Крамп мрачно вглядывался в темноту.

– Льет, – сказал он. – Как из ведра.

Я увидел струи темной воды, равномерно хлещущие по булыжному двору. До моей машины было несколько шагов, и я перешагнул порог, но тут мистер Крамп схватил меня за плечо:

– Минутку. Так я вас не отпущу! – Он укоризненно поднял палец, отошел к комоду, извлек из ящика твидовую кепку и учтиво вручил ее мне.

Я в любую погоду ходил с непокрытой головой, но такая заботливость глубоко меня тронула, и я молча потряс руку мистера Крампа. Естественно, что человек, который не снимал кепки даже у себя в кухне, не мог не ужаснуться при мысли, что кто-то выйдет под дождь без головного убора.

Кепка, которую я на себя нахлобучил, была огромной – эдакий широченный блин, способный, решил я, предохранить от любого ливня не только мои волосы, но и плечи, и даже ноги.

С мистером Крампом я простился с величайшей неохотой, и все время, пока я устраивался на сиденье поудобней и вспоминал, как включается первая скорость, его грузная фигура темным силуэтом вырисовывалась в освещенном прямоугольнике кухонной двери. Он ласково махал мне рукой, и, наконец тронув машину с места, я пришел к убеждению, что в этот вечер родилась чудесная вечная дружба.