Тут во мне заговорила совесть: когда-нибудь же надо провести полный осмотр. Смерить ему температуру, например. Ну что тут такого? Ухвачу хвост, приподниму и введу термометр в задний проход… Пес повернул голову и посмотрел мне в глаза ничего не выражающим взглядом, и я опять услышал глубокий барабанный бой, а верхняя губа чуть вздернулась, обнажив на мгновение белую сверкающую полоску.

– Отлично, мистер Муллиген! – воскликнул я деловито. – Сейчас я дам вам бутылочку микстуры.

В аптеке под рядами бутылей с латинскими названиями и стеклянными притертыми пробками я взболтал микстуру в десятиунциевом флаконе, вдавил в горлышко пробку, приклеил ярлычок и написал обычные указания. Джо с удовлетворенным видом сунул в карман хорошо ему знакомую целебную жидкость в столь же привычном сосуде и повернулся к дверям, но тут во мне снова взыграла совесть.

– Приведите его в четверг в два часа! – крикнул я в ухо старику. – И если можно, не опаздывайте, а то сегодня вы что-то задержались.

Я смотрел, как мистер Муллиген удаляется по улице, а из его трубки вырываются клубы дыма, словно над отходящим от станции паровозом. Позади него вразвалку шагал Кланси, полное воплощение внушительной невозмутимости. Весь в тугих каштановых завитках, он действительно походил на гигантского эрделя.

В четверг, задумчиво прикинул я, в два часа дня… Мы с Хелен, наверное, будем сидеть в кино, как обычно, – ведь вторая половина четверга у меня была выходной.

Утром в пятницу Зигфрид за письменным столом распределял вызовы. Он вырвал из блокнота листок со списком и протянул мне.

– Ну вот, Джеймс. Как раз достаточно, чтобы вы до обеда не слишком бездельничали.

Тут его взгляд скользнул по записям вчерашнего приема, и он обернулся к младшему брату, который, выполняя свою утреннюю обязанность, растапливал камин.

– Тристан, вчера Джо Муллиген приходил со своим псом и ты его смотрел? Каково твое заключение?

Тристан поставил ведро с углем на пол.

– Ну, я прописал ему висмутовую микстурку.

– Я понимаю. Но что ты установил, осматривая пациента?

– А-а! – Тристан задумчиво потер подбородок. – Выглядит он прекрасно. Сущий живчик.

– И это все?

– Да… собственно говоря.

Зигфрид обернулся ко мне:

– Ну а вы, Джеймс? Вы же смотрели эту собаку позавчера. И что вы у нее нашли?

– Вопрос довольно сложный, – ответил я. – Пес этот ростом с хорошего слона и вообще какой-то жутковатый. Мне все время чудилось, что он только выжидает удобного случая. А кроме старика Джо, удержать его было некому. Боюсь, мне не удалось провести полного обследования, но должен сказать, у меня сложилось то же мнение, что и у Тристана. Сущий живчик.

Зигфрид устало отложил ручку. Ночью судьба нанесла ему один из сокрушительных ударов, которые она приберегает специально для ветеринара: вызов в час ночи, когда он только-только уснул, и вызов в шесть утра, когда он снова только-только уснул. А потому его огневая энергия несколько поугасла.

Он провел рукой по глазам:

– Да смилуется над нами Бог! Вы, Джеймс, дипломированный ветеринарный врач с двухлетним опытом, и ты, Тристан, студент-выпускник, – вы оба сумели обнаружить только одно, что он – сущий живчик! Скверно, очень скверно! И вряд ли заслуживает названия клинического диагноза. Когда к нам приводят животное, я жду, что вы запишете его пульс, температуру, частоту дыхания. Проведете аускультацию грудной клетки и пальпацию живота. Откроете ему рот и исследуете зубы, десны и глотку. Проверите состояние кожи. А если потребуется, так возьмете катетером мочу и сделаете ее анализ.

– Хорошо, – сказал я.

– Ладно, – сказал Тристан.

Мой партнер встал из-за стола:

– Ты снова назначил его на прием?

– Да. Конечно. – Тристан достал из кармана сигареты. – На понедельник. Но ведь мистер Муллиген всегда опаздывает, и я предупредил его, что мы осмотрим собаку вечером у него дома.

– Ах так! – Зигфрид сделал пометку в блокноте и вдруг вскинул голову. – Но ведь вы с Джеймсом в это время должны быть на собрании молодых фермеров?

Тристан сделал глубокую затяжку:

– Совершенно верно. Для практики очень полезно, чтобы мы почаще встречались с молодыми клиентами.

– Прекрасно, – сказал Зигфрид, направляясь к двери. – Я сам осмотрю собаку.

Утром во вторник я все ждал, что Зигфрид вот-вот упомянет муллигеновского пса, хотя бы в доказательство того, какую пользу приносит полное клиническое обследование. Но этой темы он не коснулся.

Однако волею судеб, когда я шел через рыночную площадь, мне повстречался мистер Муллиген, которого, естественно, сопровождал Кланси.

Я подошел к старику и крикнул ему на ухо:

– Как ваша собака?

Он извлек трубку изо рта и улыбнулся неторопливо и благодушно:

– А хорошо, сэр, очень хорошо. Выворачивает ее помаленьку, но не так, чтобы слишком уж.

– Значит, мистер Фарнон ее подлечил?

– Ага! Дал ей белой микстурки. Отличное средство, сэр. Отличное!

– Вот и прекрасно, – сказал я. – И пока обследовал Кланси, он ничего плохого не обнаружил?

Джо пососал трубку:

– Да нет. Уж мистер Фарнон свое дело знает. В жизни не видывал, чтоб человек так живо управлялся.

– Что-что?

– Так ведь он только взглянул – и уже во всем разобрался. Три секунды – и конец делу.

Я был сбит с толку:

– Три секунды?

– Да, – категорично заявил мистер Муллиген. – Ни на секундочку больше.

– Поразительно! И как же это было?

Джо выбил трубку о каблук, не спеша вытащил ножик и принялся отпиливать новую заправку от зловеще черной полосы прессованного табака.

– Так я же вам толкую: мистер Фарнон, он ведь что твоя молния. Вечером забарабанил в дверь и как прыгнет в комнату! – (Мне были хорошо известны эти домишки: ни коридорчика, ни даже прихожей – дверь с улицы открывалась прямо в жилую комнату.) – Входит, а сам уже градусник вытаскивает. А Кланси, значит, полеживал у огня, ну и вскочил, да и гавкнул маленько.

– Маленько гавкнул, э? – Я прямо-таки увидел, как косматое чудовище взлетает в воздух и лает в лицо Зигфриду: пасть разинута, клыки сверкают.

– Ага! Гавкнул маленько. А мистер Фарнон спрятал градусник в футляр, повернулся и вышел в дверь.

– И ничего не сказал?

– Ни единого словечка. Повернулся, значит, как солдат на параде, и марш-марш за дверь. Вот так-то.

Это походило на правду. Решения Зигфрид умел принимать мгновенно. Я протянул было руку, чтобы погладить Кланси, но что-то в его глазах удержало меня от этой фамильярности.

– Ну, я рад, что ему полегчало! – прокричал я.

Старик раскурил трубку с помощью старой латунной зажигалки, выпустил облачко едкого сизого дыма прямо мне в лицо и закрыл чашечку медной крышкой.

– Ага. Мистер Фарнон прислал большую бутылочку белой микстурки, и ему полегчало. Да что уж там! – Он улыбнулся благостной улыбкой. – Кланси всегда ж маленько, а выворачивает. Уж он такой.

Более недели пес-великан в Скелдейл-хаусе не упоминался, но, видимо, профессиональная совесть грызла Зигфрида. Во всяком случае, он как-то днем заглянул в аптеку, где мы с Тристаном занимались делом, ныне отошедшим в область преданий, – изготовляли жаропонижающие микстуры, слабительные порошки, пессарии из борной кислоты, – и сказал с величайшей небрежностью:

– Да, кстати! Я послал письмо Джо Муллигену. Все-таки я не вполне убежден, что мы исследовали его собаку в надлежащей мере. Вывора… э… рвота почти наверное объясняется неразборчивым обжорством, но тем не менее я хотел бы удостовериться в этом точно. А потому я попросил его зайти завтра с собакой между двумя и тремя, когда мы все будем здесь.

Радостных воплей не последовало, и он продолжал:

– Пес этот, пожалуй, в какой-то степени нелегкое животное, а потому нам надо все рассчитать заранее. – Он посмотрел на меня. – Джеймс, когда его приведут, вы будете опекать его сзади, хорошо?

– Хорошо, – ответил я без всякого восторга.