Теперь положение изменилось. Когда реакционеры - проводники домюнхенской политики помещиков и капиталистов попытались атаковать наш народно-демократический строй и когда народ выступил против их замыслов, Корпус национальной безопасности стоял вместе с народом, вместе с представителями заводов, шахт и учреждений. Корпус национальной безопасности, уже отличившийся ранее в борьбе против спекулянтов и шпионов и заслуживший за это ненависть реакции, в эти исторические дни стоял в едином строю с народом, чтобы вместе с ним защитить республику и завоевания нашей национально-демократической революции".

Мы расстаемся с героями повести после февральской победы, в конце 1949 года, когда молодая республика стала набирать темпы в строительстве социализма. Однако мы видим, что классовые битвы в стране, в том числе и в пограничных районах, отнюдь не утихли. Внутренняя реакция, международный империализм, зарубежные империалистические шпионские центры по-прежнему испытывают прочность народной власти и государственных границ. Все это, как в зеркале, отражается в жизни отдаленного пограничного гарнизона, в судьбах его воинов.

Лесовские пограничники овладели воинским мастерством, идейно выросли в борьбе с врагами и заслуженно получили повышение по службе. На их место прибыли молодые воины. Органы государственной безопасности разоблачили и обезвредили хитрого и коварного врага Карлика. Вместо него начальником заставы был назначен преданный народу коммунист Яниш. Окрепла дружба пограничников с местным населением.

Читатель закроет книгу с чувством глубокого уважения к защитникам границ Чехословацкой Социалистической Республики, к тем, кто первыми с честью выполнял свой воинский долг по охране передовых рубежей своей страны и всего социалистического содружества.

Полковник С. М. Соколов

Там, еде Влтава-река

Под горою бежит,

Молодой пограничник

На страже стоит.

С автоматом в руках

Зорко вдаль он глядит,

Мир и счастье страны

Он своей сохранит.

Старая песня пограничников

I

- Разойдись!

Конечно же, на учебном плацу остался только их, второй взвод. Обливаясь потом, они опустились на вытоптанную, увядшую июльскую траву, достали из карманов сигареты и закурили. За ними была граница, их отделяло от нее всего лишь несколько часов быстрого марша. Над их опаленными головами висело знойное солнце. У вахмистра Риляка подметки ботинок, как всегда, скрипели. Спокойный и довольный, он раскачивался из стороны в сторону и, казалось, был далек от того возбуждения, которое испытывал второй взвод вот уже дня три. Младший сержант Стромек перевернулся на живот и продекламировал:

Двадцать две буквы на плакате: "Сегодня уж в последний раз!"

- Ох как не хочется на границу пражанам! - сказал малорослый, немного косоглазый Вашек Гула.

- Там, говорят, вервольф?

- Конечно. Это мне и нравится.

- С семейными дело обстоит хуже. Жены будут бояться.

- Так ведь мы же холостые, все отделение! - рассмеялся Ярда{1} Роубик. - Нам не надо упрашивать штабного вахмистра Вигналека, чтобы он вместо границы послал нас куда-нибудь в один из внутренних районов.

Это известие явилось совершенной неожиданностью и поразило слушателей школы КНБ{2}: курс будет выпущен

досрочно, а всех слушателей отправят на границу, чтобы усилить ее охрану и навести порядок в пограничных областях, где полно невыселенных немцев.

Риляк посмотрел сначала на часы, а потом на сидевших перед ним курсантов. Да, пограничники из этих молокососов, которым нет еще и двадцати, будут что надо! Он затоптал сигарету.

- Кончай курить!

Они в последний раз шли по улицам этого старого городка, где немецкие надписи на магазинах и учреждениях были наскоро стерты и прогуливались девушки в немецких национальных костюмах. С девушками ребята здесь не встречались: времени у них не было - все занятия и занятия. А теперь они маршировали, распевая свою любимую песню. Сегодня песня получалась не лучшим образом. На узких улочках было душно, и мысленно каждый находился уже на границе. Их отделение считалось одним из лучших в школе. И теперь они с сожалением думали о том, что скоро придется расстаться, что разъедутся они в разные места и дружбе, зародившейся в школе КНБ, придет конец. Вся их надежда была на Вигналека - командира школы, да, пожалуй, еще на вахмистра Риляка. Сумеют ли они так устроить, чтобы все остались вместе?

С песней вошли во двор казармы. Сразу бросилось в глаза, что выглядел он иначе, чем обычно...

На посту стоял Храстецкий. Прищуренными, чуть сонными глазами он следил за оживлением во дворе казармы. Из здания в здание с документами бегали командиры, просветработники и связные. У каптенармусов работы было по горло: они выдавали новое обмундирование и оружие. Подъезжали запыленные автомашины. Через открытые окна доносились телефонные звонки. Курсанты сновали по двору с уложенными походными мешками, тащили куда-то соломенные тюфяки и железные койки. Эту картину дополняли хриплые голоса:

- Квилда, ко мне! Те, кто отправляются на Квилду!..

- Эти ребята едут в Сушицы!

- Пан вахмистр, вызывает Фольмава!

Храстецкому было жарко. Он со своими ста килограммами тяжело переносил жару. "Забыли меня здесь, - с досадой подумал он, - наверняка быть мне последним. Почти все уже собрались". Из казармы доносились песни и смех. К часовому подошел Риляк и, раскачиваясь из стороны в сторону, заскрипел своими подметками.

- Храстецкий, вы можете идти. Я распорядился, что бы вас сменили.

- Пан вахмистр... Вам что-нибудь уже известно?

- Да. Какой-то Лесов, район Марианске-Лазне. Курорт, надушенные барышни, променад, - усмехнулся вахмистр. - Все под боком.

- А кто?..

- Наше отделение было лучшим. Так что - все.

- Пан вахмистр, - пришел в восторг командир отделения, - очень вам благодарен, пан вахмистр!

- Желаю тебе всего хорошего, Храстецкий! - много значительно произнес Риляк более тихим, чем обычно, голосом и, повернувшись, пошел. Внезапно он остановился. - Ты слышишь? - И махнул рукой в сторону окна, откуда неслась походная песня. - Вот черти! Никогда еще так не пели!

Храстецкий перебежал двор и ворвался в комнату. Ребята сидели на походных мешках, прислонившись к соломенным тюфякам, сложенным у стены.

- Значит, порядок, ребята?! - закричал он. И они дружно рассмеялись. Здесь были Роубик, Яниш, Гула и другие.

- Да, Храстецкий. Мы ведь тут сидели и ждали, когда ты нам сообщишь, что мы все отправляемся в Лесов. Был здесь уже Старик. На-ка, выпей. Ром солдатский напиток.

Храстецкий вытер рот.

- Мне еще надо собраться. Во сколько мы отправляемся?

И опять все расхохотались, а маленький косоглазый Вацлав Гула указал ему на походный мешок, на котором никто не сидел:

- Знай, какие у тебя товарищи! На, догоняй нас.

- Лесов, - вздохнул Яниш, - мне это название кажется несколько подозрительным. Лес... да. Это, конечно, не Вацлавская площадь{3}.

- Что поделаешь? Главное: мы будем все вместе, - ответил малыш Гула.

- Встать! - закричал вдруг кто-то. Они вскочили и встали по стойке "смирно". Командир роты штабной вахмистр Вигналек строго спросил:

- Храстецкий, что вы здесь делаете? Вы же должны быть на посту.

- Меня сменили, и я пришел собрать вещи, пан вахмистр, - доложил младший сержант. Храстецкий стоял по стойке "смирно", руки по швам, с зажатой в одной из них бутылкой.

- Вот и собирайте вещи, а ром хлестать нечего! Младший сержант набрался храбрости:

- Пан штабной... Ведь это в последний раз. Вигналек сначала оцепенел, но затем вдруг взял бутылку и, отхлебнув из нее, вернул Храстецкому:

- За вашу новую службу! Ни пуха ни пера! А пить кончайте. Здесь не место для этого.

Ребята улеглись на тюфяки и, охваченные нетерпением, принялись ждать. Только к вечеру, часов в шесть, было объявлено построение без оружия. Это был последний приказ по школе, последний и самый важный. Никто не запомнил его номера и того, о чем говорилось в вводной части. Все ждали, когда речь пойдет о заставах на государственных границах и будут названы фамилии. Наконец дело дошло и до них: