Как бы это ни казалось парадоксальным, можно утверждать, что экономическая эпоха представляет собой эпоху ослабления неравенства. Становление античного общества фактически устранило возможность безграничной власти монарха над своими подданными; средневековый строй отверг собственность человека на других людей; индустриальное общество провозгласило юридическую свободу личности. Кроме того, собственно имущественное неравенство также серьезным образом сходило на нет. С каждым новым шагом прогресса оно снижалось уже постольку, поскольку, с одной стороны, низшие слои общества улучшали свое материальное положение, отодвигавшее их от грани, за которой возникала угроза физическому выживанию, и, с другой стороны, между высшими и низшими классами возникали средние слои, усиливающие свою роль и значение. Даже если рассмотреть эволюцию неравенства на протяжении последних трехсот лет, мы получим картину устойчивого снижения неравномерности распределения материального богатства во всех развитых странах (возможно, лишь за исключением США, где индустриальное общество развивалось на собственной основе, а не возникло из недр феодальной структуры[307]). В то же время (и это важно подчеркнуть) само становление индустриального общества вызвало резкое нарастание неравномерности распределения материальных благ между регионами мира; так, Р.Хейльбронер отмечает, что между 1750 и 1980 годами разрыв в благосостоянии индустриализованных и малоиндустриализованных наций, находившихся в середине XVIII века приблизительно на одном уровне развития, вырос минимум в 8 раз[308]. Особенно же привлекает к себе внимание тот факт, что в самих развитых странах тенденция к постепенному снижению остроты проблемы имущественной дифференциации сменилась в последние десятилетия на противоположную; это стало особенно заметным начиная с середины 70-х годов. Так, с 1973 по 1990 год ВНП Соединенных Штатов вырос почти на 55 процентов, но реальная заработная плата рабочих увеличилась чуть более чем на 10 процентов, в то время как прибыль коммерческих компаний подскочила в 2,5 раза[309]. Похожие данные характеризуют ситуацию и в других постиндустриальных странах. Э. фон Вайцзеккер приводит в этой связи пример Германии, где с 1980 по 1990 год валовой национальный продукт вырос несколько более чем на 20 процентов, реальная заработная плата в течение всего этого периода оставалась на прежнем уровне, а прибыль капитала увеличилась более чем вдвое[310].
Эти тенденции вполне объективны и знаменуют собой новое качество современного общества, в котором центральное место занимают знания и информация. В новых условиях проблема неравенства оказывается весьма комплексной и включает в себя как чисто имущественный аспект, к оценке которого мы теперь переходим, так и интеллектуальный и социальный аспекты, становящиеся, на наш взгляд, базой основного классового конфликта постэкономического общества -- конфликта между классом людей, способных к продуцированию информации и знаний и обладающих наиболее важным и наиболее редким ресурсом, определяющим благосостояние общества, и низшим классом, объединяющим тех, кто по тем или иным причинам не может войти в круг новой интеллектуальной элиты. Особый драматизм придают этой ситуации два фактора, на которые мы еще раз считаем нужным обратить внимание: во-первых, люди, принадлежащие к высшей и низшей стратам постэкономического общества, отличаются не только ин
теллектуальным потенциалом, но также и различными типами мотивации деятельности, различными типами разделяемых ими ценностей, а это гораздо сильнее подчеркивает масштабы формирующегося неравенства, чем собственно имущественные различия; во-вторых, нематериалистически мотивированные представители высшего класса, создавая уникальные и невоспроизводимые продукты, получают в свое распоряжение большую часть национального достояния, чем собственники финансового и промышленного капитала в индустриальном обществе. Поэтому, как мы полагаем, переход к постэкономическому состоянию представляет собой одну из наиболее нестабильных эпох развития цивилизации; формируется общество, внутренние закономерности развития которого с позиций сегодняшнего дня выглядят весьма неопределенно.
[307] - См. Wright Mills С. The Power Elite. P. 12-13.
[308] - См. Heilbroner R. 21st Century Capitalism. N.Y.-L., 1993. P. 55.
[309] - См. Ayres R. U. Turning Point. P. 119.
[310] - См. Weizaecker E., von, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. P. 279.
Классовый конфликт постэкономического общества
Социальные противоречия, возникающие при переходе к постэкономическому обществу, по уровню своей комплексности превосходят любой прежний тип социального противостояния.
Основные противоречия экономической эпохи обусловливались позициями двух главных классов, располагавших, с одной стороны, монопольным ресурсом, без которого воспроизводство существующих порядков было невозможным (традициями и обычаями, военной силой, землей или капиталом), а с другой стороны -- трудом. Противостоящие стороны имели, как это ни парадоксально, больше сходства, чем различий. Прежде всего, это определялось сходной системой мотивов: как представители господствующих классов, так и трудящиеся стремились к максимально возможному присвоению материальных благ. Кроме того, что особенно важно, оба класса были взаимозависимы: ни представители низших слоев общества не могли обеспечить своего существования без выполнения соответствующей социальной функции, ни высший класс не мог извлечь своей части национального богатства, не применяя для этого их труда.
Переход к постэкономическому обществу происходит в качественно иной ситуации. Композиция двух основных классов с формальной точки зрения остается прежней; с одной стороны, мы видим новую доминирующую социальную группу, обладающую контролем за информацией и знаниями, стремительно превращающимися в основной ресурс производства, с другой -- сохраняется большинство, способное претендовать на часть общественного достояния только в виде вознаграждения за свою трудовую деятельность. Однако теперь противостоящие стороны имеют больше отличных, нежели сходных, черт. Представители господствующего класса во все большей мере руководствуются мотивами нематериалистического типа: во-первых, потому, что их материальные потребности удовлетворены в такой степени, что потребление уже становится одной из форм самореализации; во-вторых, потому, что пополняющие его творческие работники стремятся не столько достичь материального благосостояния, сколько самоутвердиться в качестве уникальных личностей. Напротив, представители угнетенного класса в той же мере, что и ранее, стремятся удовлетворить свои материальные потребности и продают свой труд в первую очередь ради получения материального вознаграждения, руководствуясь, таким образом, вполне экономическими в своей основе стимулами. Более того, в новых условиях господствующий класс не только, как прежде, владеет средствами производства, либо невоспроизводимыми по своей природе (земля), либо созданными трудом подавленного класса (капитал) на основе сложившихся принципов общественной организации, но сам создает эти средства производства, обеспечивая процесс самовозрастания информационных ценностей. Таким образом, низший класс оказывается в гораздо большей мере изолированным, нежели ранее; он фактически не представляет собой для высшего класса "его иного", без которого в прежние эпохи тот не мог существовать. В результате претензии низшего класса на часть национального продукта, которые ранее представлялись более чем обоснованными, сегодня выглядят гораздо менее аргументированными, и этим, на наш взгляд, в значительной мере и объясняется нарастающее материальное неравенство представителей высших и нижних общественных слоев.
Современное социальное противостояние отличается от предшествующих и в институциональном аспекте.
Во-первых, во всей предшествующей истории угнетенные классы обладали собственностью на свою рабочую силу и были лишены собственности на средства производства. Социалисты, заявлявшие о необходимости реформирования буржуазного строя, считали, что единственной возможностью разрешения этого противоречия является обобществление земли и средств производства и придание им статуса так называемой общенародной собственности. Развитие пошло по иному пути, и сегодня мы имеем ситуацию, в которой, с одной стороны, многие представители трудящихся классов имеют в своей собственности акции промышленных и сервисных компаний, а также в состоянии приобрести в личную собственность все средства производства, необходимые для создания информационных продуктов, представляющих собой основной ресурс современного производства. С другой стороны, представители господствующих классов также имеют в собственности акции и другие ценные бумаги, приносящие их держателям одинаковый доход вне зависимости от их социального статуса; как и все другие члены общества, они, разумеется, имеют возможность приобретать в личную собственность те средства производства, которые могут быть применены индивидуально. По сути дела, в течение последних десятилетий практически каждый случай перехода человека из среднего класса общества в его интеллектуальную и имущественную верхушку в той или иной мере связан не столько с удачной реализацией его прав собственности на капитальные активы (для чего необходимо иметь их изначально и уже принадлежать к высшей страте), сколько с эффективным использованием интеллектуальных возможностей и находящихся в личной собственности средств производства для создания новых информационных, производственных или социальных технологий. Таким образом, современный классовый конфликт не разворачивается вокруг собственности на средства производства, а формируется как результат неравного распределения самих человеческих возможностей; последние, безусловно, отчасти предопределены принадлежностью человека к определенной части общества, но не детерминированы этой принадлежностью в полной мере. Таково первое весьма заметное отличие нового социального конфликта от ему предшествовавших.
