Подруг и друзей у нее не было, и однажды в Караганде у нее появился "воспитатель" - вор. Вкрадчиво и умело он играл на ее влечении ко всему захватывающему и необычному. Постепенно девушка усвоила преступную мораль, по которой счастье - это ловко украсть и шумно погулять в ресторане, блеснуть в своем "обществе".

Нина Петровна наступала на Дударову не спеша, чтобы действовать наверняка. Воспитатели изумлялись ее выдержке.

Как-то к Янчкн в кабинет пришел начальник колонии.

Посидел, помолчал, невесело усмехнулся.

- Дударева ждет ребенка, знаете? - спросил он.

- Знаю. Подождем и мы.

Когда Дударева родила, сотрудники Дома младенца сообщили Нине Петровне:

- "Она в смятении, плачет, когда берет дочку на руки. Грубить стала всем".

- Ничего, потерпите, не наказывайте. Пусть привыкнет к своему положению, - посоветовала Янчии.

Нет, не зря оставляют здесь малышей до двух лет.

У скольких безнадежных материнство разбудило человеческое достоинство!

Дударева получила письмо от дружка. Он словно почувствовал ее состояние, решил укрепить свой авторитет.

Вызванная на беседу, она пришла к Нине Петровне и после небольшого разговора призналась :

- Следователь до одного дельца не докопался. А я хочу дочку воспитывать без "хвостов".

- Ну и правильно. Семь бед - один ответ, - пошутила Нина Петровка. Поможем устроиться в жизни, не сомневайся. Специальности нужной обучим...

Людмила с жадностью слушала эти слова, словно для нее они звучали впервые.

- Щи варить научим, пол мыть, - говорила Нина Петровна. - Не умеешь ведь?

- Не умею...

Когда Дударову увезли к следователю, по колонии словяо волна прокатилась: пошла с повинной! Пример Людмилы подействовал: и другие признавались в нераскрытых преступлениях, чтобы навсегда очиститься от преступного прошлого. Суд учел все, и Дударева вернулась повеселевшая. Откуда и Трудолюбие появилось!

...Освободилась Дударева условно-досрочно через три года. Когда Нина Петровна, проводив ее на вокзал, зашла к начальнику колонии, тот шутливо спросил:

- Что же вы не всю зарплату Дударовой отдали?

- Узнали? - весело глянула Янчин. - Да ведь сами почимаете, какие предстоят расходы.

Катерина Селезнева в первый же день, как прибыла з колонию, повела себя вызывающе. Отказывалась подчиняться, дерзила, глядя исподлобья хмурыми, колючими глазами.

В отряде Янчип много таких, которые хотят показать, что им черт не брат. Вскоре выяснилось, что Селезнева еще к каргежница. Играла азартно, но за деньгами особо не гналась. Янчин поняла: азарт необходим Селезневой, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. В ее личном деле Нина Петровна ничего утешительного не увидела: кражи, безделье, пьянство...

Вызвав Селезневу, Янчин спросила:

- Что же тебе, молодости не жаль?

Глядя в сторону, осужденная промолчала. Весь ее вид говорил: "Ни к чему мне эти разговоры". Сама она с.;бе хозяйка. Какой дорогой захочет, такой и пойдет.

- Ну, что же ты молчишь? Сказать нечего?

- Пустой разговор, - буркнула Селезнева. - Жалко или не жалко, вам не все ли равно? А вы своей жизнью довольны? У вас-то молодость не такая уж счастливая была...

"Тут ты права, - подумалось Нине Петровне. - Мою молодость съела война. Пролетела она в туманных лесах, и гнилой болотной воде. Дым, руины, обагренные крозью бинты, убитые старики и дети. Вот моя молодость"...

И она рассказала об этом женщине с запавшими и отчужденными глазами. Говорила о войне не только в тот вечер, а частенько при беседе с осужденными.

- Да, житуха не сладкая, - проронила однажды Селезнева. - Но все-таки лучше моей...

И махнула рукой.

Много таких, сбившихся с дороги людей-растерянных и озлобленных, робких и бесшабашных, молчаливых и говорливых-повидала Нина Петровна за время службы в местах лишения свободы. Трудное это было время, и места, где приходилось жить, тоже выглядели невесело. В зимнюю стужу строила с осужденными жилые дома, школы, производственные объекты. Это были ее зрелые, лучшие а жизни каждого человека годы. И "об этом она как-то рассказала Селезневой. Та, усмехнувшись, спросила:

- И сколько же вы мотались по Северу? Много, наверх ное? Служба у вас не шибко веселая. Всю жизнь, значит, с нами? И не жалко себя?...

- Не жаль. Ради заблудившегося человека, ради таких, как ты, - разве мала цель? Ты это понять можешь?

Селезнева промолчала. Ну, допустим, она понимает.

Она уже давно чувствовала, что начальник отряда за нее "взялась". Это и со стороны видно: женщины переглядываются, допечет, мол, тебя начальница, она дотошная. И чего ей надо? Ладно, брошу карты, буду работать. А душудушу-то чем повеселить?

Нина Петровна не спешила. Если хочешь действительно узнать человека, по-настоящему ему помочь, не надо спешить. Ведь это только в кино или в плохой книжке легко найти ключ к человеческому сердцу. А в жизни иначе...

- Хорошо, - сказала Селезнева начальнику отряда. - 1 Допустим, я стану, как вы любите говорить, на путь исправления. Может, тогда мне и срок урежут. Допустим! Выйду на волю, а куда пойду? Искать работу? От нашего брата повсюду, как от чумы, открещиваются. Говорят : "Заходите через недельку-другую", а в глазах видишь : "Проваливай к чертовой бабушке".

- Ничего, захочешь честно работать - устроим.

- Допустим, - согласилась Селезнева. - Так разве к хорошему меня поставят? Небось, подсобником назначат, на всякие разные работы. Благодарим покорно.

- Да ты научись ему сначала, этому хорошему делу.

Вот иди-ка в швейный цех. Тоже профессия ценная, везде нужна.

Потом, когда Селезнева подучилась, поставили ее во главе бригады швейниц. Доверие часто способно растворить самое черствое сердце. Так получилось и с Селезневой.

Бригаду она взяла в руки крепко, сама работала на совесть и от других требовала того же. Швейное мастерство освоила охотно, и капитан Янчин радовалась про себя. Селезневу слушались в бригаде не потому, что она бригадир, а потому, что знала дело.

Но вот Нина Петровна заметила, что опять Селезнева сникла. Соседи се по жилой секции сказали - получила письмо. Люди пишут, что старушка-мать часто болеет, говорит: "Не увидать, однако, мне своей непутевой дочки".

Нина Петровна спросила у Селезневой:

- Что хандришь?

А та губы прикусила - кет в жизни счастья.

- Подожди, - успокоила ее воспитатель, - не впадай в панику. Матери твоей я напишу, а сообщить ей есть о чем.

Добрые слова о детях старым людям лучше любого лекарства. Вот ты бригаду в передовые вывела, хорошей общественницей считаешься, теперь я думаю похлопотать, чтобы тебя досрочно отпустили.

- Верю, - тихо сказала Селезнева. - Буду стараться...

Прошел месяц-другой, и Селезнева пришла к начальнику отряда взволнованная, радостная.

- Поглядите, что пишет мама: "Милая доченька" и дальше: "Так много хорошего о тебе написала твоя воспитательница, что я только об этом всем и рассказываю. Дышать и жить, доченька, стало легче. Вот как порадовала!"

- Ну и хорошо, - улыбнулась Нина Петровна.

А на сердце у нее смутно: была у нее для Селезневой одна не очень веселая новость. После меда - полынь. Ну что ж, проверим, крепко ли она стоит на ногах?

- Ты знаешь, суд отказал тебе в досрочном освобождении. Подождать нужно. Потом еще обратимся.

Катерина вышла молча. Через несколько дней капитан Янчин справилась у швей:

- Ну, как Катерина?

- А что? - осужденные насторожились. - Вроде все в порядке. Только строгой уж больно стала. А в остальном вроде по-старому.

Немного спустя Селезнева сама пришла к начальнику отряда.

- Вы за меня не волнуйтесь, Нина Петровна. Я теперь на ноги встала железно.

- А оно не согнется, твое железо? - пошутила Янчнн. - Не проест его ржавчина?

- А вы меня наждачком почистите, - приняла шутку Селезнева.

Уже с первых минут встречи с Ниной Петровной осужденные выявили одну из самых замечательных черт ее характера - спокойствие. Не халатность, не равнодушие, а именно спокойствие, выработанное долгими годами трудной службы, многократно испытанное во всех условиях.