- Шла бы замуж... - сказал Фома, чувствуя, что ему жалко ее.

- Отстань, пожалуйста...- некрасиво наморщив лоб, ответила Любовь.

- Чего отстань? Ведь пойдешь же...

- Вот! - со вздохом и тихо воскликнула девушка. - Вот я и думаю -надо... А как пойдешь? Ты знаешь ли - я такое чувствую теперь, - как будто между мною и людьми туман стоит... густой, густой туман!..

- От книг, - уверенно вставил Фома.

- Подожди! И я перестаю понимать, что делается... Всё мне не нравится, всё чужое стало... Всё не так, как надо, всё не то... Я понимаю это, а сказать, что не так и почему, -не могу!..

- "Не так, не так..."-забормотал Фома. -Это у тебя от книг... Хоть я и сам тоже чувствую, что не так... Это может и оттого, что еще молоды мы...

- Мне сначала казалось, - не слушая его, говорила Любовь, - что я в книгах всё понимаю...

- Бро -ось ты их! - посоветовал Фома пренебрежительно.

- Ах, полно! Разве это можно бросить? Ты знаешь -сколько разных мыслей на свете! О, господи! И есть такие, что голову жгут... В одной книге сказано, что всё существующее на земле разумно...

- Всё? - спросил Фома.

- Всё! А в другой - напротив.

- Погоди! Разве это не чепуха?

- О чем разговор? - спросил Маякин, являясь в дверях, одетый в длинный сюртук и с какими-то медалями на шее и груди.

- Так...- хмуро сказала Любовь.

- Насчет книг, - добавил Фома.

- Каких книг?

- Да вот она читает... прочитала, что всё на земле - разумно...

- Ну!

- Ну, а я говорю - враки!

- Н -да...-Яков Тарасович задумался, пощипывая бородку и прищурив глаза.

- Это что за книга? -спросил он у дочери, помолчав.

- Маленькая такая... желтая...-неохотно сказала Любовь.

- Ты ее положи-ка на стол мне... Это неспроста тоже сказано- всё на земле разумно! Ишь... догадался какой-то!.. Н -да... это очень даже ловко выражено... И кабы не дураки -то совсем бы это верно было... Но как дураки всегда не на своем месте находятся, - нельзя сказать, что всё на земле разумно... Прощай, Фома! Посидишь, али подвезти?..

- Посижу еще...

Любовь и Фома снова остались вдвоем.

- Какой он у тебя, -кивнув головой вслед крестному, сказал Фома.

- Какой?

- На всё откликается, всё своим словом покрыть хочет...

- Да -а... умный!.. А вот не понимает, как тяжело мне жить...- печально сказала Любовь.

- Я тоже не понимаю... выдумываешь ты много...

- Что я выдумываю? - раздраженно крикнула девушка.

- Да, -всё это... не твои ведь мысли-то- чужие!..

- Чужие... чужие...

Она хотела сказать что-то резкое, но оборвалась и замолчала. Фома смотрел на нее и, поставив рядом с нею Медынскую, грустно подумал:

"Какое всё разное... и люди и женщины... И чувствуешь всегда разное..."

На улице темнело, а в комнате уже было совсем темно. Ветер качал липы. сучья их царапались о стены дома, точно холодно им было и они просились в комнаты...

- Люба! - тихо сказал Фома.

Она подняла голову и посмотрела на него.

- Знаешь... я ведь поссорился с Медынской -то...

- Из-за чего? -оживляясь, спросила Любовь.

- А -так уж!.. Она обидела меня...

- Ну, это хорошо, что поссорился, - одобрительно сказала девушка, -а то бы она тебя завертела... она- дрянь, кокетка... ух, какие я про нее вещи знаю!

- Совсем она не дрянь, - угрюмо сказал Фома. - И ничего ты не знаешь... Всё вы врете!

- Ну уж, извини!

- Нет... вот что, Люба, -тихо и просительно сказал Фома, - ты не говори мне про нее худо... Я всё знаю... ей-богу! Она сама сказала...

-Са -ама?! -удивленно воскликнула Люба. -Какая... странная! Что же она сказала?..

- Виновата...-с усилием выговорил Фома и криво усмехнулся.

- Только? - в вопросе девушки звучало разочарование; Фома услышал его и с надеждой спросил:

- Мало разве?..

- Очень ты любишь ее?

Фома помолчал, посмотрел в окно и смущенно ответил:

- Не знаю... Кажется... что теперь больше, чем прежде...

- Удивляюсь я, как можно любить такую? -пожав плечами, спросила девушка.

- Еще как можно! - воскликнул Фома.

- Не понимаю... Нет, это только потому ты привязался к ней, что лучше ее не видал...

- Не видал! -согласился Фома и, помолчав, нерешительно сказал: -Может, лучше и нет... Она для меня - очень нужна! - задумчиво и тихо продолжал он. -Боюсь я ее, -то есть не хочу я, чтобы она обо мне плохо думала... Иной раз тошно мне! Подумаешь - кутнуть разве, чтобы все жилы зазвенели? А вспомнишь про нее и -не решишься... И во всем так -подумаешь о ней: "А как она узнает?" И побоишься сделать...

- Да -а, - задумчиво протянула девушка, - значит, ты ее любишь... Я бы тоже... если б любила, то думала бы о нем... что он скажет?

- И всё у нее - особенное, - рассказывал Фома. - Говорит она по-своему... красива как, господи! И такая маленькая... как ребенок...

- Что же у вас вышло? - спросила Любовь. Фома вместе со стулом подвинулся к ней и, наклонившись, зачем-то понизив голос, стал рассказывать. Он говорил, и по мере того, как вспоминал слова, сказанные им Медынской, у него воскресали и чувства, вызывавшие эти слова.

- Я ей: "Эх ты! Играла ты со мной -зачем?" - гневно и с упреком говорил он. А Люба, с румянцем оживления на щеках, одобрительно кивая головой, поощряла его:

- Вот -хорошо! Ну, а она?

- Молчит! - тоскливо сказал Фома, передергивая плечами. -То есть она говорила... да что в том?

Он махнул рукой и замолчал. Люба, играя своей косой, тоже молчала. Самовар потух уже. А тьма в комнате всё сгущалась, в окна смотрело что-то мутное.

- Зажгла бы ты огонь!.. -предложил Фома.

- Какие мы с тобой оба несчастные...-сказала Люба и вздохнула.

Фоме не понравилось это.

- Я -не несчастный...-твердо возразил он. - Я просто не привык еще жить...

- Человек, который не знает, что он сделает завтра, -несчастный! -с грустью говорила Люба. -Я- не знаю. И ты тоже... У меня сердце никогда не бывает спокойно -всё дрожит в нем какое-то желание...

- Это и у меня есть, -сказал Фома. -Эх!.. Надо однако идти в клуб...

- Не уходи...-попросила Люба.

- Надо, там ждет меня один... Прощай!

- До свиданья! - Она протянула ему руку и печально посмотрела в глаза его.

- Спать ляжешь? - спросил Фома, крепко пожимая ее руку.

- Почитаю немножко...

- Ты к этому -как пьяница к водке...-с сожалением сказал он.

- Что же есть лучше?

Идя по улице, он взглянул на окна дома и в одном из них увидал лицо Любы, такое же неясное, как всё, что говорила девушка, как ее желания. Фома кивнул ей головой и подумал:

"Тоже заплуталась, как и та..."

При этом воспоминании он тряхнул головой, как бы желая спугнуть мысль о Медынской, и ускорил шаги.

Холодный, бодрящий ветер порывисто метался в улице, гоняя сор, бросая пыль в лицо прохожих. Во тьме торопливо шагали какие-то люди. Фома морщился от пыли, щурил глаза и думал:

"Ежели теперь встретится мне женщина - значит, Софья Павловна встретит меня ласково, по-старому... Завтра пойду к ней... А ежели мужчина -не пойду завтра, - погожу еще..."

Встретилась ему собака, и это так раздражило его, что ему захотелось ткнуть палкой собаку...

А в буфете клуба его встретил веселый Ухтищев. Он, стоя около двери, беседовал с каким-то толстым и усатым человеком, но, увидав Гордеева, пошел к нему навстречу, улыбаясь я говоря:

- Здравствуйте, скромный миллионщик! Он нравился Фоме за свой веселый нрав, и Фома всегда встречал его с удовольствием. Добродушно и крепко пожимая руку Ухтищева, Фома спросил его:

- А почему вы знаете, что я скромный?

- Он спрашивает! Человек, который живет, как отшельник, не пьет, не играет, не любит женщин... ах, да! Вы знаете, Фома Игнатьевич? Наша несравненная патронесса завтра уезжает за границу на всё лето.

- Софья Павловна? - медленно спросил Фома.