Бастующие, видно, были люди с юмором, им нравился этот тон разговора и процедура знакомства. Кирик - даже их заинтересовало это имя, действительно странное: как его ни крути, а оно все будет одинаковым...
Заболотный, закурив сигарету, приветливо осматривал людей.
Большинство бастующих составляли женщины, черные и белые, среди них выделялась ясным лицом элегантная японочка,- женщины, должно быть, преобладали среди сотрудников музея, и хоть прибегнуть к забастовке вынудили их, видимо, причины серьезные, однако бастовали они как-то весело, точно нашли в этом общий отдых: матери пришли сюда с детьми, среди маленьких забастовщиков жался и симпатичный песик, на шее у него тоже висела табличка: "81пЬе!"
Джонни, осмелев, отошел от матери и солидно притоиал к нам, не сводя взгляда с Заболотного,- наверно, этот приветливый, корректный мистер Кирик чем-то расположил к себе малыша.
- Музей закрыт, мы бастуем,- по-английски объяснил мальчонка Заболотному.
- Дело серьезное,- улыбнулся Заболотный и, обратив взгляд на мать мальчишки и остальных взрослых, добавил, что для нас это неожиданность, потому что мы люди издалека, ехали специально ради того, чтобы увидеть славянскую Мадонну, их новый шедевр...
- О, мистер! О, Мадонна! Мы успели полюбить ее! - темпераментно воскликнула мулатка и, покачивая младенца на руках, рассыпала такую скороговорку, из которой можно было уловить: повреждена Мадонна! Ножом порезали! Еще одно варварство! Он был, представьте себе, с ножом!
Заметив, как мы удручены услышанным, другие пикетчики стали наперебой утешать нас, есть, мол, надежда, что полотно повреждено не сильно и вскоре будет реставрировано, за дело берутся первоклассные специалисты, хотя досадно, конечно... Но что могла сделать смотрительница, их старенькая Фанни? Нож у самого лица, от испуга она потеряла сознание, а теперь всю вину администрация сваливает на нее! Увольняют человека с работы... И это уже но первый случай! В прошлом году полотно голландского мастера тоже повредил маньяк,- развелось их нынче, психопатов...
Все труднее становится музейным смотрителям: плата мизерная, цены растут, а тут еще и от маньяков да гангстеров житья пет! Администрация же не считается ни с чем, об элементарной безопасности не желает позаботиться...
- Вот мы с ним и пикетируем,- сказала молодая мать-мулатка, прижимая к груди своего малыша, и все лицо ее открыто озарилось улыбкой, как будто даже и но приличествующей данному случаю. Точно облилась солнЦбм - такая была в своей сердечной приветливости и темнокожей южной красоте. Ну чем не Винниковна наша, когда она, бывало, посмуглеет после жатвы, станет аж черной от августовской жары...
Джонни в это время издал предупредительный клич:
внизу, как раз подкатив, остановился перед музеем сверкающий "кадиллак", и из него вышло чинное семейство, тоже, видно, с намерением осмотреть художественные сокровища. По ступеням уверенно поднимались парой - солидный, тучный мистер со своей долговязой дамой, а по бокам их сопровождал целый выводок рыжсголовых упитанных беби в коротких штанишках. Мистер, ведя даму, шагал прямо па гурт пикетчиц, шагал с невидящим взглядом, хмуро и властно, как тот боксер, что появляется на ринге с абсолютной уверенностью в своей победе. Его, похоже, только и интересовали те огромные резные двери из красного дуба; закованные в железо и медь, они и сами были творением искусства, стояли не запертые, даже чуть приоткрытые,- словно ждали, чтобы и вовсе распахнуться, сделав исключение для такого важного мистера, чьи меценатские пожертвования, возможно, как раз составляли для музея львиную долю его бюджета...
- Нет! - вдруг преградила мистеру дорогу бледнолицая седая дама, которая перед тем довольно любезно начала было по-польски растолковывать Заболотному причины забастовки, а теперь, сразу помрачнев, резко выпятила табличку и даже ногой притопнула перед самоуверенным мистером: - Нет и нет!
Он холодно взглянул на эту, должно быть, старшую из пикетчиц, обозрел остальных неторопливым, оценивающим взглядом, потом, круто повернувшись к людям грузной спиной, уже с гримасой нескрываемого презрения повел свое семейство назад, к "кадиллаку".
- Позор! Среди кого я живу? - стала по-польски выкрикивать ому вслед седая дама, хотя ничем он ее как будто и не обидел,- Все эти ваши мафиозо! Терроризм!
Гангстеризм! Одни обдиралы похищают детей, чтобы вымогать выкуп за них, другие ножами уродуют полотна гениев!
На "Пиету" в соборе святого Петра - и на нее руку поднял какой-то маньяк! Женщинам приходится стоять па страже, а ваши знатные мужи науки, чем они в это время заняты?
Все новые выдумывают бомбы! О, какой позор! Дикое столетие! Матка боска, зачем дала мне родиться в эти позорные времена!..
Женщина разволновалась, другие пикетчицы стали успокаивать ее, пока она, овладев собой, смущенно сказала нам упавшим голосом:
- Пщенрашем. Экск юз ми...
Далеко же мы ехали, чтобы услыхать эту ее гневную инвективу, выплеснувшуюся так страстно тому неизвестному вдогонку!
Но как нам самим поступить в данной ситуации?
Объяснять, откуда мы, упрашивать, чтобы учли наши исключительные обстоятельства? Возможно, и учли бы, пожалуй, и пустили бы нас в музей посмотреть хоть другие полотна... Однако, со своей стороны, нам тоже следует проявить должное уважение к людям, к их дружному пикету. Развеселившийся Джонни, уже ни на шаг не отходя от Заболотного, все старался заинтересовать его своим другом-песиком, тоже носящим на шее табличку "51г1ке!", а когда Заболотный, наклонись к ним, спросил, какие же, дескать, требования выдвигает этот пинчер-забастовщик, шутка была сразу оценена, и мальчишка, и взрослые все засмеялись,- здесь, видимо, в любых обстоятельствах чувства юмора но теряют.
Однако что же нам дальше делать? Теплый взгляд Заболотного обращен к маленькому забастовщику.
- Пока, Джонни!.. До лучших времен!
Разумеется, обидно. Такое расстояние одолели, столько намотали миль, единственно чтобы вблизи взглянуть на уникальное полотно, которое стало для нас чем-то даже большим, чем просто произведение искусства... И вот теперь, когда образ Мадонны был, казалось, так близко, совсем рядом...
- Почему все-таки мы не попытались попасть в музей? - обратилась Лида к Заболотному, когда начали спускаться но широкой лестнице вниз к машине.- Я уверена, что нас бы они пустили...
- Лида, а солидарность? - остановившись, посмотрел на нее с веселым удивлением наш командор.- Кому же, как не нам, здесь проявить интернациональную сознательность? Иначе сказали бы: ну и ну!..
- Верно, я не подумала,- честно признала девочка.
Продолжая спускаться, вдруг слышим позади себя:
- Хелло, Кирик!
Симпатичный черный мальчуган из группы бастующих, увязавшись, топает за нами следом, старательно ступая со ступеньки на ступеньку и не обращая никакого внимания на призывы матери, той веселой пышногрудой Мадонны, о которой Лида на обратном пути скажет почтительно:
"Она как мать-героиня"... Было и впрямь в ней что-то от Добродушия наших смуглых стенных матерей - здоровьем пышет, темной красотой, как вишня августовская, само плодородие могла бы олицетворять, когда, прижимая с цыанской небрежностью одного младенца к груди, одновременно подзывает другого, правда, голосом несердитым и без особой тревоги, просто "Джонни" да "Джонни" нараспев, а Джонни этот, склонный к самостоятельности, и ухом не ведет, упрямо топает дальше, за нами по бетонным, еще трудным для него ступеням, пока наконец Заболотныи - под смех пикетчиц - наклонился и взял черного карапуза на руки.
- Джонни, а мама?
И так на руках он, размашисто шагая по широким ступеням, отнес своего нового друга назад, где мальчонка, радостно встреченный песиком-забастовщиком, был с надлежащей церемонией водворен между колоннами рядом со своей цветущей мамой:
- Вот так, Джонни, будет о кой!
Внизу, когда мы подошли к своему "бьюику", па лобовом стекле, как и следовало ожидать, уже белел налепленный "тикет" - привет от здешней полиции, хорошо знакомый всем водителям талон, по которому вам следует заплатить штраф за неправильное паркование - за то, что оставили машину там, где стоять ей не положено.
