Стив поднял полный смущения взор и увидел нечто, хаотично порхающее над кристаллическими посевами. Лаура с хриплым клекотом взмыла за летуном, ее голубые с алым крылья энергично работали в воздухе. Стив разглядел, что это была гигантская бабочка с фигурными оборочками крыльев, и окраской ничуть не уступающая пестрому оперению Лауры.

Птица нависла, преследуя насекомое. Он окликнул Лауру и поспешил наперерез. Кристаллы хрустели, обращаясь в пыль под его тяжелыми ботинками.

Полчаса спустя он достиг крутого, поросшего кристаллами склона, когда мысли его внезапно осеклись, и сам он остановился как вкопанный, так что Лаура слетела с его плеча и вынуждена была встать на крыло. Она облетела его кругом, а, возвращаясь на свой насест, сопроводила посадку бранным словом на неизвестном языке.

– Вот еще один уникум, – пробормотал он. – Ни двух, ни трех, ни дюжины, ни двадцатки. Ничего из того, что встретилось, не повторяется. Всего один гигантозавр, один Scarabeus Anderii, всего по одной из всех этих треклятых тварей. Каждая вещь в этом мире уникальна, неотразима, каждая – сама в себе. Что же это такое?

– Я не пр-родажная, – осторожно напомнила Лаура.

– Добром тебя прошу – заткнись!

– Добр-ром тебя прошу, добром тебя пр-рошу! – завопила Лаура, которой эта фраза явно пришлась по душе. – Ба-алынущий черный ата-та!..

И снова он вывел ее из равновесия, вынудив пуститься в орбитальный полет, меж тем как сам продолжал разговор с самим собой:

– Это наводит на мысль о постоянной и всеохватывающей мутации. Все воспроизводится, не оставляя никаких устойчивых следов, никакого наследственного материала. – Он досадливо прикусил губу. – Но как можно воспроизводить себе подобное, когда оно не будет иметь с тобой ничего общего? И кто кого в таком случае оплодотворяет?

– Мак-джилли… – завела вновь Лаура, но вдруг передумала и успокоилась.

– В любом случае, если нет воспроизведения в буквальном смысле слова, это должно вызывать серьезную проблему с питанием, – продолжал он, тут же упуская из виду, что гигантозавр, вероятнее всего, как-то решил для себя этот вопрос. – Что вполне пригодно для одного растения, может стать губительным для его потомства. Сегодняшняя пища – завтрашний яд. Откуда знать фермеру, во что превратится его урожай? Если я верно понял, то на этой планете не прокормить и пары хряков.

– Нет, сэр. Лаура любит хряков.

– Молчать! – коротко распорядился он. – Мне вот только что пришел на память этот стотонный скакун. Стало быть, земля, неспособная прокормить и пары хряков, запросто кормит этакую тушу вместе с прочей живностью, паразитирующей на местной природе. Бред какой-то. На любой планете, обеспеченной фуражом, гигантозавр процветает. Но здесь, по всем моим расчетам, предположениям и прогнозам, гигантский ящер просто не имеет права выжить. В таких условиях он испустит последний вздох уже при рождении.

Рассуждая так, он достиг вершины холма и обнаружил, что интересующее его создание вольно раскинулось по другую сторону. Он уже издалека смог поставить летальный диагноз. Гигантозавр и в самом деле был мертв.

Способ, которым он определил состояние мастодонта, был чрезвычайно прост и эффективен. Грандиозное туловище распростерлось во всю длину, выложив перед тушей драконью голову размером со спасательную шлюпку и выставив как раз в его сторону два тусклых блеклых глаза, каждый с дно пивной бочки.

Под его подошвами вновь захрустели кристаллы, когда спуск продолжился; на этом пути, выстеленном экзотическими растениями, осталось одолеть пару сотен ярдов, чтобы обойти тело и ступить на следующий склон. В данный момент и тем более в таком состоянии гигантозавр интересовал его меньше всего на свете. Времени было в обрез, а он мог бы вновь навестить эти места, ну, завтра, например, а еще лучше – послезавтра, прихватив заодно стереоскопическую камеру. Гигантозавр еще получит снимочек в печать, но ему придется подождать.

Второй холм оказался намного выше и потребовал больше сил для подъема. На его вершине должна была пролегать приблизительная граница дневной вылазки, и Стиву не терпелось взобраться на него и осмотреться, прежде чем пускаться в обратный путь. Рука человека, оставившая следы на холме, была столь же сильной сегодня, как и на заре времен.

Он окинул взором то, что лежало перед ним, помня о шныряющем в ночи призраке-мародере. Насколько он успел оценить, странное явление исчезло из виду перед наступлением рассвета. Столп мерцающего тумана, золотой хобот, спустившийся с небес, мог двигаться без видимой цели, возможно, все это и было не более чем обычный природный смерч, вызванный брожением сил в воздушных потоках. Ну, скажем, к нему мог примешаться какой-нибудь рой светляков, пара-другая банд ночных пчел с искрящимся оперением, подобные виды насекомых уже встречались, – однако инстинкт настаивал на том, что это был не просто столп тумана или смерч и движение его было целенаправленным.

К какой же, с позволения спросить, цели стремился он?

Отдуваясь, Стив взобрался наконец на самую вершину и посмотрел вниз – на грандиозную равнину – и там нашел ответ.

Кристаллическая растительность обрывалась еще до вершины холма все по той же идеально прямой линии. За ней светлым суглинком пологий склон спускался в долину и взбегал на дальней стороне к выси гор. Оба склона были скудно усеяны странными, желеобразными кучками студня, которые дрожали, не тая, в золотом сиянии солнца.

Издалека, на фоне высоких гор виднелось гигантское сооружение с плоским фасадом и высоким квадратным проемом ворот в центре. Здание было выложено из грандиозных плит молочно-белого пластика и отчасти врастало в песчаный холм. Никаких украшений, символов, орнаментов не тревожило его безмятежно-гладкую, сияющую поверхность. Никаких дорог не вело к открывшемуся впереди.

Загадочный дворец, больше похожий на производственное здание вроде фабрики, хранил дух чего-то нового, выстроенного совсем недавно – и в то же время чрезвычайно древнего. Такие сооружения, как правило, оставляют за собой лишь очень древние и могущественные цивилизации, исчезнувшие в веках. Словно бы тысячи лет стоял здесь этот завод и в то же время производил впечатление чего-то новенького, только что снятого с иголочки, и устроенного так, чтобы производить впечатление пустого, в то время как внутри мог оказаться настоящим троянским конем.

Иссиня-черные волосы Стива по мере того, как он знакомился с этим инопланетным сооружением, вставали дыбом. Одно было очевидно: на Оро присутствует разум. И вероятнее всего, золотая колонна, странница ночи, и была этой самой жизнью. Да, плотские земляне и смерчеподобные вихреобразные ороны испытают немало трудностей, пытаясь отыскать почву для взаимопонимания и сотрудничества, в то время как вражда и ненависть ни в какой почве не нуждаются.

Любопытство и осторожность тянули его в разные стороны. Первое требовало немедленно сойти в долину, а другое тащило назад, пока еще оставалось время. Стив взглянул на часы. Если он немедля пустится в обратный путь, то дома будет с наступлением темноты. То есть – какое там дома! – на корабле. А этот молочный дворец расположен как минимум в двух милях. Считай, целый час плестись туда и обратно, не говоря уже о том, что возвращаться придется на другой, повышенной скорости. Эх, придется обождать. Назавтра, быть может, останется больше времени.

Осторожность восторжествовала. Он осмотрел ближайшую кучку желе типа «студень-холодец»: плоский, чуть выступающий вверх этакой легкой шишечкой, зеленого цвета с голубыми полосками и множеством крохотных пузырьков, повисших в прозрачном веществе. Причем студень еще и пульсировал. Стив ковырнул его носком ботинка, как это делает вождь племени с попавшейся на его пути коровьей лепешкой, думая что-то вроде: «Ох уж эти непоседы-мустанги!» Лепешка отреагировала, вздувшись в центре, а затем медленно опустилась. Не амеба, решил он. Низшая форма жизни, но в то же время сложная. Лауре эта штука не понравилась однозначно. Она вспорхнула с плеча Стива, стоило только тому нагнуться над лепешкой, и выразила свои чувства тем, что сшибла в атаке несколько кристаллов.