Так в основном обстояли дела. Хокон Фридтьофсен выбрался из джипа. В районе Слуаруса поиски уже развернулись полным ходом. Там погода вроде бы получше. Что до дальнейших планов, то он обещал вернуться к этому вопросу. После чего указал рукой на крыльцо и пропустил нас с Констанцей вперед.

В помещении царил собачий холод. На низких желтых партах с прямой спинкой и наклонной крышкой сидело полтора десятка гражданских и военных должностных лиц — этакие странные переростки или калеки, словно насильно удерживаемые в мире школяров, из которого их тела давно выросли. Озаренные бездушным верхним светом лица выглядели так, будто эти люди всю ночь провели в поисках, не найдя ни того, кого искали, ни отдыха для самих себя. Дружно повернувшись к двери, офицеры и члены групп гражданской обороны увидели, как спортивно одетые пожилая женщина и молодой мужчина заняли места в заднем ряду, тогда как начальник местной полиции проследовал мимо парт на кафедру.

Стену позади него занимала черная, как переплет Библии, доска, а над доской все еще висели скатанные в трубку карты мира и зоологические таблицы, по нижнему краю которых можно было догадываться, как предыдущее поколение представляло себе природу и мир.

Хокон Фридтьофсен не стал тратить время на вводные фразы и формальности. Он начал инструктаж с того, что, повернувшись к аудитории спиной, стал с лихорадочной скоростью чертить что-то на доске. Чертил он молча, когда же снова повернулся к нам, все увидели на доске подобие карты, изображающей горную область к западу от долины Сетесдал, к югу от Дюрахейо и к северо-востоку от долины Сирдал. Дикий необжитый край. Приступая к объяснению, Фридтьофсен вооружился сломанной линейкой и показывал ею пункты и направления. Длиннющая шея и большой рот на маленьком круглом лице придавали его голове сходство с верхушкой перископа.

И то, что виделось ему в этот перископ, явно внушало какую-то надежду. Совсем маленькую, но все же реальную. Фридтьофсен повел линейкой через перевалы на запад, к самым глубоким и узким фьордам Рюфюльке.

— Ньярдархейм, — говорил он, стоя вполоборота к аудитории. — Как известно, в Ньярдархейме на каждом шагу есть хижины. Это может сыграть решающую роль.

— Речь идет о туристских хижинах?

Фридтьофсен повернулся к задавшему вопрос.

— Нет, генерал Эг. В основном не о них. Конечно, и туристские есть, но преобладают хейбергские хижины.

— Хейбергские хижины? — Генерал умел придавать своему голосу звучание, предполагающее немедленный ясный ответ.

И за ответом дело не стало.

— Да, генерал. Это хижины, которые названы в честь основателя так называемого «Заказника Ньярдархейм» Турвалда Хейберга из Осло. В начале века в нашей стране все еще были такие порядки, когда частное лицо могло приобрести обширный дикий район в собственное владение. Именно это и сделал доктор Хейберг. Он приобрел тысячу квадратных километров горных пустошей с высотами от восьмисот метров и больше, вершины до полутора тысяч.

Фридтьофсен излагал, точно местный краевед, оседлавший любимого конька:

— А целью этой его сделки было сохранить в неприкосновенности пастбища для популяции диких оленей к югу от Хаукели. При этом Хейберг предоставлял желающим за плату права на охоту и рыбную ловлю. Поставил дело на широкую ногу, напечатал проспекты на английском языке с точным указанием правил и сроков охоты, пунктов питания, с адресами местных носильщиков и проводников. Здесь, в Хейбергхейя, на зверя в себе охотились такие люди, как маршал Маннергейм и француз Анд ре Жид. Предполагалось, что таким образом заказник будет сам себя окупать, но этот план не удался, и во время войны Хейберг был вынужден уступить свое горное владение государственной организации, которая контролировалась норвежскими нацистскими властями. Они-то и придумали название «Заказник Ньярдархейм». Как известно, Ньорд в древненорвежской мифологии — бог моря, ветра и урожая. И в последние годы войны охотничьи угодья Хейберга были ристалищем оккупантов, скоробогачей и нацистских заправил.

Наращивавшиеся ассоциации не увели Хокона Фридтьофсена слишком далеко. Он остановился, поглядел на карту на доске, нашел главное направление и закончил:

— Но до той поры Хейберг успел построить здесь в горах три десятка больших и малых хижин. На них-то нам теперь и следует ориентироваться. Если капитан Хеллот катапультировался и сумел добраться до какой-нибудь из хижин, он может продержаться сколько угодно, даже если получил травму, когда приземлился. Будем надеяться.

Больше вопросов не было. Фридтьофсен коротко объявил, как будут дальше вестись поиски. Один отряд выйдет на прочесывание из Бюкле и проследует в заказник кратчайшим путем вдоль южного берега озера Бутсватн. Новобранцы из Эвье вместе с группой добровольцев стартуют в Нумеланде, что в тридцати километрах южнее по этой долине, и пойдут на запад по Хейбергской дороге в долине Фардал, курсом на Рускрепп-фьорд, после чего повернут прямо на север. Таким образом, оба отряда могут сойтись у озера Гюванн, где у самой границы губерний Ауст-Агдер и Ругаланд стоит одна из хейбергских хижин, похожая больше на крепость, чем на туристский приют. В заключение Хокон Фридтьофсен напомнил, что в горах Вестхейя еще лежит глубокий снег. Поднявшись из долины, придется стать на лыжи. Добавив несколько слов насчет порядка поисков из Хаукели, он закончил инструктаж, отложил указку и отпустил слушателей, не стирая чертеж с доски.

Теснотища. Кроме водителя, в кабину военного грузовика втиснулись Хокон Фридтьофсен, Констанца Хеллот и я. Фридтьофсен сидел справа от Констанцы, у двери, я — слева, между ней и шофером. Повернуться можно было только всем вместе по команде.

Мотор глухо гудел. Голос Фридтьофсена вторил ему, словно вспомогательный двигатель. Я дремал с открытыми глазами. Мы ползли сквозь туман со скоростью улитки. Водитель наклонился над баранкой, силясь не терять из виду задние огни идущей впереди машины. Тощий верзила лет двадцати, с метелкой светлых волос над прыщеватой физиономией, он время от времени посматривал на меня или на Констанцу с неуверенной улыбкой того же цвета, что прыщи. Желтые зубы в рамке красных губ.

Пахло дизельным топливом, немытым телом и трубочным табаком. Цепи на колесах ритмично перемалывали дорожный щебень. Констанца Хеллот то ли дремала, то ли спала. Но она сидела рядом с Фридтьоф сеном, и речевой поток не мог ее миновать. Хокон Фридтьофсен не расставался со своими топографическими картами. Они лежали стопкой у него на коленях. И похоже, именно в них черпал он вдохновение.

— Трудно поверить, что так могло быть, — услышал я. — Но это правда, чистая правда. Чуть ли не до середины семнадцатого века все карты Норвегии были начерчены иностранцами, которые никогда не бывали в нашей стране. Когда же наконец появился топограф, которому было важно, чтобы карта отражала истинную картину местности, его листы заперли в архиве генерального штаба. Где они лежали и пылились сотню лет! С грифом «Военная тайна»!

Дорога извивалась угрем по дну долины. День был в разгаре, но машины продолжали ехать с включенными фарами. Я с трудом различал редкие дома вдоль дороги. Время от времени Констанца Хеллот кивала и говорила Фридтьофсену «угу», показывая, что слушает. А тот все говорил.

— Во времена до фотоаппаратов, — продолжал он, — планы городов и панорамы местности рисовались не для украшения музейных и домашних стен. Этим делом занимались либо королевские военные инжечеры, либо шпионы, в зависимости от того, кому они служили — своим правителям или чужим державам. Недаром Клаузевиц ставит военное искусство в один ряд с изящными искусствами.

Веки становились все тяжелее. Дорога вниз по Сетесдалу — та самая математическая кривая, что теряется в бесконечности. Меня то засасывала, то отпускала тягучая дремота. Услышав слова шофера о том, что мы проезжаем Бюкле, я открыл глаза и увидел церковь, воткнувшую свой шпиль в туман. Тут же я снова погрузился в черную толщу дремоты, куда непрестанно вторгались трассирующие снаряды и где без устали журчала речь Фридтьофсена, перемежаемая звонкими репликами Констанцы.