Однако, официально боливийское правительство сочло необходимым присоединиться к чреде признаний Франко большинством латиноамериканских государств в феврале 1939 г., когда исход гражданской войны был уже предрешен. Первоначально Боливия сделала запрос о позиции Мексики и, получив ответ из Мехико о категорическом неприятии франкистского правительства, выразила понимание мексиканской позиции, но, тем не менее, присоединилась к общему хору латиноамериканских государств¹⁹².

Оборотной стороной внешнеполитического курса режима были демонстративные пронацистские акции МИДа и официозной прессы. Стали нормой профашистские выступления членов кабинета и видных политических деятелей. Пронацистские настроения были широко распространены среди военных и политиков. С приходом к власти военных-социалистов резко интенсифицировались разносторонние связи с фашистскими государствами. В октябре 1936 г. в Боливию прибыла итальянская миссия для обучения полиции страны. Делегацию в Риме торжественно провожал сам граф Чано, который призвал «посланцев» нести в Новом свете «откровение» фашизма. В Боливии на этой волне профашистского энтузиазма возник Национал-социалистический легион ветеранов Чако, симпатии которого к нацизму были очевидны¹⁹³.

Связи Боливии с нацистской Германией носили сердечный характер. Полковник Х.Санхинес, назначенный Д.Торо послом в Германии, на вручении верительных грамот Гитлеру 12 ноября 1936 г. говорил: «Мы в Боливии с восхищением наблюдаем за поступью национал-социалистической Германии, ибо сами идем тем же путем строительства национального социализма, программу которого наша страна выстрадала в ходе тяжелой войны в Чако. Особенно мы приветствуем политическую концепцию гитлеровского режима, противостоящего разрушительной и анархиствующей тенденции советского коммунизма»¹⁹⁴. В ответной речи Гитлер подчеркнул: «Тот факт, что Боливия видит в коммунизме врага своей конструктивной деятельности, не может не радовать и является основанием взаимопонимания между нашими народами»¹⁹⁵.

В своем отчете о беседе с Гитлером посол Х.Санхинес с удивлением отмечал «хорошую осведомленность фюрера о политическом развитии Боливии и строительстве национал-социализма правительством Д.Торо», из чего не без основания делал вывод об интенсивной работе германского посольства в Ла-Пасе, подробно информировавшего Берлин обо всем происходящем в Боливии. Кроме того, Гитлер упомянул о старых традиционных связях и добрых отношениях между боливийскими и немецкими военными¹⁹⁶. Отношения военных-социалистов с Германией оставались дружественными, несмотря на наличие некоторых раздражителей, как, например, позиции Боливии в гражданской войне в Испании или в вопросе о еврейской иммиграции. Немцы предлагали помощь в реорганизации армии, в воспитании молодежи. Германские власти заявляли о своей готовности принять любое количество офицеров на обучение, а Гитлерюгенд приглашал многочисленные юношеские боливийские делегации в Германию на отдых и учебу¹⁹⁷.

Фашистское влияние на военных-социалистов было огромным. В подражание европейским фашистам боливийские военные принимали законы и акты, вызывавшие справедливое возмущение внутри страны и за рубежом. Дело доходило до позорящих страну акций официальных властей Ла-Паса. Когда в ноябре 1937 г. пост министра сельского хозяйства занял неистовый антисемит и, как он сам себя называл, национал-социалист полковник В.Мендес, его ведомство, казалось бы, второстепенного ранга, занялось чисто политическими вопросами, в том числе и внешнеполитическими.

В.Мендес подготовил скандальный антиеврейский иммиграционный закон, который местами дословно повторял Нюрнбергские законы против евреев. Новые правила устанавливали обязательную регистрацию евреев в полиции, а также контроль за хозяйственной деятельностью еврейских иммигрантов, которым разрешалось заниматься лишь сельскохозяйственным производством в колонизуемых тропических районах страны¹⁹⁸. Х.Буш сразу же подписал проект закона, который затем пришлось срочно отменять под давлением общества и дипломатов, а также поддаваясь разумным уговорам и доводам членов кабинета¹⁹⁹. Однако вскоре, в 1938 г. МИД издал распоряжение о запрете еврейской иммиграции в Боливию. В такой многорасовой и полиэтнической стране как Боливия, пронацистские акции правительства вызвали не только гнев и возмущение, но и выглядели полным абсурдом. Ровно через день Хунта отменила это распоряжение МИДа, а затем даже заявила о поощрении еврейской иммиграции для колонизации востока страны²⁰⁰.

14 марта 1938 г. было опубликовано очередное распоряжение, регулирующее еврейскую иммиграцию. Всем консульским учреждениям за рубежом предписывалось направлять просьбы о въезде в страну евреев в министерство сельского хозяйства. Разрешалось выдавать визы лишь тем, кто по своей профессии, мотивам и имущественному состоянию был способен участвовать в колонизации сельских районов востока страны. Более того, для временно выезжающих из страны евреев вводился особый режим, по которому они могли вернуться в Боливию, лишь заранее запасшись разрешением именно министерства сельского хозяйства²⁰¹. Националистическая пресса цинично объявляла такой режим образцом политики, лишенной всякого антисемитизма.

Антисемитским актом выглядели и неуклюжие действия боливийского МИДа, протестовавшего против предоставления Парагваем права поселения на спорной территории в Чако 15 000 австрийским евреям. Проблема заключалась не в пронацистском курсе Боливии, а в недопустимости распоряжаться территорией, принадлежность которой Парагваю еще не была подтверждена международными соглашениями. По сути Боливия была права, но неуклюжее акцентирование еврейского вопроса повредило этому демаршу. Кроме того, Боливия официально обратилась к Германии с просьбой воспрепятствовать еврейской эмиграции из Австрии в Парагвай. Обращение было выдержано в пронацистских тонах и воспринималось как акт солидарности с антисемитской политикой Германии²⁰². Многие страны, в том числе и США, заступились за еврейских иммигрантов из Европы, а Боливия была вынуждена оправдываться²⁰³. Лишь открытие страны для неограниченной еврейской иммиграции сняло напряженность вокруг Боливии, не без основания подозреваемой в прогерманском внешнеполитическом курсе и идеологических симпатиях. В июне 1939 г. министерство миграции вновь ввело ограничения на въезд в страну евреев, выделив квоту в 250 человек в месяц²⁰⁴.

Антисемитизм проник в боливийское националистическое движение, олицетворявшееся газетой «Ла Калье» и социалистами. Это был явно импортный политический товар. В «Ла Калье» с антисемитскими статьями выступал К.Монтенегро, для которого символом еврейского проникновения в Боливию был один из «баронов олова» Хохшильд. Антисемитские настроения усилились в конце 30-х годов, когда в Боливии стали появляться еврейские беженцы из Европы, искавшие убежища от нацистских преследований. «Ла Калье» утверждала в своих редакционных статьях, что евреи занимаются не производством, а торговлей и спекуляциями, обвиняла иммигрантов в эксплуатации боливийского народа²⁰⁵.

«Интеллектуальный» антисемитизм неожиданно нашел поддержку среди широких масс населения. Дело в том, что иммигранты активно скупали сельскохозяйственные угодья вблизи городов, а в маленьких городках становились владельцами магазинов, мастерских и других мелких заведений. Таким образом, появился слой боливийцев, продавших свои магазины или ремесленные мастерские, но потерявших в период инфляции и девальвации вырученные от продажи средства, и винивших во всех своих бедствиях приехавших евреев. Эти мелкобуржуазные элементы питали антисемитские настроения политических партий и движений националистического толка. Газеты комментировали первые бытовые стычки боливийцев и европейских евреев при переделе мелкорозничного рынка, конфликты по поводу еврейских магазинов, мест на рынке и прочее²⁰⁶. Хотя не стоит преувеличивать масштабы этого явления, тем не менее, антисемитская риторика надолго стала частью лексикона националистических политиков.