Я такую пропасть пишу, что y меня сейчас трясется рука. Я хотел бы отдохнуть с тобой хоть недельку, хоть три дня. Денег нет, a то бы я приехал нелегально в Москву на день-два…

A все-таки постараюсь пробиться в Москву на день. Очень я соскучился, до форменных кошмаров…

…Любовь — мера одаренности жизнью людей, но она, вопреки всему, в очень малой степени сексуальность. Любовь страшно проницательна, и любящие насквозь видят друг друга со всеми пороками и не жалуют один друтого обожанием…

Я вспомнил сейчас стихи, которые спутал в прошлом письме:

…Возможность страсти, горестной и трудной, — Залог души, любимой божеством…

Это из «Епифанских шлюзов». Думаю теперь засесть за небольшую автобиографическую повесть (детство, 5—12 лет, примерно). Может быть, напишу небольшой фантастический рассказ на тему «как началась и когда кончится история». Название, конечно, будет иное.

Моя жизнь застыла, я только думаю, курю и пишу…

…Письма к тебе — для меня большая отрада. Действигельно, они заменяют беседу. Жду твоих писем…

Тотику — поцелуй, объятие и катание верхом в далекой перспективе. Ну, прощай, моя далекая невеста, и береги нашего первого и единственного сына.

…Окруженный недобрыми людьми (но работая среди них, ты понимаешь меня!), я одичал и наслаждаюсь одними твоими отвлеченными мыслями. Поездка моя по уездам была тяжела… Жизнь тяжелее, чем можно выдумать, теплая крошка моя. Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется — настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье. Но все-таки здесь грустная жизнь, тут стыдно даже маленькое счастье… Оставим это…

…Любимой женщине судьбою я поручен И буду век с ней сердцем не разлучен…

…Какая жестокая и бессмысленная судьба — на неопределенно долгое время оторвать меня от любимой. Утешение мое, что я живу и для ребенка и, кажется, способен пережить ради вас самую свирепую муку…

Я окончательно и скоро навсегда уезжаю из Тамбова…

…Здесь дошло до того, что мне делают прямые угрозы. Я не люблю тебе об этом писать и пишу коротко. У нас с тобой есть более важные вещи, чем тамбовские дела, о которых не стоит говорить. Но все же скажу, что служить здесь никак нельзя. Правда на моей стороне, но я один, a моих противников — легион, и все они меж собой кумовья. (Тамбов — гоголевская провинция.) И это чепуха, но я просто не хочу попусту тратить силы.

Из писем к М. Платоновой (1926–1927).