– Конечно знаю!
– Да ну? – В возгласе явно слышалось недоверие.
– Я имею в виду, – стала объяснять Роза, – что, как я надеюсь, всегда воздавала должное щедрости. Но я ненавижу, когда финансовую помощь оказывают без спросу и тем более когда в ней не нуждаются.
– …И которая приходит от весьма подозрительных щедрот самодура феодала? – уточнил он и добавил: – Очень хорошо! Если от этого зависит спокойствие вашей души – излишне щепетильной, – я приму от вас чек на всю сумму, обозначенную в бланке посылки. – Он кивнул на ее сумочку, лежащую рядом с ней на столе. – Предполагаю, что сумма прочно отпечаталась у вас в мозгу и чековую книжку вы тоже захватили с собой?
Опять эта ирония! Роза закусила губу.
– Да, вы не ошиблись, – холодно ответила она и потянулась за сумочкой.
Пока она выписывала чек, Сент-Ги стоял рядом.
– Скажите мне, – поинтересовался он, взяв бумагу и пытаясь продолжить разговор, – насколько хорошо надо вас знать, чтобы вы позволили оказать вам услугу – от чистого сердца, – связанную с деньгами?
Она взглянула на него слегка застенчиво:
– Я… не знаю. Просто для меня платежеспособность – вопрос чести. Возможно, из-за того, что мой отец был довольно небрежен в денежных вопросах и мне всегда хотелось верить, что я унаследовала больше хороших качеств от матери, а она была очень щепетильна… и не только по части денег.
– Что означает – французского больше, чем английского. Я вот думаю… Если бы вы до такой степени были француженкой, как вам кажется, то инстинктивно знали бы, что мужчина – если он действительно мужчина – должен, непременно быть доминантой в денежных вопросах. И уж точно не были бы занудой до такой степени, чтобы вцепляться мне в бороду уже после того, как дело сделано.
– «Занудой»?! – Это тем более задело Розу, что характеристика, данная Сент-Ги, показалась вполне заслуженной.
– Опустим «зануду». Заменим «англичанкой». Я знаю, что по сути это одно и то же. – Наблюдая, с каким нервным раздражением Роза убирает на столе, надевает чехол на пишущую машинку и забирает сумочку, он миролюбиво добавил: – Между прочим, теперь, когда я готов признать, что на сей раз победа осталась за вами, и выкинуть белый флаг, приняв чек, не согласитесь ли вы на мир или хотя бы на перемирие до следующей схватки?
Роза нехотя изобразила улыбку.
– Пожалуй, согласна… на перемирие, – ответила она и встала, чтобы внезапно обнаружить, что его рука преграждает ей путь. Безо всякого предупреждения губы Сент-Ги на короткое время, но с властной твердостью прижались к ее губам.
– Никакой вольности. Всего лишь «поцелуй мира»… обычай, более добрый и более древний, чем «право сеньора», – ответил он на изумление в ее глазах и позволил девушке уйти.
На следующий день в магазин доставили букет красных гвоздик, собранный утром в садах шато и врученный лично Розе. Цветы сопровождала визитная карточка Сент-Ги с лаконичной надписью «Инцидент исчерпан?», что не могло, конечно, не заинтересовать Сильвию, хотя она не имела понятия, какое уничижительное значение имели эти слова для Розы.
«Инцидент исчерпан»! Иными словами, ее «занудства» он как бы и не видел – попросту закрыл глаза, а его бесстрастный «поцелуй мира» должен быть забыт ею, как заурядный эпизод! Обостренная склонность любящего сердца с болью воспринимать любой знак невнимания вряд ли могла найти более благодатную почву. Даже если бы он потрепал ее по голове со словами: «Полно, полно! Больше мы не будем говорить об этом», было бы не так обидно. Он наверняка даже не пожурил Флор за то, что та рассказала Розе об истинной подоплеке ночной распродажи в магазине. Для Сент-Ги это не имело существенного значения. Он уже поставил крест на случившемся и даже не задумался – да и откуда ему знать? – об эффекте, произведенном его случайным поцелуем на ту, что жаждет ощутить прикосновение его губ в подлинной нежности и обоюдном желании…
На глазах у Сильвии Роза разорвала визитную карточку и пребывала в нерешительности – как ей поступить с цветами? Она уже собиралась выбросить букет, когда им занялась Сильвия, поспешив заявить Розе:
– Тс-с! Это не их вина, что Сент-Ги погладил тебя против шерстки и прислал гвоздики вместо себя извиняться! – Скорее всего, она ни о чем не догадывалась, за что Роза была ей только благодарна.
По счастью, положительное сальдо неожиданной распродажи настроило Розу на боевой лад и привело в настроение, которое она про себя выразила словами: «Я еще ему докажу!» Это означало, что она во что бы то ни стало намеревалась добиться, чтобы магазин приносил постоянную и все возрастающую прибыль. Она телеграфировала тетке, что просит разрешения в порядке эксперимента использовать новые товары и, возможно, новые методы их реализации. Разрешение было получено, и Роза приступила к обработке поставщиков, угрожая вовсе отказаться от их услуг, если им с Сильвией не будет предоставлена скидка или же возможность вернуть обратно непроданные товары. Роза не осмелилась вновь связываться с предметами роскоши, зато лично обошла все склады в Найсе в поисках новинок, что могли бы выдержать придирчивую критику Сильвии и вместе с тем оказаться достаточно дешевыми, чтобы заставить даже прижимистых обитателей Мориньи раскошелиться.
Из случайной досужей болтовни с Мари Дюран Роза выяснила, что во Франции, в отличие от Англии, пошив одежды на дому является обычным делом.
– Девять француженок из десяти гордятся тем, что сами шьют себе платья, – провозгласила Мари.
Это навело Розу на мысль спешно броситься на поиски агентства, где можно приобрести выкройки. Затея оправдала себя с самого первого дня.
У Сильвии был подлинный дар к оформлению витрин. Со свирепой радостью она отправляла на растопку плиты каждый истрепанный и поблекший от времени картон, оформляя все заново и расписывая на свой манер. В пику традиции французских магазинов все надписи она сделала простыми и понятными цифрами и буквами, а в витрине каждый день выставляла свежие цветы, с помощью Блайса содрала льняную обивку со стульев и выкрасила спинки в нежные пастельные тона, гармонирующие с фактурой дерева. Благодаря соединенным усилиям сестер «Ла Ботикью» начал приближаться к их грезам об идеальном магазине, которым они предавались еще до того, как столкнулись с печальной реальностью. Это, конечно, был далеко не элитный салон, но с каждой неделей магазин приобретал все более современный вид, воздавая девушкам сторицей за их бесконечные хлопоты.
Между тем солнце продолжало ярко светить, высоко поднимаясь в безоблачном небе и создавая прохладную тень от предметов, действующую подобно бальзаму. Ночами жара ослабевала, побуждая жителей Мориньи заниматься делами от рассвета до полудня и погружая снова в дремоту в нестерпимо жаркие послеполуденные часы. Как только на небе собирались розоватые кучевые облака, старики выбирались на площадь, чтобы всласть посудачить и не спеша распить бутылочку вина. Почти каждое утро девушки перед завтраком плавали в море, которое никогда не охлаждалось за ночь, а каждый вечер сидели под платанами, как и все прочие, нежась в теплом безветренном воздухе.
В этом году день рождения Сильвии выпадал на воскресенье, и Роза поинтересовалась, как та бы хотела его отметить. Они спорили – предпринять ли поездку в горы, провести этот день в Канне или же в Грасе, чтобы оттуда отправиться на Золотые острова, – и ничего толком не решили, когда в разговор вмешалась Мари Дюран.
– Это воскресенье, о котором вы говорите, приходится на шестнадцатое? – захотела она узнать. – Ну нет! Вы никак не можете уехать, так как это день нашей bravade, и никто – совсем никто! – не покидает тогда Мориньи!
– Вашей bravade? Что это такое, Мари? – недоуменно спросила Роза, теряясь в догадках, чтобы это слово могло означать на местном диалекте.
Придя в не меньшее замешательство от вопроса, Мари повторила:
– Да, bravade. Вы что, не понимаете, о чем я? В вашем городе в Англии разве такого не бывает, нет?
