Заинтересованные в укреплении своей армии, мамлюкские султаны щедро платили за каждую новую партию невольников, и это привлекало в Египет купцов, занимавшихся работорговлей. Особенно ценились мальчики, которые ввиду их малого возраста легче поддавались воспитанию и отличались горячей преданностью своим хозяевам.

Купленных для военной службы мамлюков в тот же день одевали в дорогие одежды, одаривали золотом, драгоценностями, лошадьми, подчеркивая то привилегированное положение, которое им вскоре надлежало занять. После этого мальчики шли на медицинский осмотр, где их делили на группы. К каждой группе приставлялся наставник, учивший их чтению Корана, письму, начаткам богословия и права.

Когда мальчики подрастали, наступал черед военной подготовки. Ибн Баттута видел, как у подножия горы Мукаттам они целыми днями занимались верховой ездой, джигитовкой, фехтованием, стрельбой из лука. Воспитание молодых воинов поручалось евнухам-наставникам, которые должны были заботиться об их нравственности и отвечали головой за малейшую провинность своих подопечных. Когда однажды султан Насир узнал, что один из мамлюков пил вино, он приказал засечь его до смерти, а евнухов-воспитателей посадил в крепость.

Пройдя курс военной подготовки, мамлюки поступали на службу, становились на довольствие и поселялись в казармах, которые поначалу находились на острове Рода, посреди Нила, а позднее были перенесены в цитадель. Раз в год мамлюки получали с султанских складов одежду; кроме того, в их содержание входила ежемесячная выдача мяса, сахара, фруктов, масла, воска, фуража.

Отвага и преданность, проявленные в сражениях, вознаграждались продвижением по службе. В результате строгого отбора из среды юношей-новичков постепенно выдвигались десятники, сотники, тысяцкие. Высшим признанием боевых заслуг мамлюкского военачальника был султанский указ о произведении его в эмиры. Получив звание эмира, вчерашний раб становился свободным. Он покидал казарму и обзаводился собственным хозяйством: домом с конюшнями, продовольственными складами, штатом прислуги, постройками для рабов-мамлюков, которых он отныне имел право приобретать на невольничьих рынках.

«Эмирам-предводителям, — писал арабский историк XIV века Макризи, — во время торжественного выезда на площади выдавались золотые подпруги, а каждому эмиру из свиты султана в месяц рамадан выдавалась порция сахара и сладостей, а в день жертвоприношения все получали жертвенных животных согласно их чину, и им же полагались участки клевера для пастьбы их скота, а иногда вместо этого выдавался фураж… Дважды в год между эмирами распределялись султанские кони; в первый раз весной, когда султан входил в свои конюшни после завершения периода подножного корма, а второй раз — при игре в мяч на площади. А приближенные лица из султанской свиты получали их в большом количестве, так что некоторым из них доставалось по сотне коней в год… И если пал конь у мамлюка, то представлял он его мясо и свидетельство того, что конь пал, и получал замену. И даровал султан приближенным из своей свиты поместья и большие сооружения. И выдавал иногда некоторым из них более сотни тысяч динаров; и это часто случалось при Насире… а также одежды из разных материй; а при отправлении на охоту и в других подобных случаях выдавался фураж и предоставлялось жилье…»

Поместья, которыми султан наделял своих мамлюков, считались как бы платой за верную службу и не могли передаваться по наследству. Не были наследственными и эмирские звания, и сыновья эмиров не пользовались привилегиями отцов. Этот порядок вызвал к жизни своеобразную форму благотворительности: чтобы как-то сохранить накопленные при жизни капиталы, эмиры щедро вкладывали их в строительство мечетей, дервишскйх обителей, медресе, где в качестве попечителей, шейхов и наставников подвизались их отпрыски и родственники, которые все чаще избирали для себя путь религиозной деятельности. Такой «перелив» немало способствовал расцвету зодчества и оживлению духовной жизни.

Подробно описывая архитектурные памятники, Ибн Баттута ничего не сообщает о своих контактах с мамлюкской верхушкой. Чуждые египтянам в этническом и Социальном отношении, мамлюки жили своим узким мирком, замкнуто и обособленно. Опасаясь заговоров и мятежей, что случалось весьма нередко, султаны не поощряли сближение мамлюков друг с другом, и, если провед-чики доносили, что несколько эмиров собирались вместе для азартных игр, метания стрел или иных развлечений, участникам сборища грозила ссылка или даже заключение в тюрьму.

Однако вопреки строгим запретам мамлюки то и дело сбивались в группы и партии, объединенные общностью происхождения и языка; эти группы конкурировали и враждовали друг с другом и нередко прибегали к оружию в непрекращающейся кровавой борьбе за власть. Когда одной партии удавалось подмять под себя остальные, ее лидер становился султаном и, следуя давнему айюбидскому обычаю, торжественно въезжал на коне в цитадель.

Именно таким образом в 1279 году к власти пришел Майсур Калаун, бывший раб последнего айюбидского султана ас-Салиха, в свое время купленный им за тысячу золотых динаров и получивший прозвище Альфи, что значит «Человек-тысяча».

В 1293 году египетский престол перешел к его сыну Насиру, и это был, пожалуй, первый случай прямого наследования у мамлюков. Но не последний. Династия, основанная Калауном, просуществовала до 1390 года. Султан Насир правил почти 42 года, если не считать двух перерывов, когда, пользуясь его малолетством, конкурирующие эмиры на время захватывали власть.

У султана Насира был сложный и противоречивый характер, и этого не могли скрыть даже хроники, апологетически трактующие каждый его шаг. Вполне в духе времени жестокость и вероломство он сочетал с расточительностью и склонностью к великодушным жестам, отличался крайним пуританизмом в вопросах морали и, следуя традициям отца, много строил, увековечив свое имя в таких архитектурных жемчужинах, как каирский акведук, мечеть в цитадели и уникальный ансамбль из усыпальницы, медресе и маристана на улице Бейн аль-Касрейн.

Ибн Баттута сообщает, что в период правления Насира блеск и могущество египетского государства достигли своего апогея. Его международные связи охватывали полмира, от Арабского Запада до Золотой Орды, Индии и Китая. Особый вес египетскому двору придавало то обстоятельство, что в Каире находилась резиденция аббасидских халифов, которые после захвата монголами Багдада лишились политической власти, но в глазах правоверных по-прежнему оставались духовными пастырями общины.

Признание Каира религиозным центром мусульманского мира обязывало ко многому. Именно в этом, очевидно, заключалась одна из причин благосклонности мамлюкских султанов к представителям ученых кругов, которых в Каире было больше, чем в какой-либо иной столице. Ученые шейхи, или, как их называли в народе, «носящие чалму», назначались султаном на высокие должности министров, казначеев, инспекторов, верховных судей. В этом качестве они были как бы связующим звеном между мамлюками и местным населением. Благоволение мамлюкских султанов ученому сословию временами проявлялось в эксцентричных жестах, которые мгновенно становились достоянием молвы и фиксировались в сводах придворных летописцев. Известно, например, что некоторые улемы освобождались от обязанности целовать пол перед султаном, хотя в этом не находили ничего зазорного даже самые влиятельные из мамлюков. Нередко султаны выезжали из цитадели, чтобы навестить больного или находящегося при смерти улема, а на похоронах шли во главе процессии перед гробом и даже иногда пытались подставить под него свое плечо. И все-таки всех превзошел султан Ладжин, который на глазах у изумленных придворных поднялся с трона и, согнувшись в поклоне, приложился губами к руке имама Мухаммеда ибн Али аль-Манфалуты.

Разумеется, все это было лишь лицемерной игрой, но так или иначе в выигрыше оставались улемы, которым благорасположение властей обеспечивало безбедное существование. Многие ученые жили в роскошных, отделанных мрамором особняках, щеголяли в изысканных одеждах, держали свои конюшни и огромный штат прислуги.