— Сидел-то я два года. Лучше бы весь срок отсидеть и быть с руками. Я этими руками знаете какие деревья валил. А теперь ложку не могу взять.
— Крепко тебе не повезло,— покачал головой Михаил.— Я ведь тоже чуть вором не стал. Добрые люди не дали упасть. В 24-м году удрал я с приятелем из детдома. У него оказались деньги, и до Хабаровска мы добрались. Целый день болтались по городу. А к вечеру нас приютила «теплая» компания. Обчистили нас. А потом и говорят: «Идите, мальчики, себе хлеб добывать».— «А как?» — спросили мы. «Берите, где плохо лежит». Ну, мы поняли. Только воровать не пошли... На третий день своих скитаний, уже не в силах бороться с голодом, решили попросить милостыню. Остановили первого попавшегося мужчину, рассказали ему о наших приключениях. Он нас отругал и повел к себе домой. Накормил и помог устроиться в школу водителей рыболовных судов.
— Есть же на свете хорошие люди,— после молчания проговорил Ипполитыч.
В этот день ожидался профессорский обход, После завтрака мы легли и ехали ждать, тихонько переговариваясь.
— Говорят, очень знающий этот невропатолог Михеев,— приглушенно басит Ипполитыч.
— Увидим, сможет ли он мне голову вылечить!— перебил его Михаил и полез за папиросой.
— Что ты делаешь? Сейчас же профессорский обход начнется!..— остановил его Ипполитыч.
Профессор вошел в палату в окружении ассистентов и врачей, среди них была и наша Ангелина Никитична. Она давала пояснения.
— Больной Бодров,— докладывала она, подводя профессора к кровати Ипполитыча.
— Как настроение?— спросил профессор.
— Стараюсь, товарищ профессор,— по-военному отрапортовал Ипполитыч,— чтобы оно было хорошее!
— Очень хорошо...
Ангелина Никитична записывала рекомендации специалиста.
— Ну-с. А вас что беспокоит?— обратился он к Голованову.
— Голова болит.
— Производственная травма,— пояснила Ангелина Никитична.
— Что же, батенька мой, не бережетесь? Как это у вас получилось?
— Сам удивляюсь, товарищ профессор! Механиком я на сейнере, вдоль и поперек Каспий исходил, в больших штормах не раз бывал. А тут при четырех баллах равновесие потерял.
— Так-с. Что он получает?
Ангелина Никитична показала историю болезни. Профессор одобрительно кивнул и шепотом что-то посоветовал лечащему врачу.
Потом Ангелина Никитична доложила обо мне.
— Ну что же, постараемся помочь,— пообещал он и, обращаясь к лечащему врачу, добавил: — Мне кажется, лечебная физкультура ему будет полезна...
— А это Будников!— продолжала докладывать Ангелина Никитична.
— Мы уже знакомы. Здравствуйте, Петр Данилович. Как с рисованием? Не бросили?
— Рисую!— отвечал Будников.
— Но у него же руки не действуют!..— послышался чей-то недоуменный голос.
— Он рисует ногой,— пояснил Михеев.
— Ногой?..
— Да, да, ногой. Вот вам доказательство, чего может добиться человек с сильной волей. Надеюсь, Петр Данилович, новые работы вы нам покажете?
— Здесь они, в тумбочке.
Альбом с рисунками Будникова переходил из рук в руки.
— Ты что же, в самом деле ногой рисуешь?— спросил Петра Михаил, когда врачи покинули палату.
— Рисую,— ответил Петр и, . чувствуя, что Михаил не верит, усмехнувшись, предложил: — Хочешь, твой портрет сделаю?..
— Попробуй,— согласился Михаил.
Петр принялся за работу. Я наблюдал, как безрукий художник владел карандашом, перекладывая его даже в другую ногу. И мне почему-то стало стыдно за хандру, которая на меня порой нападает.
— Ну, вот и готово,— сообщил наконец Петр и устало откинулся на подушку.
Михаил облегченно вздохнул.
— Два часа сидел без движения... Показывай, что там у тебя получилось?.. Смотри-ка, Ипполитыч! Похож?
— Здорово. Ишь ты!— сказал Ипполитыч.
— Послушай, а как же ты научился рисовать ногой?— не удержался я.
Петр ответил не сразу, а потом рассказал:
— Когда я вышел из заключения, сперва обрадовался свободе, но вскоре понял, что совершенно беспомощен. Вот так очутился я здесь, в клинике. Времени для размышлений о будущем хватало. И чем больше я думал, тем резче вставал вопрос: как жить дальше? Решил: попробую писать ногами. Всю ночь не спал. Пробовал — не получалось. На другую ночь тоже писал. Недели через две вывел первую букву. Вот так и научился писать, а потом и рисовать. Поступил в университет искусств Дома народного творчества имени Крупской.
Рассказчик замолчал. Некоторое время в палате стояла тишина.
— Ну, молодец!— похвалил Михаил, любуясь портретом.
Будникова навещала его жена Валя, однажды она сказала, что придет с подругой Лидой. У нее чуть парализованы рука и нога. Вообще славная девушка.
И вот они пришли вдвоем. У Валиной спутницы — слегка откинутые волосы, на левой щеке родинка. Во всей фигуре — неуловимая женственность.
«Должно быть, это и есть Лида»,— подумал я и не ошибся. Валя представила нас друг другу.
Я заметил; глаза у Лиды озорные, светятся лукавством. От смущения я опоздал подать руку.
— Что же вы знакомите меня с таким робким кавалером?— шутливо бросила Лида.
— Он еще не прирученный,— пояснил Петр. Все засмеялись, и в палате стало радостно и солнечно. Мы вышли в больничный сад и долго гуляли. Самым замечательным было то, что никто из нас, обиженных судьбой, не вспоминал о своих недугах.
После процедур я лежал на койке и наблюдал за Ипполитычем. Из глаз его текли слезы, и он вытирал их своей могучей рукой.
— Что с вами, Ипполитыч?— спросил я.
— Хорошего мало. Врач выписывать собрался,— вздохнул он.— А чему радоваться-то? Что я могу? Только есть и спать?
В это время послышался голос врача Веры Яковлевны:
— А вот и мы.
Вместе с ней вошла молодая девушка, Люся, методист лечебной физкультуры.
— Будем учиться ходить,— сказала Вера Яковлевна, обращаясь к Ипполитычу.
— Да вы же меня не удержите,— прохрипел Ипполитыч.
— А мы с Валерием для чего?— отозвался Михаил.— Ну давай, давай, Ипполитыч.
Все вместе мы поднимаем Ипполитыча, и он делает шаг, другой.
— Дайте отдохнуть,— взволнованно просит он.— А ведь я пойду, ей-ей, пойду, спасибо вам, други.— И его глаза опять заблестели. Но это были слезы надежды.
— Ладно, благодарить будете потом,— прервала его Люся,— А теперь давайте ходить.
— Дайте мне костыль, он в углу стоит. Попробую сам.
Михаил подает костыль. Опираясь на него, Ипполитыч снова старательно делает шаг и...
— Теперь Люся к вам два раза в день будет приходить,— сказала Вера Яковлевна.
Ипполитыч с благодарностью смотрит на Люсю, а та смущенно отводит взгляд, показывая, что благодарить нужно ее учительницу — Веру Яковлевну, которая много выпустила таких волшебниц, как Люся, умеющих делать чудеса.
Вера Яковлевна посмотрела на меня и узнала.
— Завьялов, кажется? Припоминаю — вы со своим учителем приезжали к нам на консультацию. Десятилетку-то окончили?
— Уже и библиотечный институт окончил. Работаю в Библиотеке имени Ленина.
— Рада за вас. Итак, перейдем к нашим делам. Скажите, как давно вы занимались лечебной физкультурой?
— Я и сейчас занимаюсь.
— Совсем хорошо!— похвалила Вера Яковлевна,— А какие упражнения делаете?
Я показал. Вера Яковлевна одобрила комплекс и назначила время моих занятий лечебной физкультурой.
Воскресенье — день посещений. Прохаживаясь по вестибюлю, жду, когда ко мне придут, а перед глазами счастливое лицо Ипполитыча, сделавшего первый шаг.
Как мало нужно человеку, чтобы он стал счастливее — всего-навсего внимание. Вспомнились мне артель и хор. Первый концерт. У девчат были тогда такие же счастливые лица, как у Ипполитыча.
Кто-то осторожно тронул меня за рукав. Обернувшись, увидел Федора Андреевича Колосова, встречи с которым всегда напоминали мне о первом посещении Ленинской библиотеки.
