— Думаю, что она выдаст нам вора! Он взял проволочку себе как доказательство успешной кражи. Может быть, он должен отчитаться кому-то. Или же, если он умнее, он решил сбить нас со следа и подложил ее кому-нибудь другому, чтобы мы поймали его с поличным. Но и первый, и второй варианты нас устраивают. Он запомнит эти поиски цезия!
Аврониев был возбужден, как охотник, кото-. рый приближается к дичи и предчувствует, что она не уйдет от него.
9
Подполковник Аврониев, Балтов и Йозов находились в кабинете главного хирурга, а в коридоре стоял Чубров. Другие оперативные работники окружили здание больницы. Подполковник был убежден, что преступник и четвертая проволочка находятся в больнице.
«Если преступник пытался избавиться от проволочек, значит, он почувствовал опасность. И эта опасность останется, пока он находится в здании больницы. Иначе он ни за что не выбросил бы проволочки. Тогда нельзя было бы объяснить, зачем он оставил себе четвертую проволочку,— размышлял Аврониев.— Если я прав, то преступник здесь».
Операция началась как раз вовремя. Попову ассистировали только доктор Горанов и сестра Антонова, которых Аврониев вынужден был временно освободить.
Размышляя о случившемся, Аврониев пришел к выводу, что преступником мог быть только один из трех — Васильев, Симанский или Антонова и что вор не обошелся без помощника. Кто был вором и кто помощником — об этом приходилось пока только гадать.
йозов предполагал, что присутствие в больнице Симанского не случайно и очень подозрительно.
Балтов колебался — может быть, кража совершена не работником больницы, и вся эта история является результатом простой случайности?
В первую очередь они занялись допросом Калчева. Под столом находился счетчик Гейгера, установленный так, что его видели только Аврониев и Балтов, а допрашиваемый даже и не подозревал о его существовании.
Сначала Калчев был очень испуган, но теперь, когда проволочки нашлись, успокоился и подробно рассказал обо всем, что случилось в этот вечер. Его рассказ убедил всех троих, что кражу совершил не он.
Допрос вел Аврониев. Он внимательно вслушивался в каждое слово врача, заставлял егоповторять известные из первого допроса вещи. Йозов стенографировал.
Между прочим, Калчев вспомнил о том, что у Васильева плохое настроение. Аврониев спросил:
— Скажите, что вы знаете об отношениях между ним и медсестрой Антоновой?
— Как вам сказать,— Калчев пожал плечами.— Не люблю распространяться на эту тему, но большинству известно, что они дружат, любят друг друга... В какой стадии все это, не знаю. Васильев несколько вспыльчив и мнителен, но таким сердитым, как сегодня, я еще не видел его...
— Не поссорились ли они сегодня?
— Не знаю, но вряд ли, потому что Васильев не отходил от кровати Родованова, а потом поехал за цезием. В это время Антонова готовила операционную, и они едва ли виделись долго.
— Значит, причина плохого настроения Васильева иная? .
— Не знаю. Я застал его вместе с Симанским.
— Когда вы увидели Симанского?
— Когда пришел в палату заменить Васильева, который должен был ехать за цезием.
— Тогда у него было хорошее настроение?
— Да, неплохое.
— А когда вы заметили, что он на кого-то сердит ?
— Примерно через полчаса после того, как они вернулись, за несколько минут до исчезновения цезия.
— Это интересно! — шепнул Балтов следователю.— Нужно разобраться в причине этой странной раздражительности...
— Вы свободны,— сказал Аврониев Калчеву.
— Могу ли быть полезен чем-нибудь еще? — спросил Калчев.
— Пока нет.
— Очень интересно! — произнес Аврониев, когда Калчев вышел.
Позпонил телефон, и подполковник поднял трубку.
— Да, да! Ясно. Да! — кратко ответил он и тихо сообщил Балтову: — Начальник управления по очистке города Иванов сегодня вечером не отдавал распоряжения о вывозе мусора из больницы.
— Да ну?! — удивился Балтов, все еще склонный думать, что проволочки попали в мусорную яму случайно.
— Кто же тогда звонил? — обратился Йозов к Аврониеву.
— Выходит, кто-то другой выдал себя за Иванова. Этот же человек знал, что проволочки будут выброшены в мусорный бункер. Известили его об этом из здания больницы, так как преступник не мог знать, в какой комнате мы его задержим и откуда он сможет выбросить проволочки. Так как все были задержаны, совершенно исключается, что проволочки были украдены и выброшены посторонним лицом. Следовательно, из больницы каким-то образом передавались сигналы!
Аврониев говорил спокойно, и рассуждения его были очень убедительны.
— Но как? Как передавались? — спросил Иозов.
— Карманным фонариком медсестры Антоновой,— произнес Аврониев.— Хорошие снимки она промывала! Но все же они слишком рано бросили цезий в мусор. И почему сигнализация велась не из процедурной?
Балтов был изумлен находчивостью и пытливостью своего друга.
— Кто? Кто? Кто? — задавал себе вопрос Аврониев и стискивал руками голову.— Дело запутано, но мне кажется, что мы приближаемся к разгадке. А с помощью четвертой проволочки они непременно попытаются замести следы. В этом я теперь не сомневаюсь.
— Произвести новую проверку со счетчиком? — спросил физик.
— Нет, не нужно. Четвертая проволочка цезия появится здесь. Запомни это. Они сами принесут ее сюда, чтобы выкинуть какой-нибудь номер.—Аврониев постучал кулаком по столу.
Наступило молчание.
— Знаешь что? Из всех я склонен подозревать только Симанского,— вдруг произнес Балтов.
Аврониев рассмеялся.
— Это не трудно предположить, но трудно обосновать, потому что нет абсолютно никаких улик. Во-первых, Симанский не имел доступа к цезию, так как он ни разу не входил в процедурную. Во-вторых, он друг профессора, его доверенное лицо, самый близкий человек. Что странного в том, что он захотел присутствовать при операции? Он получил официальное разрешение,— подполковник поглядел на своих товарищей.— Но, вопреки этим фактам, мы имеем все основания подозревать его. Мое внимание всегда привлекали хорошо подобранные факты. Я убежден, что часто за видимым алиби скрывается преступление. И все же, хотя мы можем подозревать кого угодно, но до тех пор, пока у нас нет доказательств, мы ничего не можем предпринять.
— Но если исключим Симанского, остается только Васильев,— напомнил Балтов.
— У него безупречная общественная и научная репутация,— добавил Йозов, который навел справки обо всех задержанных.
— Верно, но на допросе все подчеркивали, что сегодня у Васильева внезапно испортилось настроение. И это случилось за несколько минут до кражи. Он был не в себе, хотел уйти, ему не работалось, он даже чуть не нагрубил доктору Попову. И вообще он изменился. Меня интересует, что испортило ему настроение. Выходит, он или знает что-то, или же сам запутан в этой истории,— сказал Аврониев.
— По-моему, Васильев мог бы рассказать нам многое,— заметил Балтов.
— Это мы проверим,— Аврониев встал и вышел в коридор, по которому продолжал ходить Чубров.— Я пойду посмотреть, как идет операция. Когда вернусь, пригласи ко мне Васильева.
Набросив на плечи белый халат, подполковник тихо открыл дверь в операционную. На мгновение он зажмурился от яркого света.
Слышалось только позвякивание хирургических инструментов и тяжелое дыхание больного. Склонившись над открытой черепной коробкой, профессора, доктор Попов перевязывал кровоточащий сосуд и одновременно делал облучение. Доктор Горанов молча помогал ему. Было ясно, что операция очень сложная. Все молчали, никто не производил ни малейшего шума, словно боясь, что любой звук может помешать работе.
Горанов бросил на вошедшего недовольный взгляд: даже здесь не оставляют его в покое!
Увидев подполковника, Антонова вздрогнула и протянула доктору Попову не тот инструмент, который был нужен ему.
— Внимательнее, сестра! — шепотом заметил главный хирург.