— Превосходно! Давай посмотрим аппарат.

Балтов принес в комнату коробку, похожую на те, в которых хранятся микроскопы, и вынул из нее аппарат. На его передней стенке находи­лась шкала со стрелкой, как у обыкновенного барометра. Стрелка стояла на нуле. Кнопки и рычажки обеспечивали работу аппарата в раз­личных условиях.

— Думаю, никому, кроме Попова, не следует знать о счетчике,— посоветовал Балтов.

— Это обязательно. Мы должны застать вора врасплох. Что бы ты предложил? — спросил Аврониев, предполагая, что физик уже принял решение.

— Я обойду незаметно все здание — комнаты, кабинеты, затем двор. Может быть, проволочки где-нибудь там. В процедурную и комнату мед­сестер я не войду. Если ничего не найдем, позо­вем всех сюда. Аппарат от них скроем. А затем переведем их в другую комнату и снова прове­рим помещения. Понятно?

— Я согласен. Никто не должен видеть ап­парата. И все-таки мне кажется, что любой це­ной будет сделана попытка вынести отсюда цезий, если это уже не сделано. Только бы не опоздать! — Аврониев вздохнул, сел за стол Попова и задумался.

Балтов вышел. К нему присоединился высо­кий лейтенант Чубров, прибывший в больницу по приказу Аврониева. Осторожно ступая по цементному полу коридора, они бесшумно про­двигались вперед.

Аврониев несколько раз разговаривал по теле­фону, выходил из кабинета и отдавал своим работникам новые распоряжения. Надежда на счетчик Гейгера ободрила Аврониева. «Иначе черт знает, как бы мы отыскали эти четыре волоска»,— думал он. Но он был убежден, что преступник неплохо подготовился и что его не так легко застать врасплох.

«Едва ли эта работа доверена глупцу, но, если даже он глуп, мы должны считать его са­мым умным и самым хитрым...» Аврониев по­пытался представить себе, что бы он делал на месте вора.

«Как бы я действовал?» — спросил он себя. И ответил: «Во-первых, проник бы сюда под каким-нибудь самым законным, невинным и убедительным предлогом. Во-вторых, кражу совершил бы так, чтобы подозрение пало на другого. В-третьих, как можно скорее избавился бы от проволочек. Например, если они горят, то сжег бы их, или переправил бы как-нибудь за пределы больницы, или подсунул бы в чей-ни­будь карман, если бы пришлось спасать свою шкуру. В-четвертых, все делал бы так, чтобы можно было доказать свое алиби. В-пятых, я разыграл бы комедию, изобразив себя челове­ком, в нравственных качествах которого невоз­можно усомниться».

Аврониев улыбнулся.

«Это обыкновенный метод работы среднего преступника. Но есть и другие, более интересные варианты. Например, такой метод дерзкого преступника: привлечь внимание следствия на себя, а затем ловко переложить вину на другого... Да, но в это я не верю, гораздо вероятнее пер­вый вариант. Затем, почему бы преступнику не работать с помощником? Почему бы не быть здесь какой-нибудь продажной душе, которая за деньги могла бы оказать ему эту услугу? Это очень вероятно!»

Подполковник с нетерпением ожидал резуль­татов проверки. Но когда физик и Чубров вер­нулись, он даже не спросил о результатах. По их лицам было видно, что ничего не найдено. Занятые своими мыслями, они долго молчали. Первым нарушил молчание Аврониев. — Одно ясно: цель этой кражи — убить про­фессора и передать иностранной разведке ре­зультаты его последних научных исследований. Я узнал, что за несколько дней до своей болез­ни он сделал открытие огромной практической ценности. Мы должны его спасти, спасти любой ценой! — Аврониев произнес последние слова с той непоколебимой решительностью, которая поразила Балтова еще в те дни, когда Аврониева допрашивали в полицейских участках.

— Начнем! Чубров, позови Попова, его надо предупредить,— приказал он.

— Допрос для пробы счетчика,— добавил Балтов.

Когда хирург пришел, подполковник задал ему вопрос:

— Как больной?

— Все так же плохо, необходимо спешить.

— Не стало ли ему хуже, чем в тот день, когда его привезли сюда?

— Да.

— Кто наблюдал за ним?

— Доктор Васильев.

— Васильев? — повторил Аврониев и при­казал Чуброву привести доктора Горанова.

В процедурной, где находились все задержан­ные, кроме сестры и ночной няни, которая спала внизу, царила тягостная тишина. Врачи смотрели друг на друга с нескрываемым сомне­нием и беспокойством. Мысль о том, что здесь вор, тот, кто убивал профессора, вызывала в них дрожь недоверия и отвращения. Дру­жеское расположение, с которым раньше каж­дый относился к своим коллегам, исчезло.

— Какая гадость! Просто можно провалиться сквозь землю от срама,— говорил доктор Гора-нов, бросая на всех гневные, подозрительные взгляды.— Ведь мы врачи, интеллигентные люди, и среди нас случилось такое, что несов­местимо с совестью врача, с гражданским долгом... Это позор! — волновался он и сжимал кулаки, словно собирался вступить с кем-то в драку.

— Хотел бы я, чтобы это была ошибка,— пытался успокоить себя серьезно испуганный доктор Калчев.

— Какая там ошибка... Это крупное дело, вот увидите! — вмешался в разговор Симанский, протирая стекла своих очков. Он давно уже перестал тревожиться за судьбу профессора и сейчас говорил совершенно спокойно.

— Позор! — повторял Горанов. — Жутко пред­ставить, что цезий найдут у кого-нибудь из нас. Что вы думаете? Это так страшно, чудовищно, позорно...

— Да, вор должен радоваться, если на его долю выпадет только позор и срам, но мне ка­жется, что он отправится на тот свет раньше профессора! — со злой иронией перебил Горанова Симанский.

— Я все равно не верю, что может случиться такая отвратительная вещь,— испуганно наста­ивал доктор Калчев.

Только Васильев сердито молчал. Забинтован­ная рука у него болела, и самые мрачные мысли не выходили из головы.

«Значит,— думал он,— Антонова поддержи­вает тайное знакомство с этой жирной мордой, с этим истеричным типом... Почему они скры­вают? Зачем тот солгал? Отчего она никогда не говорила мне о нем? Наконец, почему она не оттолкнула меня, если с ней этот тип... Или же здесь кроется что-то другое, чего я не могу понять?»

Вошел доктор Попов.

— Коллеги,— сказал он,— я вас очень прошу: во время допроса постарайтесь сделать все, чтобы помочь разоблачить вора.

— Будет допрос? — спросил Калчев.

— А вы что думали? — взглянул на него Симанский.— На прием вас не пригласят.

— Все же... нас можно было бы и не подозре­вать,— пожал плечами Калчев, которого оскорб­ляло подозрение.

Симанский засмеялся.

Васильев вообще не реагировал на это сооб­щение. Он продолжал размышлять, припоминал свои последние встречи и разговоры с красивой медсестрой, анализировал слова и мысли и не находил никаких признаков ее неискренности.

Когда доктора Горанова вызвали на допрос, Симанский подошел к Васильеву и сказал:

— Помните, дорогой друг, я вам говорил, что враг подкапывается под жизнь профессора. Выходит, это была не пустая фантазия, и в мо­ей голове есть кое-какой умишко...

Васильев окинул его острым взглядом и от­ветил:

— Да, вы очень умны!

— Не вижу причины для иронии,— смутился Симанский.

— Я тоже не вижу причины, зачем вы напо­минаете, как вы умны и какая богатая у вас фантазия. Зато у вас неважная память,— заме­тил он, намекая на то, Что Симанский скрыл свое знакомство с Антоновой.

— Артериосклероз в вашем возрасте — ред­кое явление!— добавил доктор Калчев, невольно оказавшийся свидетелем их разговора.

Васильев усмехнулся и замолчал.

Через три—четыре минуты вернулся Горанов, и, трепеща от волнения и страха, на допрос пошел Калчев.

Горанов сердито сопел и ходил по комнате, не находя себе места.

— О чем вас спрашивали? — небрежно поин­тересовался Симанский и, вынув из кармана маленький ножичек, начал чистить ногти.

— Ни о чем особенном,— ответил старый врач. Видимо, он был не намерен ни о чем рас­сказывать.

— Понимаю,— многозначительно улыбнулся Симанский.— Но не понимаю, почему вас не отвели в другую комнату и вообще почему нас держат здесь вместе. Это не в нашей практике ведения следствий!