Майор поднял голову и встретил вопроси­тельный взгляд генерала. Этот взгляд говорил ему: «Колеблешься?»

И вдруг майор Христов услышал, как сам он произносит твердо и отчетливо:

— Берусь, товарищ генерал!

Христов почувствовал, что теплая ладонь ге­нерала крепко стиснула его руку.

— Начинайте! Это очень важная задача. При­ходите всегда, как только понадобится, в любой час суток. И запомните... — генерал сделал 'паузу, подумал и тихо добавил: — Лисиц легче ловить у курятника!

Майор Христов щелкнул каблуками, повер­нулся и пошел к двери.

Как всегда, в лаборатории номерного инсти­тута совсем тихо. Кажется, в комнатах нет ни одной живой души. Лаборатория расположена на шестом этаже одного из новых зданий. Двой­ные стены из полых кирпичей, тройные рамы окон, обои из поглощающего звук материала создавали здесь абсолютную тишину. Все это было сделано по требованию профессора Пет-кова. У своеобразного старика веселый нрав, он радушно относится ко всем, но не выносит ни малейшего шума. В тишине, как он говорит, ду­мается гораздо быстрее. Он мог часами, даже сутками, усевшись на какой-нибудь стул, разду­мывать над еще не разрешенными научными проблемами и забывать обо всем остальном.

Многочисленные серийные опыты, которые про­водились в его лаборатории, требовали чрезвы­чайной внимательности и наблюдательности. Поэтому профессор часто по привычке говорил:

— Тише, пожалуйста, тише!

Было что-то благоговейное в этой Тишине среди оживленного шума большого города. Всех, кто входил в тихую лабораторию, охва­тывало смущение, и они испытывали невольное уважение к происходившим здесь таинственным опытам.

У профессора было три сотрудника, не счи­тая лаборантки и уборщицы.

По старшинству после Петкова шел Савов. Он отличался от остальных своей представитель­ностью и неизменной элегантностью. Его ценили как одного из крупных специалистов по проти­воатомной защите, у него были научные труды, его имя часто упоминалось, и он заботился о своей доброй славе.

Доктору Елене Радевой двадцать шесть лет, и, вероятно, поэтому она очень серьезна и стара­тельна. Маленького роста, черноглазая, некраси­вая, но добрая, подвижная, как серна, она не­престанно суетилась в просторных кабинетах ла­боратории и готова была пожертвовать собой ради науки. Внутренне Радева гордилась, что ра­ботает в номерном институте, где проводятся чрезвычайно важные исследования, а внешне старалась казаться хладнокровной, даже равно­душной, как и подобает настоящему ученому.

Третьим был инженер Николов, человек с ха­рактером мрачным и раздражительным, каждую минуту готовый нагрубить даже профессору, от­читать кого угодно. Он быстро вспыхивал, и тогда даже профессор не мог успокоить его. Но Петков любил инженера, так любил, что уже на следующий день после совещания великодушно простил ему дерзкое выступление и дал новое задание. Впрочем, это отнюдь не смягчило Николова. Он был убежден, что он совершенно прав и что профессор должен был простить его. В научных кругах считали, что Николов очень способный человек и что из него выйдет круп­ный ученый, только нервы у него явно не в по­рядке. Он без малейшего стеснения, открыто называл Савова фанфароном, а Радеву аптекар­ской куклой.

Четыре часа пополудни. Рабочий день в ла­боратории кончился, но никто из сотрудников

не уходит.

Заканчивалась первая стадия опыта № 456.

Как показала рентгенограмма, синтез прошел удачно, и профессор в добром настроении насви­стывал оперную мелодию.

Сотрудники окружили его, ожидая дальней­ших указаний.

Синтез проводился в специальном автоклаве, где было создано необходимое для реакции низ­кое давление. Полученный материал охлаждали и вальцевали, превращая в широкие листы. Из этих листов, обладавших эластичностью каучука, они делали мешочки, в которые сажали под­опытных мышей. Затем в камере мешочки облу­чались мощным потоком гамма-лучей.

Состояние мышей решало успех работы. Од­нако до сих пор подопытные животные поги­бали под действием смертоносных лучей.

Камера, где производилось облучение, была сделана из стекла, а внутри находился свинцовый сосуд, в который Радева вложила мешочек из материала № 456 с мышами. Она взглянула на счетчик Гейгера, вмонтированный в камеру. Он показывал отсутствие радиоактивности. За­тем она закрыла свинцовый сосуд, соединила его со специальным свинцовым кабелем, конец которого выходил из камеры, и закрыла дверку самой камеры.

Решающая часть опыта началась.

Внимательно проследив за действиями своей помощницы, профессор Петков сказал Савову:

— Что-то мне подсказывает, что на этот раз нам непременно повезет!

— Я тоже убежден в этом,— ответил Савов. Мрачный Николов присоединял к камере

шланг, через который пойдет радиоактивное ве­щество в виде газа.

— Если ничего не выйдет и сегодня,— сказал он Радевой тихо, но так, чтобы его услышали другие,— я предложу профессору превратить эту камеру в аквариум и пойду искать себе бо­лее серьезную работу!

— Николов, неужели это не серьезная рабо­та?— спросил профессор.— Неужели стремление спасти жизнь миллионов людей — это, по ва­шему мнению, не серьезная работа?

— Я этого не говорил,— ответил Николов.

— Может быть, вам действительно все это надоело? Ведь целый год бьемся, а результатов нет. Я понимаю вас и согласен с тем, что опыты, наверное, нужно прекратить, но...— профессор на мгновение замолчал и с грустью закончил: — Б Японии от лучевой болезни продолжают уми­рать люди, и мы должны продолжать наши по­пытки остановить этот ужас. Представьте себе, что нам удастся защитить людей от радиоак­тивного излучения! Проработать для этого Це­лый век — не так уж много!

— Да, и Николов это хорошо понимает, но он просто шутит,— попытался смягчить разговор Савов.

— Я не шучу! — Инженер ненавидел покро­вительственный тон Савова.— Я сказал это и готов повторить еще раз. Мне опротивело играть в кошки-мышки! Или ваша теория — легко­мысленная забава, или, клянусь, нам кто-то Соз­нательно мешает! Да, мешает!—воскликнул _;он и острым взглядом окинул всех присутствующих.

Профессор задумался.

Часы пробили пять. Пора было пускать в ка­меру радиоактивный газ.

«Бедные мышата!» — подумала Радева, и ей захотелось освободить их из зловещей камеры.

Она отвернула кран. Счетчик Гейгера тотчас же отметил, что поток гамма-лучей устремился в камеру.

«И сейчас, как всегда, через несколько часов материал не выдержит, мыши начнут метаться и затем...» — Радева припомнила сотни случаев, когда они испытывали разочарование, и ее охва­тило чувство отчаяния и боли.

— Дайте мне показатели для протокола! — крикнул ей Николов. Он сел за стол напротив камеры и начал быстро писать.

Профессор подошел к нему, чтобы передать свои данные. Савов спокойно и деловито говорил о характерных особенностях опыта № 456. Ра­дева передала цифровые данные о составе мате­риала и показатели рентгенограммы.

Все это Николов записал в журнал.

— А теперь,— сказал профессор,— те, кто не дежурит сегодня, могут уходить. Кто остается со мной на дежурство?

Обычно оставались по двое, так как профес­сор тоже принимал участие в дежурстве.

— Я,— ответил Савов.

— Нет,— возразил инженер.— До двенадцати ночи должны дежурить профессор и я, а вы с Радевой — с двенадцати до утра.

— А я думал, что сейчас дежурить мне,— примирительно улыбнулся Савов.— Отлично, друг мой, я и без того смертельно устал.

— Это меня не касается,— отрезал Николов и повернулся к нему спиной.

Через несколько минут Радева и Савов вышли из лаборатории, а профессор спустился поужи­нать в ресторан, расположенный в том же зда­нии.

Оставшись един, Николов глядел на камеру и думал: «Неужели и на этот раз мыши погиб­нут? »

Радева поправила перед зеркалом прическу, попрощалась с профессором и Николовым и на лифте спустилась вниз.