Имхотеп, расправив плечи, облегченно вздохнул и согнал с лица подобающее случаю выражение грусти. Все было сделано достойным образом. Нофрет погребли, соблюдая предписанные обряды, не жалея затрат (кое в чем лишних, по мнению Имхотепа).

Имхотеп поблагодарил жрецов, которые, завершив свои ритуальные обязанности, вновь превратились в обычных, наделенных земными заботами людей. Все спустились в дом, где жрецов ждало обильное угощение. Имхотеп обсудил с верховным жрецом недавние перемены в политике. Фивы превращались в могущественный город. Возможно, скоро снова произойдет объединение Египта под властью одного правителя, и тогда опять наступит золотой век, как во времена строителей пирамид27.

Монту с уважением и похвалой отзывался о царе Небхепете-Ра. Отважный воин - и вместе с тем человек благочестивый. Вряд ли Северный Египет, где процветают корыстолюбие и трусость, сумеет оказать ему сопротивление. Единый Египет, вот что нам нужно. И в этом, несомненно, великое предназначение Фив…

Они прогуливались, рассуждая о будущем.

Ренисенб оглянулась на скалу, в которой навеки была замурована Нофрет.

- Вот и все, - сказала она себе и почувствовала облегчение. Она, неизвестно почему, все время опасалась, что в последнюю минуту вдруг вспыхнет ссора и начнут искать виноватого! Но погребение Нофрет было совершено с достойным одобрения благолепием. - Все кончилось, - прошептала Ренисенб.

- Надеюсь, да, - едва слышно откликнулась Хенет.

Ренисенб повернулась к ней.

- О чем ты, Хенет?

Но Хенет отвела взгляд.

- Я только сказала, что надеюсь, все кончено. Бывает ведь и так: думаешь, все кончилось, а оказывается, это только начало. Чего ни в коем случае нельзя допустить.

- О чем ты, Хенет? - сердито повторила Ренисенб. - На что ты намекаешь?

- Я никогда ни на что не намекаю, Ренисенб. Я не могу себе этого позволить. Нофрет погребли, и все довольны. Теперь все стало на свои места.

- Мой отец интересовался тем, что ты думаешь про смерть Нофрет? - спросила Ренисенб. Голос ее звучал требовательно.

- Конечно, Ренисенб. И очень настойчиво. Он хотел, чтобы я доложила ему все, что думаю по этому поводу.

- А что ты ему сказала?

- Что это был несчастный случай. Что еще я могла сказать? Уж не думаешь ли ты, что я предположила, будто несчастную девушку мог убить кто-нибудь из членов нашей семьи? “Никто бы не осмелился, - уверяла я его, - хотя бы из великого почтения к тебе. Они могли роптать, но не более того, - сказала я. - Можешь мне верить, - сказала я, - что ничего подобного не произошло!” - усмехнулась Хенет и кивнула головой.

- И мой отец поверил тебе?

И снова Хенет с удовлетворением кивнула головой.

- Твой отец знает, как я блюду его интересы. Он всегда верит старой Хенет. Он ценит меня, чего не делают все остальные. Пусть так, моя преданность вам служит мне наградой. Я не ищу благодарности.

- Ты была предана и Нофрет, - заметила Ренисенб.

- С чего ты это взяла, Ренисенб, не понимаю. Я обязана, как и все другие, выполнять приказания.

- Она считала, что ты ей предана.

Хенет вновь усмехнулась.

- Нофрет не была так умна, как ей казалось. Она была чересчур гордой и решила, что ей принадлежит весь мир. Что ж, сейчас ей предстоит держать ответ перед судом в Царстве мертвых - там ей вряд ли поможет ее хорошенькое личико. Мы, во всяком случае, от нее избавились. По крайней мере, - еле слышно добавила она, дотронувшись до одного из висящих у нее на шее амулетов, - я на это очень надеюсь.

II

- Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.

- А в чем дело, Яхмос?

Ренисенб с участием смотрела на встревоженное лицо брата.

- С Сатипи что-то случилось. Я ничего не могу понять, с трудом выдавил из себя Яхмос.

Ренисенб согласно кивнула головой, не найдя так сразу слов утешения.

- Последнее время она очень переменилась, продолжал Яхмос. - При малейшем шорохе вздрагивает. Плохо ест. Ходит так, будто опасается собственной тени. Ты, наверное, тоже заметила это, Ренисенб?

- Да, конечно, мы все заметили.

- Я спросил ее, не больна ли она, не послать ли за лекарем, но она ответила, что не нужно, она совершенно здорова.

- Я знаю.

- Значит, ты тоже ее спрашивала? И она ничего тебе не сказала? Совсем ничего? - обеспокоенно допытывался он.

Ренисенб понимала озабоченность брата, но ничем не могла ему помочь.

- Она упорно твердит, что совершенно здорова.

- И плохо спит по ночам, - пробормотал Яхмос, - кричит во сне. Может, ее что-то мучает, о чем мы и не догадываемся?

Ренисенб покачала головой.

- По-моему, нет. Дети здоровы. В доме ничего не произошло, кроме, конечно, смерти Нофрет, но вряд ли Сатипи будет горевать по этому поводу, - сухо заключила она.

- Да, конечно, - чуть улыбнулся Яхмос. - Скорее, наоборот. Кроме того, это началось не после смерти Нофрет, а до нее.

Сказал он это не совсем уверенно, и Ренисенб быстро взглянула на него. Тогда Яхмос тихо, но настойчиво повторил:

- До смерти Нофрет. Тебе не кажется?

- Я заметила это только после ее смерти, - задумчиво ответила Ренисенб.

- И Сатипи тебе ничего не говорила? Ты твердо помнишь?

Ренисенб опять покачала головой.

- Знаешь, Яхмос, по-моему, Сатипи и вправду нездорова. Мне кажется, она чего-то боится.

- Боится? - не сумел сдержать удивления Яхмос. А чего ей бояться? Кого? Сатипи всегда была храброй, как лев.

- Я знаю, - беспомощно призналась Ренисенб. - Мы все так считали. Но люди, как ни странно, меняются.

- Как, по-твоему, может, Кайт что-нибудь известно? Не говорила ли Сатипи с ней?

- Разумеется, Сатипи скорей бы сказала ей, чем мне, но, по-моему, такого разговора между ними не было. Нет, не было, я уверена.

- А что думает Кайт?

- Кайт? Кайт никогда ни о чем не думает.

Зато Кайт, вспомнила Ренисенб, воспользовавшись необычной кротостью Сатипи, забрала себе и своим детям лучшие из вновь вытканных полотнищ льна, на что никогда бы не решилась, будь Сатипи в себе. Стены дома рухнули бы от ее крика! То, что Сатипи безропотно стерпела это, по правде говоря, просто потрясло Ренисенб.

- Ты говорил с Изой? - спросила Ренисенб. - Наша бабушка очень хорошо разбирается в женщинах и в их настроении.

- Иза посоветовала мне вознести хвалу богам за эту перемену, только и всего, - с досадой ответил Яхмос. - Можешь не надеяться, сказала она, что Сатипи долго будет пребывать в таком благодушном настроении.

- А Хенет ты спрашивал? - не сразу решилась подать ему эту мысль Ренисенб.

- Хенет? - нахмурился Яхмос. - Нет. Я не рискнул бы говорить с Хенет о таких вещах. Она и так многое себе позволяет. Отец чересчур к ней снисходителен.

- Я знаю. Она ужасно всем надоела. Тем не менее… - не сразу нашлась Ренисенб, - Хенет обычно все обо всех знает.

- Может, ты спросишь у нее, Ренисенб? - задумался Яхмос. - А потом передашь мне ее ответ?

- Пожалуйста.

Улучив минуту, когда они с Хенет оказались наедине, направляясь к навесу, под которым женщины ткали полотно, Ренисенб попробовала поговорить с ней о Сатипи. И была крайне удивлена, заметив, что этот вопрос встревожил Хенет. От ее обычного желания посплетничать и следа не осталось.

Она дотронулась до висящего у нее на шее амулета и оглянулась.

- Меня это не касается… Мне некогда замечать, кто и как себя ведет. Это не мое дело. Я не хочу быть причастной к чужой беде.

- К беде? К какой беде?

Хенет бросила на нее быстрый взгляд.

- Надеюсь, ни к какой. Нас это, во всяком случае, не касается. Нам с тобой, Ренисенб, не в чем себя упрекнуть. Это-то меня и утешает.

- Ты хочешь сказать, что Сатипи… О чем ты говоришь?

- Ни о чем. И, пожалуйста, Ренисенб, не пытайся у меня что-то выведать. Я в этом доме почти на положении служанки, и мне не пристало высказывать свое мнение о том, к чему я не имею никакого отношения. Если хочешь знать, то я считаю, что перемена эта нам на благо и, если все так и останется, значит, нам везет. А теперь, Ренисенб, мне некогда, я должна присмотреть, чтобы на полотне была поставлена правильная метка. Эти беспечные служанки только болтают и смеются, вместо того чтобы работать как следует.