Лютня пела под окном. Хорошо поставленный баритон выводил замечательные, вечные слова. О величайшем таинстве — Любви, о двух сердцах, которым суждено быть вместе. О том, что все беды мира не страшны тем, кто рождён друг для друга.

Меревин знала — музыканта прислал он. Сейдрик Иранхи, наследник Гилайского баронства. И стихи эти — его.

Он сочинил столь возвышенные строфы! Для невесты, обручённой с ним чуть ли не с колыбели!

О, сколь благородно…

Девушка прижала белый платочек к груди и обронила несколько слезинок. Затем взгляд юной леди упал на изящный столик светлого дерева, где стояла шкатулка с драгоценностями. Да, конечно! Медальон в форме райской птицы, подаренный батюшкой на день рождения. Именно так…

Меревин дрожащими руками завернула медальон в платочек с аккуратно вышитыми инициалами. Затем выглянула в окно — лютнист поместья Гилайя как раз закончил петь и теперь подкручивал колки. Ах, похоже, Сейдрик не ограничился одним рифмованным посланием!

— Любезнейший Вертран, прошу вас передать моему жениху этот скромный знак тех чувств, кои я к нему испытываю…

— О прекраснейшая из дам, я в точности выполню ваше приказание, клянусь святым Отиаром, покровителем влюблённых!

Платок и медальон — вместе с мелкой серебряной монеткой — перекочевали за пазуху менестреля, и Меревин расслабленно откинулась на спинку стула. Прикрыв глаза, девушка погрузилась в мир гармонии.

— Господи, какой бред!

Вилайена с громким стуком захлопнула ставни. Сил больше не было выносить это дребезжание струн и гнусавые перепевки поэтов древности!

Тамарза, пожилая горничная, помнившая ещё матушку обеих сестёр, укоризненно вздохнула. Нет, госпожа Аранита не допустила бы такого нарушения приличий! Нет-нет, что вы…

Юная хозяйка ожгла зарвавшуюся служанку взглядом — ей-же-ей, как плетью хлестнула! Высокомерно вздёрнулся подбородок, губки процедили:

— Пшла вон, дура!

Старуха удалилась, не переставая сокрушаться о падении нравов у нынешней молодёжи. Хотя вот госпожа Меревин — она да, она истинная леди. Не занимается мужскими делами, не якшается со всяким чёрным людом — уж Тамарза-то знает, куда леди Вилайена ездит раз в неделю! Да-да, знает, да только остальным это знать без надобности, так вот, господа хорошие! А всё же не в мать-покойницу леди Вилайена, ох, не к добру, и свинья вон только двух поросят принесла — дурная примета…

Избавившись от надоеды-служанки, Вилайена Алирх, баронесса Камуарская, упала в старинное, прадедушку помнившее кресло и спрятала лицо в ладонях. Уши горели. Из головы не шёл разговор с отцом.

"Я люблю тебя, Вилита, но долг любой честной девицы — выйти замуж за достойного человека и родить ему наследников. А новый закон Его Величества — да продлят Небеса годы его правления! — ясен и недвусмыслен. Владеть имуществом — не женское дело".

"Но батюшка, Сейдрик разбирается в поставках леса, как наш псарь — в румянах!"

Вилайена снова и снова видела, будто вживую, как нахмурилось чело барона Камуарского. Как ударил по массивной столешнице тяжёлый кулак, поросший рыжим волосом.

"Замолкни, Вилита!" Ты слышала моё слово, и оно нерушимо. Наследство отойдёт той из вас, которая первой родит мужу ребёнка мужского пола".

Угу. "Той из вас…" Учитывая новый закон Его Величества — чтоб ему поперхнуться тухлой селёдкой!..

Небось, семейка Иранхи уже подсчитывает свалившуюся на них милостью короля прибыль.

Так, хватит раскачиваться в кресле взад-вперёд. И метаться по комнате тоже не стоит. Нужно просто подыскать себе мужа. Быстро. И понести от него.

Знать бы ещё, как это делается…

Сейдрик Иранхи бережно держал в руках бесценный подарок любимой. О, Меревин, Меревин, сколько тепла и нежности в твоих глазах! Как изящен твой стан, легка походка, светла улыбка и мелодичен голос!

Если б сейчас Сейдрик встретил невесту, он упал пред ней на колени. И поцеловал край платья, словно Литиан из баллады "Верные сердца".

На большее истинный рыцарь не смеет надеяться.

Хорошо, не совсем рыцарь. Отец откупил Сейдрика от воинской повинности, чем немало огорчил единственного отпрыска. Но юноша берёт уроки фехтования! Дважды в неделю, и мастер говорит, что наследник из Гилайи небесталанен! И ещё — советует больше заниматься самостоятельно. О, Сейдрик занимается! А что сейчас тренировка пропущена — так вот же она, причина: знак приязни от возлюбленной…

В голове сам собою начал слагаться сонет. "Воистину, бледнеют розы пред неземною красотой моей невесты…" Для пущего вдохновения следует ещё раз взглянуть на портрет.

О, Меревин, Меревин!

— Вчера, в Провинциальном Собрании, барон Гилайский огласил помолвку сына и единственного наследника своего, Сейдрика Иранхи, с Меревин Алирх, баронессой Камуарской. Батюшка ваш были там и подтвердили сказанное бароном Гилайским… — голос шелестел, шелестел, слова сыпались мелкой крупкой. Мерзкий голос. Мерзкие новости. Вообще, Шардех Яльни, постоянный наслушник Вилайены, был девушке глубоко неприятен. Эти постоянно движущиеся пальцы, это дыхание с присвистом… Но какой, однако, полезный человечек! Всё знает, всё рассказывает… И берёт не так уж много.

А брезгливость в делах — чувство лишнее.

Поэтому юная баронесса поприветливее улыбнулась наслушнику.

— Сударь мой Яльни, сейчас, как никогда, нуждаюсь я в твоей помощи. Эта помолвка… Господь с небес видит любовь мою к сестрице Меревин. И более всего на свете желаю я её благополучия. Но Сейдрик Гилайский… он не достоин сестры моей!

"И батюшкиных денег", — разумеется, последнее соображение Вилайена вслух не произнесла. Да и зачем? Наслушник и так всё понял. Ишь как блеснули в усмешке желтоватые зубы!

Старайся, Шардех, старайся. Если наследство достанется мне — и тебе перепадёт малая толика.

— Желаете расторгнуть эту помолвку, леди Вилайена?

Девушка поморщилась и холодно произнесла:

— Да. Считаю её неудачной.

Крючконосый плешивец сплёл пальцы, пошевелил ими. Вилайена ждала.

— Есть один человек, который смог бы помочь. Дело нелёгкое, первый встречный не сгодится… — Шардех умолк, выразительно глядя на баронессу. Та, криво улыбнувшись, достала кошель.

Вчера денег на выпивку не было. Позавчера — тоже. А потому Карваэн Тимго проснулся злой.

И — естественно! — трезвый.

Пока что на новом месте ему не везло. Здешний люд оказался не слишком охоч до карт или костей, про заказные дуэли провинциалы, похоже, слыхом не слыхивали… Хоть выходи на большую дорогу!

А ведь к этому и идёт. Потому что вышибалы в местных тавернах получают сущие гроши. Услыхали бы столичные дружки Карваэна о таких расценках — лопнули бы со смеху!

Эх, столица!.. Но, увы, пока путь туда закрыт. Слишком уж горячий интерес начала проявлять городская стража к некоему скромному частному преподавателю богословия…

Карваэн приоткрыл дверь, ухватил здоровенный кувшин с ещё дымящейся водой, подставленный к порогу хозяйским сынишкой. Умылся. Поскрёб бритвой отросшую за сутки щетину. Пейзане щеголяли в окладистых бородах, в которых застревали крошки и соломинки, но отпрыск знатного рода (о степени знатности мужчина предоставлял судить здешним кумушкам, многозначительно помалкивая) — нет, отпрыск знатного рода не мог позволить себе подобного варварства. Вот так, хорошо. А теперь — одеться и вниз, к вечной овсяной каше и котлете — куриной или рыбной. Карваэн в который раз поклялся, что когда придёт пора убираться отсюда, он подожжёт овёс к бесовской матери!

Стук в дверь застал мужчину натягивающим левый сапог. Это кому ж приспичило повидать "блаародного милсдаря"? Если вдуматься — вроде, некому. Может, привет из столицы? Но тогда бы не стучали…