- А ребята, как у них сложилось? - спросил Свенсен.
- Какие ребята? - не понял Арнольд Израилевич.
- Меня интересует судьба Графа и Коки, друзей мистера Хуньки, - уточнил Свенсен.
- Кока окончил школу, пошел на завод и там растворился в гегемоне. А Граф остался мачо. Однажды, когда они были еще пацанами и на пляже играли в буру, решили провести первенство - у кого самое большое «оборудование». У Кили оказался с собой штангенциркуль, нашлась и рулетка. Произвели обмеры. Граф победил во всех номинациях. Эта победа вселила в него уверенность. Он взял высокое обязательство трахать все, что шевелится, и взялся за дело. Работал честно, без выходных и праздников. Он делал это везде. В подъездах, на пляжах, на чердаках, в междугородних автобусах, парках, сараях, в гаражах, в кинотеатрах, в подсобках магазинов, на поминках и на свадьбах. На одной свадьбе он даже успел кувыркнуться с молодой, пока ее новоиспеченный муж блевал в огороде. Для того чтобы не сбиться со счета, Граф ставил зарубки на березе у себя во дворе.
- Ну и сколько там зарубок? - ревниво спросил Вовчик из 107-го.
- На девяти тысячах пятьсот тридцать второй береза усохла. Он жаловался мне: «Газету некогда почитать - работы непочатый край», - улыбнулся Арнольд.
- Дальше, - потребовал Свенсен.
- Однажды по делу он ехал в Харьков и оказался в купе с дамой, - рассказывал мне Граф. - Больше пассажиров не было. Дальше - цитирую. «Вел я себя подчеркнуто сдержанно и холодно, всячески давая понять даме, до какой она мне феньки. И что ты думаешь, несколько часов она меня доставала, как я отношусь к Мандельштампу и читал ли я «Ювенильское море» Платонова. Набивалась, чтобы я ее трахнул, понятное дело. Но я гордо сказал - ты подо мною не будешь смотреться». Чем пополнил мировую сокровищницу крылатых выражений.
У него были четыре официальные жены. Детей он не считал и не интересовался ими, понимая, что они - неизбежное зло процесса. И только потому, что Граф перебирал харчами, его рекорд побил Косой. Тот вообще, говорят, был животное. Пацаны рассказывали, как его однажды спросили, а смог ли бы тот заняться любовью с козой? Косой самую малость подумал и ответил. Смог бы, но ее нужно одеть в черные чулки. Вот таким козлом был Косой.
Рассказ Арнольда прервали. Появились новые, чистые, распаренные гости - пришел уже знакомый шведам Петрович с прилипшим к шее березовым листком и незнакомый мужчина с развитым торсом и обильным волосяным покровом, рвавшимся наружу из-под халата.
- Какие люди! - радостно приветствовал гостей эмоциональный Серега.
Петрович по-деловому разгружал кульки. На столе еще появились две бутылки водки и восемь бутылок пива.
- Не маловато купил? - иронично спросил Опанас Охримович.
- Она легкая, видишь - написано «Лайт». Можно пить с шести лет, - успокоил Петрович.
Свенсен пьяно улыбнулся и одобрительно кивнул головой.
- Друзья, познакомьтесь, - представил Арнольд гостя.
- Коляныч, - представился волосатый мужчина, пожимая руки.
Достал из халата бутылку коньяка и лимон. Петерсен принюхался, от халата исходил аромат травки. Он посмотрел в глаза Колянычу. Тот отреагировал просто: «Не вопрос, сейчас выпьем и забьем косячину».
Петерсен по интонации понял, что сегодня он попыхтит. И подсел ближе к Колянычу. Налили и выпили обновившимся составом. На небосклон вылезла первая звезда.
- Нам пора, - скомандовал Коляныч.
Петерсен тоже встал. Арнольд Израилевич все понял и попытался остановить Коляныча.
- Коляныч, они иностранцы, Что подумают о нас?!
- Витаминович, - перебил Коляныч, - все будет прилично.
Пьяный Юхансен вдруг обратился к собравшимся на шведском языке:
- Я сейчас спою вам сагу о том, как Фригг губит конунга Гейрреда - любимца Одина.
И запел. Растроганный Петро Петрович пригласил хоккеиста к себе в гараж.
- У мене там баян.
Непостижимым образом Юхансен всё понял и тоже поднялся.
Вовчик, Опанас, Арнольд подхватили спавшего неподвижного Свенсена и понесли в гараж Израилевича.
Вторник прошел содержательно и заканчивался для шведских друзей в среду.
А в это время Петерсен, покачиваясь, рассматривал надпись на воротах гаража. Надпись гласила: «Глобалистам, фашистам, империалистам, педерастам, коммунистам вход запрещен!»
Коляныч растворил двери. Петерсен остановился, как вкопанный. Если бы он очутился сейчас в публичном доме, где-нибудь в Бангкоке, так бы не удивился. Он даже временно забыл о «драпе», ради которого они с Колянычем и покинули приятное общество. Открывшееся пространство гаража занимали корабли. Старинные и современные. Гражданские и военные. Перед Петерсеном открылась история цивилизации. Впечатление усиливали живописные полотна на морские темы. Экспозиционным центром был портрет гросс-адмирала Тирпица, написанный немецким художником Фрицем Эрлером. Под портретом - несколько пожелтевших фотографий в рамках под стеклом, изображавшие два линкора-близнеца «Тирпиц» и «Бисмарк». Еще ниже располагался полутораметровый макет линкора «Бисмарк», перед носом и за кормой которого на невысоких подиумах лежали ракушки и морские звезды.
- Проходи, - пригласил Коляныч.
Петерсен, потоптавшись, робко вошел в храм кораблей.
- Пойдем, покажу - есть несколько ваших.
Коляныч ознакомил гостя со шведской частью экспозиции. В нее входили шнекер, драккар, сильнейший в мире броненосец береговой охраны «Сверидж» и крейсер «Готланд».
- Теперь пошли наверх, - скомандовал хозяин.
Проходя мимо портрета Тирпица, Коляныч показал гросс-адмиралу дулю. Петерсен, не зная, как себя вести, поприветствовал немца кивком головы. Поднявшись на веранду, Петерсен от увиденного обалдел еще больше. Вся веранда была засажена коноплей, но почему-то украшена елочными игрушками - стеклянными лимонами. В углу - пара кресел, журнальный столик, на тумбе - телевизор Sony. К экрану приделаны укороченные автомобильные дворники.
- What is this? - указывая на телевизор, спросил Петерсен.
Коляныч, накрывавший на стол, равнодушно объяснил:
- Нервы у меня слабые. Показывают, к примеру, начальство, министра, скажем. Я плюю ему в морду.
- Ministr, - обрадовался знакомому слову Петерсен.
Коляныч включил телевизор и смачно плюнул на экран. Потом включил дворники, они растерли плевок.
- Без этого нельзя. Попробуй посмотреть сессию парламента без дворников. Никак нельзя.
- Рarlament, - повторил восхищенный Петерсен. - Super.
Коляныч, вспомнив политическое положение в стране, завелся и крепко обложил украинский политикум. В тот вечер больше всех досталось президенту. Петерсен тоскливо посмотрел на уже накрытый стол и поддержал речь нового друга фразой, которую разучил с Арнольдом. Показав указательный палец, Петерсен произнес: «Ето мой пальец».
Коляныч, улыбнувшись, сказал:
- Ты неправильно показываешь.
Взял руку Петерсена и сложил fuck. Петерсен улыбнулся и показал fuck телевизору. Коляныч щелкнул выключателем, экран потух, дворники остановились.
- Садись, - предложил хозяин, - сначала вздрогнем, потом попыхтим. Они чокнулись и выпили. Коляныч налил снова, подошел к двери и чуть замявшись, сказал.
- Я закрою на всякий случай, а то опять этот… припрется.
Петерсен уже расслаблялся. Жевал конфету и наблюдал, как хозяин закрыл дверь на ключ и поднял рюмку.
Дверь была обклеена фото генеральных секретарей всех времен и народов, которым Коляныч приделал дивные женские тела. Экспозицию открывали Ленин, Сталин, Троцкий, Калинин, Хрущев в крайне изысканных позах. Генсеки демонстрировали прелести, вырезанные из порножурналов. Был представлен весь соцлагерь, все дружественные режимы. В эту компанию попал и попсовый партизан Че Гевара. Коляныч повесил его рядом с другим симпатягой - Иосифом Броз Тито.
Облагородивший таким образом коммунистическое движение, Коляныч прибил вверху табличку, украденную с электрического столба. Череп с костями и надписью «Не влезай, убьет!».
