Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ужасный утиный крик перебил его сон. Он проснулся, понял, где он, но подушка так и осталась неотступным видением. В эту самую минуту слышит он у самого своего уха шепот Ахилла:

– Отпустите меня!

«Куда?» – хотел спросить Курымушка, но вместо звука вылетел с яростью треск зубов, челюсть о челюсть.

– И у тебя зубы трещат, – сказал Ахилл. – Ты их рукой придерживай, как я.

Курымушка попробовал, и, правда, вышли слова:

– Куда тебя отпустить?

– Я по бережку тихонько пойду, согреюсь как-нибудь и дойду.

– Куда ты дойдешь?

– Домой.

– До-мой! Ах, ты…

Не то было главное обидно, что вернуться задумал, а что мог себе представить, будто это так близко, что вернуться можно. Курымушке было, будто он уже и в Азию приехал.

– Баба, баба! – повторил он со злостью.

– От бабы бежал и к бабе тянет его, – сказал Рюрик.

– Ну, не буду, ребятушки, не буду, – спохватился Ахилл и, отпустив челюсть, затрещал зубами, будто фунтами орехи посыпались.

– Ишь сыпет, ишь сыпет! – засмеялись товарищи.

А Курымушке скоро опять подушка привиделась, и он стал с этим бороться, но только напрасно, – чем больше он ее отвергал, тем ярче она вновь показывалась: небольшая подушка, такая же чудесная, как на подушке чудесной снилась когда-то страна голубых бобров. Но вот между утками и гусями пошли совсем какие-то иные разговоры.

– Ты знаешь, о чем они сейчас говорят? – спросил Рюрик.

– Не знаю, а что-то случилось, и по всему берегу одно и то же.

– Это значит – скоро рассвет.

– А как будто еще темнее стало: звезд не видно.

– Всегда перед самым рассветом темнеет, и звезды скрываются: меркнет. Я много с отцом ночевал на утиных охотах: всегда меркнет.

Правда, скоро стало белеть. Теперь не страшно и костер развести. Вот вспыхнуло на берегу маленькое пламя, на востоке начался огромный пожар, и потом, когда солнце взошло, как добродушно оно встретило это маленькое человеческое пламя, и как вкусен был чай с колбасой, и какая радостная сила от солнца вливалась в жилы: этой силой опять все живое поднималось и летело на юг, в теплый край.

– Гуси, гуси летят!

– А там смотри, что там?

– Тоже гуси.

– А там?

– И там гуси.

– Ложись на землю, готовь ружье, кряквы летят.

– Стреляй!

Одна шлепнулась, другая подумала, споткнулась и тоже упала.

– А ты, дурак, хотел к бабам идти!

– Дурак я, дурак!

На охоте всегда так: нужно одну только удачу вначале, и потом пойдет на весь день, будто каждая новая минута готовит новый подарок. Так прошел этот прекрасный день, и ночь прошла у костра в тепле, на сухом тростнике. И еще одна утиная ночь. В полдень третьего дня путешественники услыхали далеко на берегу колокольчики.

– Не становой ли нас догоняет? – спросил Курымушка.

– Очень просто, – ответил Рюрик. – Вот сейчас я это узнаю, он нам кум. Кроме шуток, с отцом ребят крестил, приятель отцу: кум.

Было там на берегу высокое дерево. Рюрик вышел на берег, взобрался на самый верх.

– Ну что, видно?

– Видно, едет шарабан.

– Становой?

– Не знаю, не разберу.

– Скорее же разбирай. Ну?

– Разобрал: становой!

И так он это спокойно сказал, будто в самом деле он своего кума встречает.

– Скорей же слезай!

– Подожди: за ним в телеге два полицейских.

– Слезай же, слезай! Эта за нами!

Но Рюрик слезал не так, как хотелось Курымушке, и Ахилл равнодушно смотрел.

Курымушка вспыхнул от злости, но вдруг ему пришла одна мысль.

– Он нас не поймает, – сказал Курымушка, весь просияв, – слушайтесь только меня. Вытаскивай живо лодку на берег.

– Как вытаскивать, что ты? Удирать надо.

– Вы-тас-ки-вай!

Послушались, вытащили на берег лодку.

– Перевертывай вверх дном.

Тут все и поняли: под лодкой пересидеть станового. Выбили живо лавочки, нос пришелся как раз в ямку из-под камня, и лодка плотно закрыла путешественников.

Колокольчики все приближались. Вот если бы мимо промчался! Но нет, колокольчики затихли, и голос послышался:

– Едрёна муха! Зачем тут лодка на берегу? Стой-ка, я посмотрю.

Подъехали полицейские.

– Это их лодка! – сказал становой. – Только где же они сами?

– В деревне, ваше благородие, – сказал полицейский, – они там, наверно, заночевали, отдыхают, как-никак, а ночки зябкие.

– Ну, вы поезжайте в деревню, а я вот здесь вас подожду и закушу. Еремей, привяжи коня к дереву, Кузька, подай сюда из шарабана кулек.

Полицейские уехали. Становой вытащил из кулька четверть с водкой, поставил на дно и подумал, удивился: «Ночью дождя не было, а лодка мокрая».

– Вот едрёна муха! – сказал он.

Выпил чайный стакан, закусил, посмотрел следы на траве, как они все выходят от воды и уходят под лодку… И запел почему-то:

Чижик, чижик, где ты был?
На Фонтанке водку пил…

Выпил стаканчик, выпил другой и вдруг заплясал, припевая:

Выпил рюмку, выпил две
Зашумело в голове.

– Молодцы, – сказал он вслух, – взяли себе да и поохотились, самое время: осень, перелет. Вот как найду их, так им дня три еще дам пострелять.

– Слышишь? – шепнул Рюрик Курымушке. – Надо бы сдаваться.

– Да, надо бы, – шепнул и Ахилл.

В ответ Курымушка ткнул в нос сначала одному, потом другому.

– Вот как поймаю, – продолжал становой, – прежде всего им водочки, ветчинки, чайку с французской булкой, а потом с ними на лодке дня на три зальюсь, будто их все ловил: отпуск себе устрою. А то и неделю промотаемся, надоели мне эти черти – конокрады.

Рюрик тихонечко пальцем тронул Курымушку, а тот ткнул его в бок кулаком.

С каждой минутой все ненавистней и ненавистней становились Курымушке его товарищи: превратить всю экспедицию в охоту, вернуться с позором в гимназию? Нет, если они сдадутся, он один убежит, но так не вернется.

А полицейские катили обратно.

– Вы, умные люди, – сказал становой, – хорошо сделали.

– Точно так, – ответили полицейские.

– И порядочные дураки.

– Точно так, ваше благородие.

– Вот что, умные дураки, постелите-ка все это вон там, на траве, костер разведите, чайник согрейте. Так! Живо! Теперь нужно гостей звать.

– Слушаем.

– Куда же вы пойдете?

– Не могим знать, ваше благородие.

– Ну, так я вам скажу: лодку эту поставьте на воду и поезжайте гостей звать.

– Слушаем! – сказали полицейские и, взяв лодку за край, повернули на бок.

– Чижик, чижик, где ты был? Пожалуйте, гости дорогие.

– А! и кум тут! Ну, давай поцелуемся.

Становой с Рюриком обнялись, но Курымушка, пока они целовались, схватил ружье, отбежал к дереву и стал за него, как за баррикадой.

Ахилл как осклабился, так и остался с такою же глупою рожей стоять.

Не обращая внимания на Курымушку, такого маленького, Кум угостил вином Рюрика и Ахилла и, увидев четырех убитых крякв, так и ахнул:

– Да мы тут сейчас пир на весь мир устроим: ведь они теперь осенью жирные.

И велел четыре ямки копать; в эти ямки прямо в перьях уложили уток, засыпали горячей золой, костер над ними развели.

– А еще бы хорошо осеннего дупеля убить, да его бы во французскую булку сырого, а булку тоже бы в ямку, пока она вся жиром его пропитается. Ну, вот закусим, такая закусочка – едрёна муха, скажу я вам… Ну, вы чего дремлете, ребята здоровые, вам еще по стакану под ветчину, а потом и под утки начнем. Выпили еще по стакану.

– Меня самого из шестого класса выгнали. Эх, было время! Вот было время! «Gaudeamus» знаете?

– Ну, как же! И запели:

Gaudeamus igitur juvenes dum sumus.

[Начальные строки студенческой песни «Гаудеамус»: «Будем радоваться, пока мы молоды» (лат.)]

А Курымушка так и стоял, все стоял за деревом, ожидая на себя нападения; первым выстрелом он думал убить станового, вторым полицейского, затем броситься вперед, схватить второе ружье, другого полицейского взять в плен и на этих лошадях продолжать путешествие.

18
{"b":"122866","o":1}