Чем дальше они углублялись в зеленый лес, тем легче становилось путешествие.

Каждые несколько часов, если Рапсодия не спала, Анборн останавливал кортеж, чтобы она могла немного размять ноги. После короткой прогулки ей помогали сесть обратно в карету, и путешествие продолжалось.

Солнце уже опустилось за деревья, прорезав лес косыми золотыми лучами, и генерал наконец остановил маленький караван на ночлег.

— Пожалуй, сегодня мы проехали достаточно, — удовлетворенно проговорил Анборн, когда дверца кареты открылась. — Пришло время отдохнуть. Разведем костер и будем устраиваться на ночлег.

— Нам не следует останавливаться из-за меня, — возразила Рапсодия, опираясь на руку солдата, помогавшего ей спуститься по ступенькам. — Я могу спать в карете. Впрочем, я целый день только и делала, что отдыхала.

— Ну, теперь ты ведешь жизнь привилегированной великосветской дамы, — рассмеялся Анборн.

Пока солдаты разбивали лагерь, Шрайк помог генералу слезть с коня и усадил его на расстеленное одеяло неподалеку от костра. Рапсодия устроилась рядом с ним, ей тут же вручили чашку с сидром и тарелку с печеньем.

Она отстегнула Звездный Горн и вытащила клинок. Поляну наполнило низкое гудение, разнесшееся затем по притихшему сумрачному лесу.

Живущая в душе Рапсодии стихия огня отозвалась на зов меча, и ей стало легче.

Солдаты завороженно наблюдали, как Рапсодия приблизила пылающий клинок к сложенному в кучу хворосту, и через мгновение перед ними пылал жаркий костер, а во все стороны разлетались веселые искры, подобные светлячкам.

Рапсодия положила меч на колени, придерживая его локтями и не обращая внимания на волны пламени, пробегавшие по клинку. Она прислушивалась к болтовне четверки солдат, расположившихся у костра, чтобы перекусить. Еще четверо охраняли маленький лагерь.

«В этом ночном летнем лесу есть что-то освежающее и придающее силы», — подумала Рапсодия, глубоко вдыхая прохладный влажный воздух, так сильно отличающийся от сухого жара Ярима. Быть может, ей будет лучше среди чудесных лесных ароматов, под пологом листвы. Однако перед глазами у нее все еще стоял туман, и немного кружилась голова.

И хотя до Великого Белого Дерева оставалось много лиг, Рапсодия услышала его песню, таинственную мелодию, струящуюся в воздухе, исходящую от всех растений бескрайнего леса. Она закрыла глаза и зачарованно слушала, позволив музыке наполнить и очистить свое сознание.

Она начала тихо напевать песню о доме, которую слышала от своего отца-моряка, когда была совсем маленькой девочкой.

Родился я под этой самой ивой,

Отец мой был крестьянином простым.

У леса и реки я рос счастливо,

Играл в траве под небом голубым.

Но «Прочь отсюда!» ветер с запада воззвал,

И жажда приключений вдаль меня погнала.

Я бросил все, чем дорожил, и побежал,

Поверив в то, что солнце обещало.

Мне встретилась любовь под этой ивой,

И сердце встрепенулось, и в тиши

Я подарил колечко девушке красивой

И клятву верности принес ей от души.

Но «В бой! К победе!» ветер с запада воззвал,

И я послушно в путь пустился снова,

За короля и родину бесстрашно воевал

Под солнцем и луной, в жару и холод.

И семь морей под парусами бороздя,

Во сне я часто видел дорогую сердцу иву

И девушку, которая ждала, ждала, ждала…

Вот возвращусь, и заживем счастливо.

Но «Разворачивайся!» ветер с запада воззвал,

Когда корабль мой буря бросила на скалы

И ветер с мачты паруса срывал,

А солнце лишь бесстрастно наблюдало.

И вот я вновь лежу под нашей ивой,

Все позади: сраженья и далекие моря.

С невестой я навеки разлучен,

И крепко держит меня мать сыра земля.

Пусть «Прочь отсюда!» ветер с запада взывает,

Свободен навсегда мой дух теперь.

Он выше солнца, выше моря, выше неба,

Не ведает ни огорчений, ни потерь.

Едва лишь зазвучали первые слова, разговоры прекратились, Анборн, Шрайк и солдаты затихли. Всех увлекла грустная мелодия. Рапсодия закончила петь, и мужчины дружно вздохнули.

— А теперь еще одну песню, если ты в настроении, леди, — попросил Анборн, сделав большой глоток из своей кружки. — Ты можешь порадовать нас балладой под названием «Печальная и удивительная история о Симеоне Блоуфеллоу и туфельке любовницы»? Ты знаешь, это моя любимая.

Рапсодия рассмеялась, чувствуя, как тает комок у нее в горле и расслабляется ноющее тело.

— Песню гваддов? Ты хочешь послушать их песню?

Анборн состроил обиженную гримасу:

— Почему бы и нет? Хоть гвадды и маленький народ…

— Но они делают отличные скамеечки для ног, — добавил Шрайк:

— Из этого не следует, что они плохие певцы…

— Очень мягкие, если их сварить с картофелем…

— И создатели превосходных баллад…

— А также могут послужить отличной мишенью для арбалетчиков…

— Ладно! — Рапсодия так хохотала, что у нее заболели ребра. — Прекратите немедленно. — Она постаралась расправить плечи и откашлялась. — Мне нужна моя лютня, — добавила она, устраиваясь поудобнее. — Я была бы чрезвычайно признательна, если бы кто-нибудь принес мне ее из кареты.

Стражники вскочили на ноги, искоса посмотрев на своего командира и его адъютанта, которые умудрялись так нахально вести себя в присутствии леди, не вызывая у нее ни малейшего возмущения.

Анборн с комичным видом вздохнул, когда один из солдат побежал к карете за лютней.

— Конечно, она лучше звучит на концертине, — с умным видом заявил Анборн, повернувшись к Шрайку.

— Или на скрипке со струнами из жил гваддов.

Рапсодия поднесла руку ко рту, пытаясь подавить приступ тошноты и смеха.

— Еще одна такая реплика, Шрайк, и я не стану отворачиваться в сторону, когда меня начнет тошнить.

— Ничего себе, — разводя руками, проворчал Шрайк. — Никогда не видел, чтобы она была такой злой и раздражительной, правда, Анборн? Интересно, что на нее нашло? О, кажется, я понял. Твой племянник.

Анборн огрел старого друга по уху и бросил на него свирепый взгляд.

Рапсодия взяла из рук солдата лютню, настроила ее и заиграла мелодию душещипательной песенки гваддов Серендаира о герое Симеоне Блоуфеллоу и туфельке его потерянной любовницы.

— Другую! Спойте другую песню, леди, — попросил Шрайк, как только она закончила трагическую историю.

— Как насчет колыбельной? — спросила Рапсодия, поудобнее устраивая лютню на коленях. — И дело не только в том, что уже поздно, — мне пора начинать тренироваться.

Мужчины не стали отказываться, и Рапсодия запела старую песенку, происхождение которой давно забыла:

Спи, маленькая птичка, под моим крылом…

Анборн неожиданно побледнел и схватил Рапсодию за плечо.

— Спой что-нибудь другое, — прохрипел он. Рапсодия ошеломленно заморгала.

— Извини, — быстро ответила она, пытаясь разглядеть выражение лица генерала, но он опустил голову и отвернулся.

— Не нужно извиняться, лучше спой что-нибудь другое.

Встревоженная Рапсодия вспомнила песню о ветерке, под которую засыпала она сама. Никто из присутствующих не мог ее слышать, ни у кого она не вызовет печальных воспоминаний. Она неуверенно начала петь, ее голос сливался с потрескиванием хвороста в костре, пульсировал вместе с пламенем, лизавшим Звездный Горн.

Спи, мое дитя, моя малышка,

На траве, где не смолкает звон ручья,

Где, посвистывая, ветер прочь уносит

Все волненья, и обиды, и печали дня.

Отдыхай, моя дочурка дорогая,

Где зуек в траве гнездо усердно вьет,