Некоторое время священник изучал пергамент, и у него на лице появилось недоуменное выражение, затем он объявил слегка дрожащим голосом:

— В день смерти императрица весила сто два кулака и три пальца.

Толпа недоуменно загудела. Эши и Акмед переглянулись.

— Этого просто не может быть, — пробормотал король намерьенов. — Получается, что после смерти она весила лишь немногим больше, чем при рождении, — это вес трехлетнего ребенка.

— Очевидно, весы допустили ошибку.

Со всех сторон послышались сдавленные восклицания. Король болгов оглянулся и увидел, что расслышавшие его реплику горожане смотрят на него с ужасом и смятением. Эши наклонился к уху Акмеда и прошептал:

— Не слишком разумное замечание в этих местах. Весы уже много лет считаются безошибочным инструментом при решении всех серьезных вопросов. Как ты только что слышал, жителей Сорболда взвешивают во время самых важных событий в их жизни, но лишь членов императорской семьи допускают до весов правосудия.

Акмед покачал головой, но ничего не ответил. Он видел чаши этих весов, установленных в другом месте — еще в прошлой жизни, в Серендаире, и знал их историю лучше, чем Эши.

— Повтори еще раз вес императрицы после смерти.

— Сто два кулака и три пальца.

Благословенный и Патриарх переглянулись. Найлэш Моуса подошел к краю помоста и обратился к толпе.

— Всю свою жизнь ее величество жила и дышала ради Сорболда. Стоит ли удивляться, что даже ее бренное тело улетучилось и растворилось в воздухе, — проговорил он своим скрипучим голосом. — Она отдала все, что имела, своему народу. Такой маленький вес после смерти доказывает чистоту и силу ее духа. Теперь императрицу ждет достойная ее свершений загробная жизнь.

Охваченная сомнениями толпа молчала.

Благословенный подал сигнал солдатам, они быстро сняли завернутый в саван труп и положили на носилки, а «кулаки» вернули в сундук. Теперь пришел черед солдат, державших тело принца. Они с видимым трудом положили его на чашу весов.

И вновь Благословенный Сорболда начал церемонию взвешивания, выставляя на свободную чашу мешочки с песком. Минута проходила за минутой, толпа начала роптать, но Благословенный не торопясь продолжал свое дело, аккуратно добавляя все новые и новые маленькие мешочки. Наконец он сообщил результат главному священнику, который повернулся к Патриарху и толпе.

— Его высочество, наследный принц Вишла, весил при рождении двадцать восемь кулаков, восемь пальцев, — монотонно принялся читать священник. — Когда ему исполнилось одиннадцать лет, его вес составил шестьсот девяносто три кулака. — Здесь он откашлялся. Очевидно, больше при жизни принца не взвешивали. — После смерти его вес составил тысячу триста пятьдесят шесть кулаков и три пальца.

По толпе прокатился изумленный шепот, потом воцарилась тишина.

— В отличие от ее величества, — вновь заговорил Найлэш Моуса, — которая отдала всю себя людям, мы с горечью отмечаем, что наследный принц Вишла, так хорошо подготовившийся к служению, умер, не получив возможности использовать свой потенциал. Вне всякого сомнения, он бы внес весомый вклад в процветание Сорболда.

Благословенный Сорболда немного постоял и, поняв, что ему нечего добавить, дал сигнал солдатам, которые с трудом подняли тело принца и уложили его на носилки.

Благословенный кивнул священнику, стоявшему во главе процессии, и тот неспешным шагом начал долгий путь к Терреанфору.

Они прошли сквозь толпу, глядя прямо перед собой. Но даже если бы они внимательно смотрели по сторонам, едва ли кто-нибудь из них заметил бы мужчину, наблюдавшего за процессией с довольным выражением лица.

И лицо его было вовсе не таким прозрачным, как в тот день, когда он в последний раз стоял возле весов в свете полной луны.

КОГДА ПОХОРОННАЯ ПРОЦЕССИЯ и приглашенные сановники добрались до базилики, расположенной внутри Ночной Горы, толпа совсем притихла.

Всем гостям было предложено оставить свиту у горного перевала, охранявшегося стражниками, — именно здесь находился вход в базилику Земли. Двадцать отрядов армии Сорболда следили за выполнением этого распоряжения.

Король фирболгов и король намерьенов, вместе спустившиеся с помоста на площади, так и прошли весь путь рядом, следуя за шеренгами священников в разноцветных одеяниях.

— Почему она не приехала? — спросил Акмед, когда они спустились в горное ущелье и вошли в туннель, где над их головами вздымались неприступные скалы.

Эши улыбнулся, глядя на усыпанную мелкими камешками тропу.

— У нее появились более важные дела.

Шедший впереди священник обернулся и сердито посмотрел на них, но ничего не сказал. Монархам пришлось прервать разговор.

У входа в пещеру, в которой находилась базилика, процессия остановилась.

Два золотых знака были установлены в том месте ущелья, куда могли попасть солнечные лучи. Знаки уложили на огромную церемониальную плиту и налили на нее масло.

Гостям пришлось ждать, пока солнце зажжет огонь, перенесенный затем в четыре маленьких светильника, которые должны были разогнать мрак по пути в подземный храм Земли.

Процессия медленно двинулась по проходу к базилике, и Акмед с интересом оглядел темные стены. Земля, высохшая и каменистая у входа в туннель, становилась прохладной и влажной по мере того, как они спускались все ниже. Далекий тусклый свет озарял им путь, на гладких чистых стенах метались тени. Акмед подумал, что разноцветные стены, должно быть, удивительно красивы, но свет здесь был слишком тусклым.

Траурная процессия спускалась все ниже, и звуки внешнего мира постепенно исчезали, им на смену пришла медленная мелодичная песнь Земли. Обычное ухо с трудом различало низкие звуки, и многие гости ничего не слышали. Акмед был в этом уверен, поскольку его сердце — в отличие от сердец всех остальных — стало биться в одном ритме с мелодией Земли. Эши тоже ощутил ее ритм.

Впереди на стенах играли блики света. Духовные лица, солдаты с носилками, скорбящие и гости замедлили шаг, приближаясь к танцующим теням. Сановники и вовсе остановились, дожидаясь момента, когда они наконец смогут войти в базилику.

После долгих томительных мгновений они прошли под высокой аркой и оказались в огромном круглом помещении.

Отраженный свет терялся в трех полукруглых нишах, расположенных в трех четвертях круга. Напротив процессии располагалась самая большая ниша, вход в нее украшала арка, из которой лился яркий мерцающий свет — такой Акмед видел лишь в самом сердце Земли. Ослепительные отсветы метались по стенам.

Из другой ниши доносился ровный плеск воды. Неверный свет, то ярко вспыхивающий, то исчезающий, отражался в журчащем подземном потоке, который превращался в фонтан, периодически меняющий свою высоту.

Из последней ниши вдруг подул ветер, несущий ароматы влажной земли.

«Хвалебная песнь остальных стихий», — отметил Акмед, оглядываясь в поисках четвертой ниши, посвященной эфиру, и не находя ее.

По чьей-то беззвучной команде четыре светильника одновременно погасли.

Пришло время войти в базилику.

Похоронная процессия медленно прошла под высокой аркой. Найлэш Моуса, как Благословенный Терреанфора, шел впереди, за ним следовали священники, Патриарх, носилки с телами, скорбящие и сановники. Почти все они, за исключением Благословенного и Патриарха, впервые попали внутрь базилики.

Как только они оказались внутри огромной базилики, песнь Земли зазвучала громче, стала отчетливее. Она немного напоминала звуки, которые можно услышать на руднике: звон далеких молотов, свист ветра, гуляющего в бесчисленных пещерах, шуршание растущих в земле корней. Внутри Терреанфора песнь обрела голос — низкую медленную мелодию, похожую на хор монахов в окутанном мраком монастыре.

От этой мысли Акмед невольно содрогнулся.

Однако неприятные воспоминания моментально исчезли, разрушенные всепоглощающим ощущением торжественности, возникшим в полнейшей темноте.