В XIX веке наука начинает серьезно заниматься детьми, появляются достоверные данные о специфике детского тела, закономерностях его природного и социального бытия. Из медицины выделяется педиатрия из общей психологии — педология, формируется возрастная и педагогическая психология. Учение о ребенке обретает целостность, проникается идеей развития, в нем реализуется междисциплинарный подход. Как отмечает Д. Михель, во многом это связано с медикализацией детского тела и расширением сферы медицинского контроля за ним22. Действительно, западная культура стремится к полному контролю над рождаемостью, внутриутробным развитием зародыша и плода, а далее за всеми этапами жизни ребенка, дабы иметь полноценного гражданина. Если сюда добавить современные проблемы биоэтики, связанные с новыми технологиями зачатия и деторождения, клонированием человека и т. п., то, очевидно, что мы имеем дело с очень неоднозначной ситуацией. Еще в 70-е годы XX века американские социологи писали о необходимости "радикальной демедикализации" общества, ввиду роста зависимости человека от медицины. Они отмечали, что медицина является большим институтом социального контроля, чем религия и закон. Однако медикализация, как вариант сциентизации. имеет и другие измерения. Хотя медицинская помощь суммарно обеспечивает не более 20 % совокупного здоровья общества, не следует забывать, что именно комплекс медицинских мер позволил резко уменьшить детскую смертность, а нынешние достижения генной инженерии дают возможность сохранить жизнь детям, обреченным ранее на смерть. Стимулируя жизнь и отодвигая смерть ребенка, медицина исходит из признания абсолютной ценности телесного бытия, даже в сугубо искусственных условиях. Смерть ребенка в сравнении со смертью взрослого человека имеет особые мировоззренческие и социально-психологические измерения. В христианстве умерший ребенок становится небесным «молитвенником» за родителей, безгрешность души которого является основанием для «предстояния» перед Богом. Формула: "Бог дал, Бог взял", несет не только утешительный смысл, но дает надежду на то, что родителям вновь будет послано счастье. А в таинстве воскрешения семья вновь соединится в новом телесном облике, облеченном в бессмертие, одухотворение и святость. Очевидно, что дилемма «медикализированной» педиатрии и христианского подхода к телесному бытию ребенка могут быть взаимодополнительными в рамках крайне противоречивой концепции медицинского гуманизма.
В еще большей степени это приложимо к этану развития, получившему название “преддетство.” 23. Речь идет об отношении к зародышу и плоду как к начальным стадиям телесного бытия ребенка. Современная биоэтика в оценке статуса зародыша исходит из того, что о «теле» можно говорить тогда, когда начинается процесс необратимой дифференцировки клеток эмбриона, приводящий к формированию органов и систем. Еще более сложен вопрос о возникновении души. Он даже в рамках христианской догматики не имеет единого решения. Так или иначе, но забота о душевном состоянии ребенка, о спасении души независимо от уровня здоровья тела, в котором она пребывает, представляется неизмеримо более важной. Здесь, как и в других сферах, наглядно высту¬пает суть разного подхода к телу: для науки важно телесное и душевное здоровье и благополучие ребенка, для религии — спасение души.
Наука в XIX–XX веках открыла еще одно измерение человеческого тела — физическую культуру и спорт. Возрождение идеалов и практики олимпийского движения во многом было следствием роста потребностей цивилизованного мира в целенаправленном формировании телесного развития детей и юношества. Сила и мощь тела, необходимые для реализации идеи "покорения природы", должны закладываться с раннего возраста, и неудивительно поэтому появление большого количества оздоровительных систем, гимнастических упражнений и детского спорта. Обосновываются научные нормативы физического развития, допустимые спортивные нагрузки, методики совершенствования двигательных навыков. Идеалом детского тела становится загорелое и мускулистое (у мальчика), здоровое и готовое к выполнению будущих материнских функций (у девочки). Особый смысл это приобретает в тоталитарной культуре, где ребенок телесно и духовно с раннего возраста должен готовиться к выполнению будущей социальной роли. Живые акробатические пирамиды из детских тел, артековские шеренги обнаженных загорающих пионеров обоего пола, сюжеты садово-парковой скульптуры 30-х годов в СССР у все это приметы времени, несущие глубокий символический смысл24. Его суть в том, что тело ребенка — это достояние государства, и оно от имени науки может делать с ним все, что считает нужным, даже если семья и родители этого не понимают. Это в равной степени относилось к системе профилактических прививок, военно-патриотического воспитания и других видов контроля общества над телом ребенка.
Современность открыла еще одну грань в понимании детской телесности, связанную с постмодернистским дискурсом.
Этой проблеме посвящено немало исследований, в частности, можно указать на монографию Д. Михеля "Тело, территория, технология. Философский анализ стратегий телесности в современной западной культуре", где прослежена эволюция этих идей от М. Мерло-Понти до Ж. Л. Нанси. В других современных публикациях анализируется новая "мифология детства" с отказом от общезначимости, универсальности и акцентом на эстетизацию нарративного повествования как единственно возможного аспекта педагогического общения. По времени пик постмодернистских концепций совпал (и это не случайно) с засильем экранной культуры, что породило проблемы виртуального бытия тела ребенка и судьбы его реального тела в конце XX — начале XXI века.
Акселерация физического и полового развития детей и подростков была предметом размышлений демографов, психологов и педагогов в 60-70-е годы XX века. В 80-е годы акселерация замедлилась, хотя психологические проблемы, обусловленные ею, будут ощущаться еще долгое время. Антропологи полагают, что можно “…рассматривать акселерацию и ретардацию как неспецифическое приспособление к земным проявлениям циклов солнечной активности”25. В аспекте нашей темы особый интерес представляет дисбаланс между ускоренными темпами физического и полового развития детей и подростков и степенью их социальной и психологической зрелости. «Тело» обгоняет «душу» и «дух», и последние не справляются со стихиями гормональной бури подростка (подростком, по мнению экспертов ВОЗ, является человек в возрасте от 10 до 20 лет). В этой ситуации создается огромное количество психолого-педагогических проблем, сопровождаемых дис-морфофобиями, невротическими реакциями и асоциальным поведением. По данным опросов в США 80 % населения имели первую половую связь в подростковом и юношеском возрасте. Американский самоучитель так резюмировал суть проблемы: “…неважно, что у тебя в штанах, если у тебя в мозгах не к чему это присоединить”26. Ситуация осложняется еще тем, что постмодернизму выпала историческая роль могильщика логоцентризма и столпа массмедийной культуры. Виртуальная деструкция тела, его неукорененность и ризомность в экранной культуре, возможность беспредельного манипулирования значительно модифицирует сложившиеся стереотипы, заставляя вспомнить известную фразу Анри Пуанкаре: "Взрослому нужна порнография, как ребенку нужны сказки". Творимая на наших глазах новая парадигма тела характеризуется, по точному замечанию Л. Хегая, сочетанием нарциссизма с акцентом на поверхностном, формальном и номинальном и бесстыдства, подчеркивающего физиологичность и животный характер влечении27. Неестественность мультимедийных героев, вытеснивших на периферию образы людей и животных из детского фольклора, стала предметом озабоченности родителей, педагогов и психологов. Ведь повзрослевший человек во многом реализует те картины мира, которые были сконструированы и сигнифицированы в детстве. Тело взрослого — это не просто выросшее и развившееся тело ребенка, но и «поле» знаков и символов, берущих начало в детстве. Современная психология и антропология детского возраста всемерно подчеркивает важность и значимость активного вклада самого ребенка в его социализацию и будущее развитие. Можно говорить о феномене глобализации детства, о значительном росте внимания исследователей, равно как и политических организаций к этому феномену.
