Гевин раскрыл перед ней объятия, но она с криком отпрянула в сторону.

– Нет, Гевин, ни за что! Я никогда не выйду за тебя! Я вообще никогда не выйду замуж.

– Может быть, ты сейчас и не любишь меня так, как я, но потом, со временем…

– Нет! – Крепко стиснув дрожащими пальцами висевшее на груди распятие. Дани вскочила на ноги. – Вот кому я дала слово принадлежать, Гевин. Это все, что мне нужно в этом мире. Остальное не имеет для меня значения.

Гевину показалось, что он сходит с ума, он не понимал, о чем она говорит. Он решил, что она просто упрямится, как когда-то в детстве. Неторопливо поднявшись с коленей, он одернул смокинг и, отбросив назад упавшую на лоб непослушную прядь волос, сказал:

– Ну хорошо. Мы продолжим этот разговор за ужином.

Конечно, я понимаю, все это немного неожиданно для тебя.

Но если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, что это единственный выход для нас обоих.

Стоя на том же месте, у широко распахнутого окна. Дани тяжело вздохнула.

– Я никогда не выйду за тебя замуж, Гевин, – медленно повторила она. – Я вообще не собираюсь замуж. И обсуждать тут нечего, разве что… – Она замолчала, заметив, что он не слушает ее.

Уже открыв дверь, Гевин обернулся:

– Сегодня вечером мы должны окончательно все решить.

Я думаю, все будет очень просто: скромная свадьба, а затем медовый месяц, который мы проведем в Америке.

Захлопнув за собой тяжелую дверь, он с трудом перевел дыхание, стараясь подавить душившую его ярость. Будь она трижды проклята, упрямая девчонка! Но он заставит ее согласиться, другого выхода у него не было. Иначе им конец.

Погрузившись в невеселые мысли, он направился к лестнице, когда вдруг краем глаза заметил, как что-то мелькнуло в конце коридора. Быстро обернувшись, он увидел Бриану, юркнувшую в открытую дверь ближайшей комнаты. Гевин бросился со всех ног за девушкой, пытаясь на ходу угадать, удалось ли ей подслушать его разговор с Дани. Перед глазами и без того разгоряченного молодого человека предстала стройная, точеная фигурка с пышной, упругой грудью под простой крестьянской блузой, и привычное возбуждение охватило его.

В три прыжка он оказался перед комнатой, в которой только что скрылась Бриана, и рванул на себя дверь. Убедившись, что его жертва там, он плотно прикрыл за собой дверь и направился к испуганной девушке.

Бриана застыла как изваяние посреди комнаты. Стараясь придать голосу как можно больше твердости, она проговорила:

– Лучше держись от меня подальше, Гевин. Я безумно устала от твоих наглых приставаний!

Хищная усмешка искривила тонкие губы Гевина.

– А ты не забыла, милочка, что теперь я здесь хозяин?! И если ты по-прежнему хочешь работать в замке, тебе надо научиться получше угождать своему новому господину – как следует угождать, ты понимаешь меня?

– В таком случае я уйду отсюда, – сухо сказала Бриана.

– А как ты собираешься кормить брата? – протянул он и даже руки потер от удовольствия, заметив, какая боль появилась в ее глазах при упоминании о брате. Тревога исказила прелестные черты нежного лица, и Бриана отчаянно прижала к груди руки. – Ведь тебе хорошо известно, что он никогда не сможет работать, бедняга. Боже, как печально!

– Ах ты, мерзавец! – Ее затрясло от возмущения. – Да как у тебя язык повернулся говорить о Шарле, да еще таким тоном?! А теперь убирайся прочь, не видишь, у меня работы по горло!

Он сделал шаг вперед, и тогда Бриана схватила первое, что подвернулось ей под руку – тяжелый медный подсвечник.

Глаза ее горели холодной, яростной злобой, а рука, державшая тяжелый подсвечник, не дрожала. И Гевин заколебался, подумав, что у отчаянной девчонки, пожалуй, хватит смелости швырнуть в него чем угодно.

– Ты еще проклянешь тот день, когда решилась поднять на меня руку! – прошипел он.

Резко повернувшись, Гевин выскочил из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью, так что несколько висевших на стене тяжелых картин с оглушительным грохотом рухнуло вниз. От этого зрелища он еще больше вскипел.

Бриана тяжело вздохнула и поставила подсвечник на прежнее место. При мысли, что она вполне могла проломить ему голову, по спине девушки пробежала холодная дрожь. Бриана с первого дня ненавидела и презирала Гевина Мейсона. Он был наглым, злобным, до мозга костей испорченным человеком. Она ни минуты не колебалась, отвергнув его ухаживания, хотя знала, чем это может обернуться – для нее и Шарля.

Ах Шарль!

Слезы любви и сострадания выступили у нее на глазах.

Она заботилась о младшем братишке с первых же дней его жизни. Шарлю было всего десять, он был почти на девять лет моложе ее. Хрупкое, маленькое тельце мальчика было скрючено, ноги отказывались служить. Он еще кое-как мог переползать по полу с места на место, подтягиваясь на руках, но был не в состоянии самостоятельно взобраться на кровать или в кресло. Когда Шарль был еще шестилетним ребенком, отец поднакопил денег и отвез сына в Париж. Все доктора, кому он показывал ребенка, в один голос заявили, что случай совершенно безнадежный и мальчик останется калекой на всю жизнь.

Один из светил медицины даже предупредил отца, что, по мере того как мальчик будет расти, начнет увеличиваться давление на и без того хрупкие кости позвоночника. А однажды хребет калеки не выдержит – и это будет конец. Операция могла бы помочь, добавил врач, но болезнь Шарля еще настолько мало изучена, что любое хирургическое вмешательство может закончиться трагически. Это был бы своего рода эксперимент – опасный и очень дорогой.

Конечно же, таких денег у их семьи не было, так что они не смогли бы рискнуть, даже если бы захотели. Им всегда с трудом удавалось сводить концы с концами на то крошечное жалованье, которое отец получал, управляя имением графа.

Но деньги для них значили гораздо меньше, чем возможность бесплатно жить в крошечном домике почти на границе имения. После смерти отца Бриана не знала покоя, опасаясь, что их со дня на день заставят покинуть их жилище.

Черная тоска охватила девушку. Что сулило ей будущее?

Скоро она потеряет Дани, свою единственную близкую подругу. Когда Дани покинет замок, Бриана останется совершенно одна и ее смогут в любую минуту вышвырнуть на улицу. У Элейн всегда был ужасный, отвратительно вздорный характер, а что касается Гевина, то он наверняка станет еще невыносимее. Девушке хотелось плакать, когда она с отчаянием обводила взглядом ветхий домик с двумя крошечными комнатками.

Ведь это было ее единственное прибежище. Неужели ей придется уехать? Но в душе она понимала, что рано или поздно это должно случиться.

И куда же ей тогда идти, одинокой, с десятилетним братом-калекой на руках?!

В отчаянии Бриана вспомнила, что у нее нет ни гроша.

Она работала у Элейн за стол и крышу над головой. А сколько вокруг поместий, где ей не удалось бы получить и этого! И впервые ей пришло в голову, что одна, без поддержки, она вряд ли сможет позаботиться о Шарле.

Без сил опустившись на пол, Бриана долго просидела в неподвижности. Придя в себя, девушка поняла, что у нее нет иного выхода и она должна уступить домогательствам Гевина.

Если бы дело было только в ней, она бы, конечно, не допустила этого. Но она должна прежде всего думать о Шарле! Ведь если с ней что-то случится, ему придется просить милостыню, иначе он просто умрет с голоду.

Ну уж нет! Бриана вздрогнула и принялась яростно оттирать грязное пятнышко с крышки тяжелого полированного стола красного дерева. Она не допустит, чтобы с Шарлем случилось что-либо подобное. Она хорошо знала, как голод и нужда толкают некоторых женщин на панель. И раз ей суждена такая судьба, значит, так тому и быть. Кроме того, какая разница, пустить к себе в постель одного мужчину или нескольких?

Она должна позаботиться о Шарле, а Гевин пусть позаботится о ней. Если он обеспечит ее несчастному брату сытую и достойную жизнь, она сможет вынести все: и жестокий нрав Гевина, и капризы Элейн.

И тут из ее глаз ручьем хлынули слезы. Ах, если бы не Шарль, разве решилась бы она на это! Ей и в голову не приходило, что что-то, кроме страстной любви, может толкнуть ее в мужские объятия. Но, к сожалению, с судьбой невозможно бороться – это Бриана уже давно поняла.