Сначала из багровой взвеси показались гигантские опоры. Даже ржавые и полуразрушенные, они выглядели величественными, словно пальцы уснувшего великана. На двух медленно раскачивались лохматые мочалки стальных тросов. Когда-то давно они лопнули, не выдержав веса рухнувших пролетов, потом долгие годы металл подтачивала вода, пока он не оброс внушительной бородой бурых хлопьев. Вниз по стойкам сбегали рыжие и белесые дорожки, где разрезая пополам, а где откусывая краешек гигантских облицовочных плит. Обломки торчали во все стороны, как лепестки исполинского железного цветка. Изъеденные временем заклепки размером с человеческую голову давно превратились в насквозь прогнившую труху. Немногие уцелевшие целиком листы держались на честном слове — каждый порыв ветра раскачивал их, заставляя заунывно и обреченно скрипеть.
Наверное, поэтому мост иногда называли Плачущим. Или Поющим.
Через три рухнувших пролета тянулся понтонный настил, инженерное детище уже нашего времени. Надо сказать, смотрелся он убого — как фанерная заплатка на пробитой грудной пластине бронекостюма. Ну, хоть функцию свою выполнял: восстановить мост целиком вряд ли удалось бы. Древние строители куда лучше сегодняшних.
Кира застыла от удивления.
— Что это?! Мост?
— Плачущий мост. Он, Красная стена да памятник Железнорукому — вот и все, что осталось от довоенного города. Только не спрашивай, почему Плачущий, подойдем ближе, сама поймешь. И приготовься удивляться дальше, это еще цветочки.
Слева, километрах в пяти, неясно мерцал в тумане шар приемного разрядника. Портал стоял пустой, приемные трансмиттеры работали в режиме накопления энергии, но все равно благодатью и спокойствием вокруг и не пахло. Эта транспортная линия одна из самых активных, отсюда начинаются пути в промышленную зону невских кланов, в саму Неву, на старую базу, в Затерянный город и долину Смерти. Здесь просто обязаны сновать караваны, старатели и сталкеры-одиночки, пасти заказанных жертв наемники и вести отстрел врагов клановые боевики.
Почему так тихо?
Кира уже спускалась с высокого берега вниз, в овраг.
— Вот это да!! Андрей, здорово!
Неподготовленные люди всегда удивляются. После мрачного и одновременно величественного памятника прошлому — Плачущего моста, страшного наследия Того Дня, кажется невероятным, что где-то сохранилась довоенная красота.
Цепочка идеально ровных, одетых в рукотворные гранитные берега озер открываются неожиданно, стоит лишь сделать пару шагов с крутого склона. Фантастический контраст: тихий, умиротворяющий плеск набегающих волн, слегка подернутая рябью водная гладь, ровные, как строй бойцов, идеально подогнанные друг к другу плиты, а над всем этим — скрюченные титанические пальцы. И редкий заунывный скрежет разболтанных плит.
— Столько озер! — воскликнула Кира. И добавила, явно наученная горьким опытом последних дней: — Они чистые?
— Да. Совершенно.
В свое время столичное начальство приложило немало сил, чтобы дезактивировать их, и, надо сказать, труды не пропали зря.
Кира вприпрыжку бросилась к воде — откуда только силы взялись. Когда я подошел, она уже сидела на кромке гранитной набережной. Здесь первоначальное впечатление несколько потускнело: оплавленные ядерным огнем плиты напоминали раскатанные в блин сгустки застывшей глины. В зазорах и трещинах зеленели водоросли, от причальных бухт, крючьев и прочего железного набора остались лишь темные пятна.
— Такие ровные… Почему так, Андрей? Их что, специально вырыли? Или это тоже кратер?
— Нет, все намного проще. Когда-то здесь протекала река, с тех пор сохранилась и набережная, и мост, и все остальное… Во время взрыва вода испарилась, но русло, скованное гранитом, частично осталось. Дожди заполнили его, только теперь, после землетрясений и завалов, реке некуда течь. Вот и получились озера. Обычно их зовут Гранитными.
— Почему нигде больше такого нет? В Москве вон денег хватило…
Много ты где была, чтобы такое говорить! Китеж, Нева или Атланта тоже изгаляются, кто больше городского бюджета на достопримечательности угробит. В гигантских стройках можно столько неучтенных денег спрятать!
— Так. Я пойду к следующему озеру, чтобы тебя не смущать. — Кира тут же покраснела, само собой. — Разведу костер: будет потом где сушиться. А ты купайся. Только делай все в строгом порядке. Сначала вымой флягу и набери воды, потом постирай одежду. Всю. И только потом мойся сама. В другом месте. Поняла?
— Да. Только ты не подглядывай, хорошо?
Я усмехнулся.
— Да мне как раз надо оптику настроить. Барахлит чего-то…
— Андрей!!
— Ладно, ладно. Не буду. А ты не уходи далеко и, если что, — сразу кричи. Думай не о том, в каком виде я тебя увижу, а о том, что будет, если кто-то другой увидит тебя раньше. Ясно?
На берегу я собрал ворох сухих веток — кусты стремились поближе к воде, но корни упирались в гранитный монолит, и молодые побеги погибали, огородив набережную непроходимым частоколом.
Подходящее место для костра нашлось не сразу — дело шло к ночи, и я хотел замаскировать огонь от любопытного взгляда. Наконец в одной из дождевых промоин я обнаружил разрушенный временем слив старого водостока. Бетон раскрошился, дно оставалось совершенно сухим явно не первый год, видимо, русло давным-давно завалило.
Хорошее место для костра — и приток воздуха есть, и со стороны незаметно.
Когда от короткого луча смарта занялся огонь, я вытащил из рюкзака плащ, спустился к воде и тщательно выполоскал его вместе с джинсовкой. Развесил у огня и пошел стираться дальше и купаться — к моему приходу они как раз высохнут, будет во что завернуться. И Киру согреть, она-то уж точно не подумала о сменной одежде.
Время от времени я поглядывал на берег соседнего озера, убеждая себя, что забочусь лишь о ее безопасности. Она долго возилась с одеждой — когда потянула через голову гимнастерку, я с трудом удержался, чтобы и вправду не заглянуть в прицел СВД. Потом Кира надолго скрылась в кустах, заставив меня изрядно поволноваться. А когда она наконец появилась — я заставил себя отвернуться. Даже на таком расстоянии ее обнаженная кожа и высокая грудь манили к себе с невероятной силой.
Хорошо, что вода в озере оказалась весьма холодной: было чем остудить пыл.
Я выскочил наружу, как выбитая отбойником гильза, в несколько прыжков добежал до костра и, стуча зубами, едва дотерпел, пока обсох хотя бы немного. И тут же завернулся в плащ. Сел у огня, уперся спиной в край водостока и прикрыл глаза, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.
— Оч-чень х-холод-дно… — дрожащим голосом сказала Кира за моей спиной. — У м-меня вс-ся од-дежда м-мокрая. Д-дай ч-что… н-нибудь с-согреться. Т-только н-не оборач-чивайся.
Я снял с торчащего зуба арматурины джинсовку, протянул через плечо.
— Держи. Теплая.
— С-спасибо. — По-моему, она попыталась поцеловать меня в знак благодарности, но лишь смогла ткнуться губами в затылок.
Через несколько секунд у костра появилась Кира. С ног до головы закутавшись в мою крутку, она села едва не в костер, но все равно никак не могла согреться. Посиневшие губы дрожали от холода, дрожали ноги, даже, казалось, косичка ходила ходуном.
— Я з-замерзла, — сказала она в ответ на мой сочувственный взгляд. — З-знаешь к-как далек-ко сюда бежать от т-того озера.
— Сядь ближе к огню.
— Н-нет. Я хочу к т-тебе. М-можно?
В такой просьбе мужчина не отказывает. Хотя, надо признать, сердце у меня чуть не выпрыгнуло наружу.
— Залезай, — я распахнул плащ.
Кира подобралась ближе, но вместо того, чтобы залезть в нагретое тепло, вдруг легко прикоснулась пальцами к моей груди.
— Это засада, да?
Зажившие шрамы розовато-белыми полосами полосовали меня вдоль и поперек. Я уж и забыл, где какой, что от врачебных умений мамы Коуди, что от старых боев… Татуировка сталкера — измочаленная шкура снаружи, израненная душа внутри.
Многие из нас так выглядят. Правда, мало кто видел сталкера без брони. А кто видел, тот обычно не хвастает.
