15 октября. За маловетрием, продолжавшимся всю прошлую неделю, последовал довольно слабый ветер с запада. В 10 часов я снял несколько расстояний луны от солнца разными секстанами [181], по которым в полдень найдена средняя западная долгота 173°23 . Широта же оказалась северная 26°43 . Хотя с некоторого времени начали появляться разные птицы и рыбы, но сегодня с самого утра наш корабль был окружён касатками, акулами, лоцманами, фрегатами [182], тропическими птицами и большими, белыми, с чёрной опушкой по крыльям, чайками. Одна из последних села на утлегарь (Бревно, простирающееся далее бушприта, на котором растягивается треугольный парус, называемый кливером.), и хотя все матросы выбежали на бак, но она ни мало не беспокоилась и слетела только тогда, когда один из матросов схватил было её за хвост. Чрезвычайное множество птиц обратило на себя моё внимание, а особенно потому, что неподалёку от этих мест несчастный Лаперуз приметил также разные признаки земли. Поэтому в разных местах для наблюдения были рассажены люди, и сам я не сходил вниз в течение всего дня. Но судьба, не взирая на все наши усилия, кажется, над нами издевалась и решилась открыть нам тайну не раньше, как подвергнув наше терпение ещё большему искусу. В 10 часов вечера я отдал приказание вахтенному офицеру Коведяеву иметь ночью как можно меньше парусов, если ветер сделается свежее. Лишь только я хотел сойти в каюту, как вдруг корабль сильно вздрогнул. Руль немедленно был положен под ветер на борт, чтобы поворотить овер-штаг (Поворотить овер-штаг значит поворотить корабль против ветра на другую сторону.), но это не помогло, и корабль сел на мель. Вся команда, оставив свои койки, бросилась крепить паруса, а штурман между тем обмерял глубину вокруг судна, которое остановилось посреди коралловой банки. Поэтому я приказал тотчас сбросить все росторы (разные тяжести, лежащие на средине корабля, как-то: реи, стеньги и прочее) в воду с привязанными к ним поплавками, чтобы при удобном случае можно было опять их вынуть. Благодаря этому корабль настолько облегчился, что с помощью нескольких завозов к рассвету на 16-е число мы стянулись на глубину. 'Как только наступило утро, то на расстоянии около 1 мили [1,8 км] на западе-северо-западе показался небольшой низменный остров, а прямо по курсу, которым мы шли вечером, — гряда камней покрытых страшными бурунами. Как ни было худо наше положение, но такое открытие обрадовало всех и придало многим бодрости для продолжения работы. Лишь только корабль остановился на завозе, на котором его стягивали, чтобы дождаться штурмана, посланного для промера, как налетел жестокий вихрь и бросил его вторично на мель. Тогда не оставалось нам ничего более, как, сбросив канаты, якори и другие самые тяжёлые, хотя и нужные вещи, стягиваться как можно скорее, ибо ветер начал свежеть и жестоким образом бить корабль о кораллы. Однако при непрерывной работе и величайших трудах, мы могли сойти на глубину не раньше вечера.

17 октября. Хотя наши обстоятельства были весьма плохи, однако же, ночью надо было дать покой подчинённым, без которого никто бы из них не был в состоянии продолжать работу. К счастью, всё это время была тишина и спасла нас от гибели. На рассвете, пользуясь благоприятным временем, мы потянулись вперёд на завозах, а между тем я отделил половину команды для вытаскивания брошенных в море вещей, которые все без исключения были доставлены на корабль. Вместе с ними была привезена часть фальш-киля (Толстая доска, прибитая под килем.), которого, конечно, осталось уже немного под кораблем. Несмотря на всё, воды в интрюм прибывало не более 12 дюймов [30 см] в сутки. В 7 часов вечера, отойдя от утреннего своего места на довольно значительное расстояние, я положил якорь на глубине 8 сажен [14,5 м]. Судя по глубине дна, которая всё время была 3, 4 и 6 сажен [5,5; 7,3 и 11 м], нам можно было бы отойти гораздо дальше, но этому препятствовало коралловое дно, которое часто не держало верпов, а иногда даже перетирало завозы. К этому можно прибавить, что несколько часов продолжалась самая чрезвычайная жара. Под вечер я хотел было съехать на берег, но заболел и потому отправил туда своих офицеров, которые через два часа возвратились и привезли с собой четырёх больших тюленей, убитых ганшпугами [183].

18 октября. Время стояло благоприятное и позволило нам сегодня тянуться на завозах к северу с возможной поспешностью. Желая осмотреть место, которое по своему положению должно быть важно для мореплавателей, я отправился поутру на берег, взяв с собой штурмана и некоторых офицеров и отдав приказание на корабле, чтобы немедленно вступить под паруса, если позволит ветер, и ожидать нас, совершенно удалясь от опасности. Около острова бурун так велик, что мы с немалым трудом могли пристать к небольшой губе, на берегу которой нашли множество разных птиц и тюленей. Первые тотчас нас окружили и больше походили на домашних, нежели на диких, а тюлени лежали на спине и не обращали на нас ни малейшего внимания. Некоторые из них были величиной более сажени и едва открывали глаза, если кто-либо приближался к ним, но ни один не трогался со своего места. Как это зрелище ни было привлекательно, нам пришлось его скоро оставить, чтобы исполнить своё предприятие, т. е. сделать описание берегов и узнать, что этот лоскуток земли производит. Первое требовало немного труда. Что же касается до последнего, то оно стоило нам большого беспокойства. Не говоря уже о несносной жаре, мы почти на каждом шагу проваливались по колена в норы, заросшие сплетающейся травой и наполненные молодыми птицами, многие из которых погибали у нас под ногами, так как был слышан непрестанный писк. Однако же, невзирая на все встречавшиеся препятствия, дело кончено было к вечеру. Воткнув шест в землю, сперва я зарыл подле него бутылку с письмом о нашем открытии этого острова, а потом возвратился на корабль в полной уверенности, что если судьба не удалит нас от этого места, то следует ожидать скорой смерти. При совершенном недостатке в пресной воде и лесе, какие можно бы было предпринять средства к спасению? Правда, нас снабдили бы пищей рыба, птицы тюлени и черепахи, которых на острове большое количество, но чем мы могли утолять жажду? Этот остров, кроме явной и неизбежной гибели, ничего не обещает предприимчивому путешественнику. Находясь посреди весьма опасной мели, он лежит почти наравне с поверхностью воды. Исключая небольшой возвышенности на восточной стороне, он состоит из кораллового песка и покрыт только травой, которой заросли норы, где чайки, фрегаты, утки, кулики и другие птицы выводят своих детей. Между этими пернатыми особенного замечания достойны чайки, величиной с дикого голубя, на которого они походят, я большие белые птицы, названные нашими матросами глупырями. Птица, которая села на утлегарь; принадлежит к этому же роду. Первые, летая в ночное время, производят ужасный крик, а последние так глупы, что во время своей прогулки мы едва могли отогнать их от себя палками. Они величиной с гуся, по краям крыльев и на конце хвоста имеют чёрные перья, нос у них жёлтый, прямой, а глаза яркого жёлтого цвета. На берегу нигде мы не приметили ни воды, ни леса, а нашли только десять больших брёвен, из которых одно имело у корня сажень в диаметре и походило на красное дерево [184], растущее по берегам Колумбии. Не знаю, какое сделать об этом заключение. Если по причине большого расстояния это дерево не могло приплыть из Америки, то по близости должна быть какая-либо неизвестная земля. На Сандвичевых островах такого рода деревья не растут, Япония также весьма отдалена от этого места. Может статься, что к северо-западу, на линии Сандвичевых островов, Некара [185] и открытого мной острова, находятся ещё земли, отыскание которых предоставлено будущему времени. Может быть также, что на этой линии лежит и тот остров, который, по утверждению некоторых писателей, некогда был открыт испанцами около 35°30 с. ш. и 170° в. д.